Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром Страница 48

Да, закрылась за спиной Никиты массивная металлическая крышка люка, ненормальная муха принялась за свои безуспешные попытки протаранить башкой выход на свободу, Рододендрон снова взялся чистить затвор пистолета-пылесоса, а Махно отправился в свою комнату. Там он крепко запер дверь и достал из-за багряной портьеры четвертную бутыль. Налил себе полный стакан, закурил сигаретку «Мальборо», жалея о том, что негр Франсуа не располагает запасом крепчайшей листовухи, к которой батька привык на Земле, и задумался.

Очень скоро грядет тот день, когда все будет готово для начала штурма дворца На Вал Ляю, да, в сущности, все и сейчас готово — и подземный ход, и оружие, и верные соратники, но нет абсолютно никакой информации о самом дворце. Посылать туда разведчиков слишком рискованно — если их схватят, то могут обнаружить и собственно подземный ход, а начинать войну, не зная о расположении противника, — последнее дело. Но Махно знал, что другого выхода нет.

Он тряхнул волосами и залпом оглушил стакан. По старой привычке занюхал выпитое рукавом — хотя сейчас в том не было никакой необходимости — «бухло», как известно, не имеет ни вкуса, ни запаха — и закурил новую сигарету.

Но не успел он сделать и одной затяжки, как вздрогнул. Ему послышался чей-то осторожный шепот или… покашливание, что ли?

«Шпион», — мелькнуло в голове Махно.

Не подавая виду, что он что-то заподозрил, батька встал из-за стола и прошелся по комнате — будто бы в рассеянном раздумье, но на самом деле незаметно и тщательно вслушиваясь. Остановившись у одной из портьер, он рывком сорвал ее со стены, обнажив внутренности шкафчика, где хранились сигареты. Никого.

Однако шепот повторился — и теперь в нем довольно явственно слышалась нотка издевательская.

— Кто здесь? — довольно громко спросил Махно.

Никто ему не ответил.

Батька снова оглянулся по сторонам. Ему припомнились кстати высказывания Никиты относительно каких-то странных видений. Галлюцинаций.

«Вот и у меня что-то подобное начинается, — подумал Махно. — А может быть, это все-таки не галлюцинации?»

— Эй! — позвал снова Махно. — Кто тут?

Он замер, напряженно прислушиваясь. Опять раздалось покашливание, и до Махно долетел скрипучий старушечий голос:

— Кто-кто… дед Пихто.

От неожиданности Махно подпрыгнул на месте. По привычке он схватился за левое бедро, где должна была быть кобура с верным маузером, но никакой кобуры не было. Махно метнулся к стене и сорвал шашку.

— Выходи! — потребовал он. — Давай! Шпион, да? Вот сейчас тебя… порубаю в силу исторической необходимости!

— Зырь какой… — прошептал невидимый шпион. — Аника-воин!

— Ага! — хмыкнул кто-то еще. — От горшка два вершка, а пикой размахивает… Волосатик стремный.

— Да кто здесь? — заорал Махно. — Сколько вас?

Он оглянулся, дико сверкнув глазами, и запрыгнул, опрокинув бутыль с «бухлом».

— Кенгуру на хрен! — захихикали откуда-то с потолка.

— Молчать! — крикнул Махно, полоснув шашкой по отрезку пространства, где, по его мнению, мог бы родиться невидимый.

Шашка, не встретив никакого сопротивления на своем пути, рассекла плотные пласты подземного воздуха и, описав правильный полукруг, опустилась.

— Размахался, — немедленно отреагировали с потолка. — Смотри не надорвись с железякой своей.

— Кавалерист недоделанный, блин, — проскрипело откуда-то из угла.

— Да что же это такое?! — ошеломленно выдохнул Махно. — Кто здесь в конце концов? Выходи на честный бой!

На этот раз ему ответило хихиканье, озвученное сразу двумя голосами — один из них доносился, кажется, с потолка, а второй скрипучий и удивительно противный — из угла комнаты — только вот вряд ли с точностью можно было бы определить, из какого именно угла.

Батька схватил шашку двумя руками, размахнулся, подпрыгнул и снова рубанул наугад — а потом еще и еще. Невидимые соглядатаи изумленно примолкли, наблюдая диковинный яростный танец, который продолжался до тех пор, пока шашка Махно случайно не разрубила позолоченный шнур, прикрепляющий к потолку массивную старинную люстру на полсотни свечей. Люстра грохнулась на голову Махно, сбив того со стола на пол.

Несколько минут, погребенный под обломками люстры, Махно лежал не двигаясь. Глаза его были открыты, но он ничего не видел, потому что все свечи на люстре, понятное дело, погасли. Однако не вечно же так лежать…

Батька нащупал возле себя шашку и притянул ее к себе. Затем осторожно приподнялся, стряхивая свободной рукой с себя позолоченные обломки, перемазанные расплавленным воском.

— Э-эй! — негромко позвал он.

Ему никто не ответил.

