Сергей Бушов - Белка Страница 5

- Да рановато на покой-то, - неожиданно громко ответил Пахотнюк. – Просто слово красивое, заковыристое такое – преемственность.

- А, ну тогда ладно, - успокоился Рябинкин. - А то у меня уж сердце ёкнуло – думаю, не дай Бог бросит нас Егор Тимофеевич.

- Куда я без вас? – спросил Пахотнюк. – Наливай.

В этот момент в правой стороне стола зашумели, и со своего места встал худощавый человек в затемненных очках и строгом черном костюме.

- Разрешите и мне произнести небольшой спич, - заговорил он тонким скрипучим голосом. – О состоянии культуры в нашем, мягко говоря, регионе.

- Говори, Иван Опанасович, коли начал, - ответствовал Пахотнюк.

- Благодарю, - кивнул Щербатов, председатель комитета по культуре. - Земля наша богата истинными бриллиантами учёности и даже кое-где образованности. Многое произошло в культурной жизни города за истекший период. Взять, хоть, к примеру, науку. Уважаемый наш местный гений, господин Фомин, издал в этом году ряд трактатов, поражающих глубиной реформизма и приоткрывающих новую сторону известных всем истин. Так, в одном из них господин Фомин при помощи только циркуля и линейки убедительно и неопровержимо доказал, что великие русские писатели Чехов и Пушкин – одно и то же лицо. Советую всем ознакомиться. Вещь душераздирающая. Реставраторы тоже порадовали. Извлекли из запасников краеведческого музея то, что раньше считалось бюстом Владимира Ильича Ленина. Поскребли, почистили, обнаружили крылья и, пардон, рожки. Так что выяснилось, что это скульптура в полный рост, и выставляется она теперь под её исконным именем – «Люцифер». Если, опять же, говорить о скульптуре, то друг нашего города, известнейший в своём роде художник Роман Чешуян, подарил нам три новых изваяния, установленных недавно в городском парке. Есть, конечно, и то, что нас не может не огорчать. На прошедшем в мае месяце конкурсе художественной самодеятельности юная певица из нашего города, Юлия Синяк, замечательно исполнила песню «Осоловели рощи», и по праву должна была занять как минимум первое место, но в финале перепутала слова и от волнения свалилась в оркестровую яму. Я хотел бы пожелать Юлии скорейшего выздоровления и предложить тост за расширение культурных горизонтов нашего уезда.

Ответом на речь послужили жиденькие аплодисменты, бульки и хруст огурцов.

К правому уху главы наклонилась его супруга, Серафима Сигизмундовна, дородная морщинистая дама в розовом платье с рюшами.

- А ты слыхал, почему Егубиной-то на банкете нет? Говорят, у неё после гриппа осложнение на жопу. Она теперь может только на животе лежать, и то с трудом.

Пахотнюк поморщился и принялся грызть куриную ножку.

С левой стороны от Пахотнюка, возле огромной миски с «Оливье», поднялся бледный Егубин с рюмкой водки в руке.

- Раз уж про культуру-с сказали, то и я-с со своей стороны должен заметить, что не культурой единой мы тут процветаем-с. В первую очередь хочу заметить, что бюджетные средства целиком и полностью освоены-с. Практически готов к сдаче многоквартирный комфортабельный дом «Надежда»…

- Постой, Фрол Гвидоныч, - встрепенулся Пахотнюк. – Что такое «практически»? Ты ж говорил – готов?

- Да ерунда-с, - ответил Егубин. - Трещинку дал. Плевое дело-с, только замажем, да и сдадим. Дом оборудован подъёмным устройством типа «лифт», горячим водоснабжением, а к концу года, даст Бог, и газ подведём, и даже, может быть, канализацию.

- Откуда же трещина? – не унимался Пахотнюк. - Опять с раствором чего наэкономили?

- Никак нет-с, грунт поплыл. Место-то дрянь, песочек всё больше, вот и повело. Да не волнуйтесь, Егор Тимофеевич, всё уладим-с. Ещё из хорошего – закончен первый этап строительства железнодорожного вокзала. Старое здание снесено, площадка расчищена, ждем финансирования.

- «Надежду» сдашь, там посмотрим, - проворчал Пахотнюк. – Ну, давай свой тост, а то уж заждались все.

- За то, чтобы всё у нас росло, вставало и высилось, - произнес Егубин. - За строительство.

- Ну, пусть его, - Егор Тимофеевич опрокинул очередную рюмку.

- А у Глухарёвой в левой серьге бриллиант фальшивый, - зашептала Серафима Сигизмундовна. - У неё на днях камень из оправы выскочил и прямо в отхожее место, да и сгинул. А на новый денег-то нет, вот и вставила стекляшку.

Егор Тимофеевич покосился на супругу и вспомнил, что в молодости она была изящной, наивной и пахла розой. Потянул носом – кислятина, да и только.

Встал в дальнем левом конце стола ещё один человек – толстый, усатый, розовощёкий - начальник полицейского управления подполковник Твердищев. По усам его и нижней губе тёк не то жир, не то слюна.

