Андрей Курков - Судьба попугая Страница 5

И показалось Добрынину, что разговаривают они. Председатель как бы последние распоряжения отдает. А товарищ в кожанке слушает и кивает.

И тут скучно стало Добрынину. Вспомнил, что в кармане тулупа у него леденцы для своих деток, а в кармане штанов — гребешок для жены. А тут толпа неизвестно из-за чего. Председателя, кричали, убило, а он с кем-то разговаривает. Плюнул мысленно Добрынин и пошел к своей избе.

Пришел, поцеловал жену Маняшу и деток, раздал им подарки.

— А чего сегодня-то? — удивилась жена. — До Нового года еще неделя почитай!

— А и впрямь — чего сегодня?! — подумал вслух Добрынин.

Подумал-подумал, да и отобрал подарки назад.

— Через пять дней получите! — строго ответил он плачущим малышам, успевшим только в ручках леденцы подержать.

Вышел после этого во двор, постоять возле любимого пса Митьки, а уже вечер, и метель по-настоящему метет, с завываниями. Подошел к собачьей конуре, постучал по ее деревянной крыше, а оттуда Митька голос подает — вме-1 сте с метелью воет. Так стало хорошо на душе у Добрынина, так тепло, спокойно и радостно, что слезы на глазах появились, то ли от ветра со снегом, то ли от чувств. И захотелось самому повыть, чтобы чувствовал пес Митька хозяйскую поддержку. И хоть понимал Добрынин, что у собак дела собачьи, а у людей — человечьи, но не было ему стыдно, тем более что метель такая, покрывало снежное на ветру развевается, а не метель! Взял он и завыл от души. А Митька черную морду из будки высунул, посмотрел на хозяина хорошим добрым взглядом и снова — у-у-у-у-у-у-уууууууу, а Добрынин тоже — у-у-уууу. Так они и выли в этой снежной круговерти…

— Эй, товарищ Добрынин! Товарищ Добрынин! — затормошил кто-то спящего народного контролера за плечо.

Открыл глаза контролер, а на него солдат с испугом смотрит.

— Вам плохо? — спрашивает.

— Нет, хорошо… — отвечает Добрынин.

— Вы кричали во сне… — лепечет солдат. — Может, выпьете еще, успокаивает, я по себе знаю… спирт — она штука такая, и нервы лечит.

— А что я кричал? — поинтересовался Добрынин.

— У-У-УУУУУ — повторил солдат. — Как метель завывает или поезд идет. Добрынин кивнул.

— А мы что, приехали уже? — спросил он вдруг, сообразив, что танк стоит на месте и тихо вокруг.

— Ага, — ответил солдат.

Добрынин обернулся на Ваплахова посмотреть, но Дмитрий спал, весь изогнувшись на неудобном сиденьи. Спал крепко и даже не сопел.

— Так что, вылезать будем? — спросил Добрынин.

— Я счас, — заговорил солдат. — Я только схожу к радисту Петрову, чтобы отрадировал он командиру, что мы доехали, и спрошу, где вы жить будете, так что отвезу вас потом на место, а потом уже назад. Давайте вместе еще бутылочку… — последнюю фразу солдатик-танкист произнес совсем негромко, почти шепотом.

— Да-а-авай… — просопел, не открывая глаза, Вапла-хов. — Народ мой помянем…

— Э-гэ… — удивился вслух Добрынин. — Где это он уже поминать научился?

— Эт пока вас не было… в городке поминки справляли… третий год, как отряд с соседнего военгородка пропал… — ответил солдат.

— Как пропал?

— Кто его знает. Зима суровая была, а они на радиосвязь не выходят. Весной после пурги поехали посмотреть — городок целый, а людей нет, и вещей нет… Пусто совсем… Больше их и не видели нигде… Да и кто их увидит, если вокруг никто не живет… Ну ладно, я полез, а вы подождите…

Танкист просунул свое щуплое тело в люк, и только подошвы его сапог мелькнули над головой Добрынина.

Ваплахов проснулся, протер глаза. Взял одну бутылку, открыл. Пригубил немного. Протянул ее Добрынину.

Народному контролеру пить не хотелось.

Он встал во весь рост, просунул голову в люк — посмотрел по сторонам.

Танк стоял перед домиком, над которым примерзший к древку красной сосулькой висел обледенелый флаг.

Тишина была звонкой, какая бывает только при выдающемся морозе, но мороза Добрынин не ощутил.

Дверь в домике с флагом открылась. Вышел солдат, за ним следом человек в военной форме, глаза узкие, лицо круглое, а нос приплюснутый.

Выбрался Добрынин наружу, загудела броня под его ногами, пока не спрыгнул он на снежок. Подошел к дому, протянул руку военному.

— Народный контролер Добрынин, — представился он.

— Радист Петров! — ответил узкоглазый военный.