— Э-ге-гей! — громче крикнул Махно. — Есть тут кто-нибудь?

Снова тишина.

Пыхтя, Махно поднялся на ноги, ощупью нашел на столе зажигалку, а на полу пару чудом уцелевших свечей. Когда в комнате появилась неяркая колеблющаяся полусфера желтого света, он снова огляделся по сторонам и, сжимая в руках шашку, уже вполне спокойным голосом осведомился:

— Кто здесь?

И когда ему и на этот раз никто не ответил, он пожал плечами и поднял с пола бутыль, на дне которой еще плескалось немного «бухла».

— Померещилось, — пробормотал Махно, отпивая глоток из горла. — Наверное, от пьянства. И от тоски. Такое бывает. А чего я разнервничался? Мало ли кто чего слышит? Никита вот тоже… Пить просто надо меньше и думать о деле, а не лить сопли над воспоминаниями… Тогда и башка в порядке будет.

Немного успокоив себя таким образом, батька отхлебнул глоток, но жидкость без вкуса и запаха мгновенно встала у него поперек глотки, когда он услышал скрипучий голос, летящий сразу из всех углов полутемной комнаты:

— Бухать надо меньше — это точно. А то жрет и жрет… Так и последние мозги пропить можно…

— Ага, — ответили с потолка. — Пьяница-мать — горе в семье…

— Опять… — холодея, прошептал Махио.

Бутыль выскользнула из его пальцев и разлетелась на полу множеством осколков, тотчас утонувших в широкой дымящейся луже.

— Сгинь! — бормотал сквозь зубы Махно, пятясь к двери. — Чур меня! Чур меня, чур!

Уже почти не помня себя, он выскочил из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь — и тут же запер ее — ключами, которые снял с пояса. И только тогда перевел дух.

— Чего это тут? — раздался голос позади него.

Вскрикнув, Махно подпрыгнул, размахивая саблей. Рододендрон — это он незаметно подошел сзади — тоже вскрикнул и подпрыгнул, но запнулся о стоявшую рядом Барсю и кувырком полетел на пол, успев заметить голубое лезвие шашки, сверкнувшее над ним.

— Батька! — рухнув в синюю грязь подземелья, заорал Рододендрон. — Это же я!

Барся, жалобно тявкнув, упала на живот и закрыла передними лапами глаза. Однако Махно уже разобрался что к чему.

— Предупреждать надо, — сердито проворчал он, опуская шашку. — А не подкрадываться сзади и не орать в ухо. А если б я тебе башку снес?

— Я не орал, — поднимаясь и отряхиваясь, объяснил Рододендрон. — Я с дежурства шел. А чего это вы такой… взволнованный.

— Нервы, — нехотя проговорил Махно, которому, понятно, не хотелось рассказывать Рододендрону о появляющихся из ниоткуда странных голосах, может быть, вовсе не существующих, а просто причудившихся…

— А-а… — понимающе протянул Рододендрон. — Это да. Все нервничают. Скоро же нам начинать переворот. Да и Никита отправился выполнять особо опасное и ответственное задание — как вы мне сказали. Я за него тоже волнуюсь…

— Д-да, — неопределенно пожимая плечами, сказал Махно.

Гаврилыч, кажется, первый раз в своей жизни-после-смерти напился до такого состояния, что забыл о самом факте существования Эдуарда.

Разговор с собутыльником Никитой увлек его так, что Гаврилыч уже не помнил и о том, что Вознесенский — опаснейший преступник, которого во что бы то ни стало надо разоблачить и сдать властям.

— А вот еще случай был, — плел Гаврилыч, не замечая того, что Эдуард уже давно грозно вращает глазами, подавая знаки, которые ни Гаврилыч, ни Никита из-за нетрезвого своего состояния не замечают. — Случай, говорю, был… Выдали мне пенсию, как обычно, а я… Нет, ты послушай! Ты меня послушай…

— Ты меня сам послушай! — перебивал его Никита, дошедший уже до состояния, когда ему вовсе не хотелось слушать кого бы там ни было, а во что бы то ни стало хотелось высказаться самому. — Я вот как-то тоже это самое… того, срубил бабок по-крупному… Ну, не сейчас, а когда уже… еще живой был… Кирнул, значит, нормально, возвращаюсь из ресторана домой. А зима была страшенная! Мороз, сука! Иду, хоть и выпил прилично, все равно колотун пробирает под дубленкой. Слушай, твой тупорылый от рождения что-то забеспокоился…

— Не обращай внимания, — махнул рукой Гаврилыч, даже не посмотрев в сторону Эдуарда, который, не желая до поры до времени выдавать себя, все так же безмолвно вращал глазами и строил страшные рожи. — Не обращай внимания, на него находит иногда. Так, я о чем говорил? Ага, выдали мне пенсию — и решил я немного развеяться. Руки-ноги размять, как бывало. Долбанул для храбрости «бухла», вышел на улицу и кричу: «А ну, подходи по одному, кто желает! Но если кого покалечу, прошу пардона…»