- Разрешите отрапортовать состояние правопорядка, - с деланной чеканностью сказал он. – Показатели неуклонно растут – количество правонарушений превысило прошлогоднее в полтора раза. И борьба наша с ними усиливается соответственно. Многие преступления раскрываются по горячим следам. В прошлую среду, к примеру, поступил к нам сигнальчик, что в доме номер 5 по улице Некрасова якобы что-то воняет. Выехали, понюхали, выбили дверь. Как полагается, два трупа – муж и жена. Оба застрелены в голову, все ценные вещи пропали. Сразу сообразили – бытовуха. Муж жену убил, застрелился сам, а золотишко и пистолет спрятал. Раскрыли за считанные минуты. Или вот хулиганов поймали, которые в парке разрушили четыре скульптуры работы некоего Чешуяна. Это, я вам скажу, целая банда. Они у скульптуры «Под зонтом» голыми руками, без помощи специальной техники, сняли зонт. Вы представляете, что такое каменный зонт? Он добрую тонну весит. Мы потом двумя бульдозерами не могли на место поставить, только скульптуру доломали. Хулиганам сделано внушение, взята подписка о невыезде. Можно было и построже, конечно, но эксперты сказали, что скульптуры художественной ценности не представляют, что мальцам жизнь-то губить? Ну, выпили лишнего, с кем не бывает. Так что предлагаю тост за гуманность и правосудие.

- Это правильно, - пробормотал Рябинкин. - Я, помнится, в студенческие годы тоже хорошо побузил. Одни только петарды в коровнике чего стоят…

С правой стороны стола внезапно выросла огромная фигура в чёрной рясе.

- А я, - громогласно заговорил отец Амвросий, неистово вращая глазами, - хочу заявить, что во вверенном мне благочинии окончательно и бесповоротно ликвидировано МРАКОБЕСИЕ!

Он рухнул на стул, опрокинул в себя рюмку и блаженно закрыл глаза.

Егор Тимофеевич воодушевлённо чокнулся с Рябинкиным:

- Да уж. За мракобесие точно стоит выпить.

Он пожевал что-то, грозно оглядел собравшихся и вдруг упёрся взглядом в скуластого господина с близко посаженными белёсыми глазами.

- А ты, Пётр Аркадьич, что невесел? – поинтересовался Пахотнюк. – Али твоё начальство тебя не жалует в последнее время?

Попов, наместник губернатора, вздрогнул и медленно поднял взор на Главу.

- Отчего же… За что меня не жаловать, коли я его превосходительству всю правду говорю? Я же вижу, что дела у тебя тут полный швах. Не выберет тебя народ на следующий срок. И правильно сделает. Своего человека из губернии пришлём, правильного, делового…

Лицо Пахотнюка сделалось пунцовым, кулачищи сжались, и все затихли в ожидании того, что он разразится ругательствами или, чего доброго, полезет драться с Поповым, но напряжение неожиданно разрядил Рябинкин, который встал и громко возразил:

- Дурак ты, Пётр Аркадьич. Истинный дурак. Егора Тимофеевича завсегда народ выберет. Любит его народ, потому что он такой же, как и все – простой мужик, настоящий. Не то, что твой книжный червь, которого пришлёте. А русскому мужику-то что нужно? Воля! Вот она, воля – пей не хочу!

И Рябинкин взмахнул рукой, показывая на заваленный яствами стол. Грохнул рюмочку и склонился над Пахотнюком:

- Не бойся, Егор Тимофеевич, осилим мы эти выборы. Не такое проходили.

Сел, пошамкал стариковскими губами, потом вдруг стукнул по столу:

- А не отведать ли нам бегемотика? Никто его не ест – так, глядишь, и протухнет.

Рябинкин сгрёб со стола пару тарелок, вилку и нож и стал пробираться вдоль стола к постаменту с бегемотом.

- А знаешь, почему Твердищева левой рукой ест? – зашептала Серафима Сигизмундовна. - Её благоверный хорошо оприходовал, теперь рука не гнётся. А знаешь, за что?

- Знаю, - буркнул Пахотнюк. – Она бутылку рому заграничного в заначке у него нашла и в одно рыло вылакала, пока он на службе был. Он рассказывал.

Тем временем Рябинкин добрался до бегемота, приладился к филейной части и вонзил в неё нож, дабы откромсать нежнейший кусочек…

Постамент вздрогнул. Огромная туша зашевелилась и стала подниматься на ноги.

Раздался женский визг. Зазвенели бьющиеся тарелки. Бегемот с налитыми кровью глазами сполз на пол и угрожающе направился к центру стола.

В одно мгновение зал наполнился перепуганными людьми, бегущими в разные стороны. Рябинкин, размашисто крестясь левой рукой, а правой прижимая к груди тарелку, понёсся к окну. Бегемот, словно пробуждаясь от долгого сна, встряхнул головой и с невообразимой для его габаритов скоростью побежал вдоль стола. Развернулся, поскользнулся на повороте, но тут же вскочил и погнался за мелким чиновником Хутькиным, у которого изо рта торчал недоеденный огурец. Сбил запутавшуюся в скатерти тетку. Из задней части бегемота при этом непрерывно сыпались тушки цыплят, коими он был фарширован. Хутькин, поскользнувшись, рухнул на пол и тут же был растоптан вместе с огурцом. На пути бегемота теперь оказался до смерти перепуганный Рябинкин, который догадался, наконец, бросить тарелку и повис, раскачиваясь, на плотной гардине, изо всех сил карабкаясь вверх. Бегемот снова развернулся и понёсся в противоположную сторону – к выходу из зала. Сбив ещё пару людей, он уже приближался к дверям, когда те внезапно раскрылись, и на пороге оказался Карл Мюллер, смотритель морга, в кожаном фартуке и с топором в руках. Меткий бросок – и топор с хрустом вонзился до самого обуха в череп бегемота. Тот обмяк и шлёпнулся мешком на пол. Над залом пронесся облегчённый вздох.