С сомнением посмотрел на него Добрынин. Не подходила ему эдакая чисто русская фамилия.

Радист, чувствуя недоверие, вытащил из кармана гимнастерки документ и протянул его народному контролеру.

Документ был квадратный, а в левом нижнем углу крепилась фотография узкоглазого. И на чистом русском языке далее следовала запись: «Военный радист Петров Константин Самойлович». Потом подписи каких-то начальников, а перед одной из подписей — краткое: «командарм…» «Самойлович? Петров? — подумал, все еще немного сомневаясь, Добрынин. — А может быть! Написано же — Петров!» Таким образом, сам справившись со своими сомнениями, протянул Добрынин Петрову руку.

— Ну, с приездом, заходите! — улыбнулся военный радист, открывая деревянную дверь.

«А улыбка все равно не русская!» — подумал на ходу народный контролер, но тут же подавил эту мысль — документ говорит, что он русский, значит русский.

— Вы один? — остановившись у бочки-буржуйки, спросил Петров Добрынина.

— Нет, с помощником, — ответил контролер.

— Ну, думаю, что вам здесь будет удобно. В этой комнате поживете. Я в соседней живу, здесь за стенкой. А помощник ваш где?

— В танке, — сказал Добрынин.

— Я его сейчас позову! — сказал стоявший в дверях смекалистый солдат и выбежал из домика.

Через пару минут в дверях появился Ваплахов, державший в руках ящик бутылок питьевого спирта.

Радист Петров пристально осмотрел вошедшего, потом сделал шаг вперед и обменялся с ним рукопожатием.

— Располагайтесь, а я пока сообщу полковнику Иващукину, что вы доехали, — сказал он и вышел из комнаты.

Комнатка была небольшая, но теплая, хорошо протопленная. Под стенами стояли две железные кровати, кроме этого тут же был небольшой овальный столик, три стула, карта Советского Союза во всю стену, на узком подокон-нике единственного окошка комнаты стоял горшок с землей, но без цветка.

Осмотревшись, Добрынин уселся на кровать, опустив вещмешок на деревянный, крашенный в коричневый цвет, пол.

Дмитрий поставил ящик на стол и тоже присел, но только на стул, рядом.

Вид у него был усталый и нерадостный.

— Ты чего такой? — спросил у него Добрынин.

— Голова болит, — простонал урку-емец. В комнату заглянул солдат-танкист, отдал честь и, сообщив, что уезжает обратно в городок, ушел.

За окошком загудел двигатель бронированной машины. Деревянный пол шевельнулся под сидевшими.

— Петров — не русский человек, — проговорил вдруг Дмитрий, исподлобья устало глянув на своего начальника.

— Я документ читал, — сказал на это Добрынин. — Там написано, что русский… Да и какая разница? Ваплахов не ответил. Был он необычайно бледен. Зашел с чайником в руках радист Петров. Поставил чайник на стол, достал из-под кровати три кружки.

— Порядок, — сказал он. — Привет от Иващукина.

— Спасибо, — проговорил Добрынин.

— А что, товарищу плохо? — Петров кивнул в сторону Ваплахова. — Может, ему головку подлечить надо? Стаканчики есть.

Добрынин пересел с кровати за стол, отодвинул от себя ящик с бутылками.

— А мы его на пол, чтоб пространство было! — весело проговорил Петров, перемещая ящик вниз. — Или сначала, до чая?.. А?

Со стороны Ваплахова никакого сопротивления этому предложению не поступило. Добрынин тоже промолчал, и тогда Петров, достав из ящика полную бутылку, разлил ее всю по кружкам.

— Ну, с приездом! — рявкнул он, резко по-русски выдохнул воздух и серьезно приложился к своей кружке.

«Русский!» — подумал народный контролер, внимательно следя за радистом.

Потом сам повторил тот же прием, но не пошел спирт одним глотком, поперхнулся Добрынин, и хорошо, что радист с силой его по спине двинул — сразу отпустило.

— Чайку, чайку быстрее! — приговаривал Петров, подливая чая.

Ваплахов пил спирт медленно, каждый раз словно пригубливая, но когда он опустил кружку на стол — она оказалась пустой.

Петров озадаченно посмотрел на урку-емца, и что-то недоброе шевельнулось во взгляде его узких, словно навечно прищуренных глаз.

Очухавшись, народный контролер перешел на чай и разговоры.

Прежде всего спросил о заготовке пушнины.

— Документы на складе, — ответил на это Петров. — Пушнина там же, а охотники со своим начальством уехали дней десять назад и раньше чем через неделю не будут.

После этого Петров объяснил, что шкурки проверяются поштучно и каждая имеет свой номер, написанный химическим карандашом с внутренней стороны, и что по этому номеру можно определить, кто заготовил эту шкурку и когда это было.