Антон Антонов - Орлиное гнездо Страница 5

Но Леша так участковому понравился, что тот не стал распространяться о результатах своих изысканий, а, наоборот, при всяком разговоре о защитных системах Лешиного дома делал таинственные глаза и произносил крайне двусмысленные фразы. И иногда захаживал в этот дом поиграть. Леша был не против — никогда не вредно иметь в числе друзей представителя закона. Да и шпана поуспокоилась. Связываться с друзьями участкового — крайне вредно для здоровья. Так что пускай антенна себе висит непропитая. Если по совести сказать, не мешает она никому — разве что глаза мозолит.

Вот в этот самый дом и постучались (образно выражаясь) девушка Софья и ее спутник. На самом деле хозяин не признавал стука в дверь — на этот случай у него имелся самодельный домофон, который местным завистникам тоже никак не удавалось ни украсть, ни сломать, несмотря на все старания.

После коротких переговоров по домофону электронный замок металлической калитки тихонько щелкнул и дверца сама собой отворилась.

— Здравствуйте, товарищи работники умственного труда! — маршальским голосом выкрикнул молодой человек, войдя в дом. А потом уже потише добавил, протягивая руку хозяину: — Ну и ты тоже будь здоров.

Тайной осталось, кто в таком случае были заявленные работники умственного труда. Никого, кроме хозяина, в обозримой части дома не наблюдалось.

— Привет! — сказала и девушка, целуя хозяина в губы.

— Но-но! — предостерегающе рыкнул на нее гость.

— Свободная женщина: что хочу, то и делаю, — огрызнулась Софья.

— Ну, здравствуй, Золотая Ручка, — нарушил наконец свое затянувшееся молчание хозяин, ответно обнимая девушку и целуя ее в щечку.

— Ну и как оно? — задал не совсем понятный вопрос Сонин спутник, оттаскивая девушку от Леши.

Леша тем не менее вопрос прекрасно понял и ответил на него так:

— Круто! Представляю, какая шизофрения сейчас творится на мысе Канаверал.

— А я не представляю, — улыбаясь до ушей, сказал новоприбывший.

6

На мысе Канаверал, между тем, было спокойно. Там не только не знали о происшествии со спутником «Янг Игл», но не имели представления даже о его существовании или, во всяком случае, назначении. То есть запустили-то его именно отсюда, на одном из шаттлов, однако меры стратегической маскировки соблюдались столь строго, что даже экипаж челнока не имел понятия о том, что он везет. Для всех «Янг Игл» был военным спутником связи и не имел имени собственного — только стандартный индекс.

В штаб-квартире НАСА в Хьюстоне тоже было спокойно. Никто даже и не подумал поставить ее в известность о происшествии в космосе.

Шизофрения творилась на другом конце Соединенных Штатов, в Невадской пустыне, на глубине семи метров под землей. Операторы Центра управления полетами сходили с ума, пытаясь понять причину загадочного поведения «Янг Игла» и предотвратить последствия этого поведения. Ни то ни другое у операторов не получалось, а начальники (число которых на базе катастрофически увеличивалось с каждым часом и которые понимали в происходящем еще меньше) только усугубляли неразбериху, довершая своей кипучей деятельностью картину окончательного и всеобщего помешательства.

В дополнение ко всему задерживался профессор Лемье. Самолет его из Гонолулу вылетел, но где-то над океаном попал в полосу ураганного ветра и грозового фронта и был вынужден отвернуть. Так что полет продлится лишние полтора часа, а может, и больше. Вообще-то можно было бы и не сворачивать — вероятность аварии лайнера даже в такой ураган крайне незначительна, однако экипаж особо предупредили, что если они разобьются с профессором на борту, то начальство обязательно снимет им голову. И, хотя перспектива такого исхода была невероятной вдвойне, пилоты решили перестраховаться.

Генерал Дуглас рвал и метал. Нижестоящее начальство отыгрывалось на подчиненных. Подчиненные пытались работать, но как раз этого им делать не давали. Даже после того как майор Стивенс, наплевав на субординацию, вытолкал из диспетчерской какого-то полковника и наорал на него, как злой папаша на провинившегося мальчишку, туда продолжали заходить посторонние, которые пытались вмешиваться в процессы, сущности коих не понимали и понять не могли. Впрочем, законные обитатели диспетчерской тоже ничего не понимали, так что разницы не было никакой.

Попутно все, от сержантов до полковников включительно, прощались с карьерой и гадали, что теперь с ними будет — увольнение с позором или перевод в какую-нибудь гнусную дыру на другом конце планеты. Все это тоже не добавляло энтузиазма, и полковник Ричардсон осторожно предупредил генерала Дугласа, что если безумие, охватившее авиабазу, будет продолжаться дальше, то у злополучного спутника в конце концов окончательно съедет крыша и он упадет своим хозяевам прямо на голову.

— Ничего, тут глубоко, нас не достанет, — ответил генерал, после чего Ричардсон решил, что и этого всеобщее помешательство не обошло стороной. А генерал на полном серьезе добавил: — Вот если он упадет на Бродвей — тогда да…

«А еще лучше — на Вашингтон. Где-нибудь поближе к Пентагону», — в сердцах подумал полковник и покинул отведенный генералу кабинет.

Но это были еще цветочки. Ягодки с семечками начались позже, когда в комнату генерала ворвался белый как мел связист и, с трудом удерживаясь от истерики, выпалил:

— Сэр, из летной диспетчерской сообщили: борт-39 передает «Мэйдей»!

— Кто передает «Мэйдей»? — болезненным голосом переспросил Дуглас.

— Борт-39, — ответил связист. — На нем летит профессор Лемье.

— Что на этот раз? — все так же болезненно и неестественно спокойно поинтересовался генерал. — Русские ракеты или китайские истребители? Или профессор все-таки вывалился из самолета?

— Я… Я не знаю, сэр, — испуганно пробормотал связист.

— Так узнайте! — заорал Дуглас так, что молодой человек в военной форме отшатнулся назад, а адъютант генерала в тревоге заглянул в кабинет.

7

Говорят, что современный воздушный транспорт безопаснее любого другого, включая железнодорожный, автомобильный и морской. Правда, когда телевидение передает репортаж с места очередной авиакатастрофы, многие начинают в этом сомневаться. Есть во всем этом особый психологический момент. Когда происходит крушение поезда, кроме кучи трупов из-под обломков извлекают обычно еще и массу раненых, а также нескольких везунчиков, не получивших даже царапины. То же бывает, когда автобус врезается в столб или в океане тонет круизный лайнер. Случаи же, когда кто-нибудь ухитряется уцелеть в разбившемся самолете, крайне редки.

Оттого, наверное, поездам доверяют практически все люди, самолетов же многие не любят, а некоторые вообще отказываются на них летать.

Профессор Лемье был из тех людей, которые летать не отказываются — это повредило бы бизнесу, — однако очень боятся. Привычка притупляет страх, но не уничтожает его совсем. Поэтому весь путь от Гавайев до 144-го меридиана профессор был бледен и малоразговорчив, у него тряслись поджилки и сами собой закрывались глаза. Ну, а когда внизу, там, где черной стеной громоздились облака, засверкали молнии, Лемье вообще впал в тихую панику.

Уходя из зоны урагана, самолет отвернул влево и вверх, но грозовой фронт словно гнался за ним, не отпуская далеко от себя.

А в довершение всего на пересечении 144-го меридиана с 33-й северной параллелью в салоне самолета появилась шаровая молния.

— Э-э-э… — тупо сказал один из офицеров группы сопровождения, показывая на неподвижную молнию дрожащим пальцем.

— Никому не двигаться, — страшным шепотом приказал другой офицер, сумевший сохранить присутствие духа.

— А-а-а-а-а!!! — заорал профессор Лемье, который хорошо знал, на что способны шаровые молнии, хотя до сих пор не видел своими глазами ни одной.

Он тотчас нарушил приказ офицера и стал двигаться очень быстро, в полном противоречии с логикой пытаясь удрать от молнии с криками наподобие: «Остановите самолет! Я сойду!»

Никто не знает, откуда берутся шаровые молнии вообще, и никто не понял, откуда взялась эта. Пилоты не могли припомнить ни одного случая появления шаровой молнии в самолете. Но вот она появилась, и профессор Лемье стал с дикими воплями бегать от нее по салону. Часть сопровождающих лиц пыталась его остановить, а другая часть замерла в своих креслах. Некоторые попадали на пол.

Молния тем временем вела себя подобно живому существу, которое вознамерилось во что бы то ни стало угробить профессора. Но Лемье проявил столь сверхчеловеческую прыть, что молния в конце концов не сумела вписаться в очередной поворот.

Ни к чему хорошему это не привело. Молния с чудовищной скоростью врезалась в стенку фюзеляжа, разорвала сеть проводов в промежутке между внутренней и внешней обшивкой и, разгерметизировав корпус, умчалась в пространство.