Валентин Леженда - Разборки олимпийского уровня Страница 51

Дионис явственно себе представил, как Эрот бежит сейчас к Аиду, как просит того дать разрешение на телепортацию в земли феаков, и ему стало жалко юношу, не подозревавшего о той свинье, которую ему собирался подложить бог вина. (Весьма двусмысленная фраза. — Авт.)

Хотя почему именно о свинье?

Возможно, Эрот даже спасибо ему потом скажет за ночь экстремальной любви в объятиях пышнотелой смертной.

Хотя Эрот больше любит смотреть, чем это самое делать.

“В любом случае, свои боги — сочтемся”, — подумал Дионис, глядя на храпящего Аякса.

“Разбудить его, что ли? — мелькнула у бога вина веселая мысль. — Предварительно протрезвив”.

Но идея явно была неудачной. Ведь великий греческий герой вполне мог вспомнить о своем обещании Одиссею и влезть в самый неподходящий момент в спальню к голубкам.

Воздух в парке царя Алконавта вздрогнул, и рядом с Дионисом возник запыхавшийся Эрот.

— Почему ты так тяжело дышишь? — удивился бог вина. — За тобой кто-то гнался?

— Ага, — кивнул Эрот, промокая рукавом одежды влажное чело. — Цербер. За статуей Зевса меня, гад, подкараулил. Ну я его сандалией по морде, и сюда.

Дионис опасливо посмотрел за спину богу плотской любви, поскольку этот кретин вполне мог телепортироваться в Феакию вместе с Цербером.

Но все, вроде, было в порядке.

— Где молодожены? — заинтересованно спросил Эрот. — Я уже готов. Вот, успел заскочить к эфиопам, “Камасутру” прихватил.

Только сейчас Дионис обратил внимание на толстый фолиант под мышкой у юного бога, с броско иллюстрированной яркой обложкой.

— Безумство ночи, “Камасутра”. Травматология на утро<Стихотворение Сергея Карташова>, — нараспев прочел по памяти Дионис известный стишок, сочиненный некогда остряком Зевсом.

Да, в это трудно поверить, но Зевс когда-то в молодости улыбался.

Когда-то. В молодости. Пока не женился на Гере.

— Э… секунд очку, — спохватился бог вина, — а почему голые мужики на обложке?

— Да? — искренне изумился Эрот и тоже посмотрел на обложку. — Хм… так это я старое издание захватил, напечатанное в Гоморре. Ничего, думаю, и это сойдет. Принцип здесь все равно тот же.

— М-да, — прошептал Дионис, нервно теребя подбородок.

Что же это он, кретин, делает, ох и отомстит ему Эрот, ох и отомстит, жестоко отомстит.

— Ну так где молодожены? — снова спросил Эрот, дружелюбно улыбаясь.

— Да гуляют еще. — Дионис махнул рукой в сторону пиршественного зала, где хор нестройных пьяных голосов уже битый час фальшиво затягивал: “Ты куда, Одиссей, от жены, от детей”.

— Так ведь полночь уже скоро. — Эрот посмотрел на электронные часы в своем сотиусе-мобилисе.

— Знаешь что, — сказал Дионис, — давай я отведу тебя прямо в их покои, и ты молодых там подождешь, книжку пока полистаешь.

— Давай, — с радостью согласился Эрот, и вероломный бог вина повел юношу в гостевую комнату царя Итаки.

— Это не Арес, — Асклепий с сожалеющей миной развел руками, — и не Гипнос. В списке осталось проверить всего лишь двух индивидуумов, так что завтра будем знать точно, кто из них отец Одиссея.

— Хорошо бы, — кивнул Гермес. — А меня проверил?

— Проверил.

— А себя?

— В первую очередь, еще в начале сравнительного анализа.

— Ну а Диониса?

— Он один из этих двух оставшихся, — усмехнулся Асклепий.

— А кто второй? Врачеватель назвал.

— Ого! — хохотнул Гермес. — А представляешь, если именно он и окажется отцом царя Итаки. То-то потеха будет.

— Представляю, — кивнул Асклепий. — Особенно весело будет самому Одиссею…

Глава 10

ОДИССЕЙ, СЫН ПОЛИФЕМА

— Итака, дом родной, — торжественно произнес Одиссей, завидев вдалеке родные берега.

Подаренный царем феаков красный атласный плащ, расшитый по краям золотом, красиво развевался на ветру за его спиной.

Аякс оглушительно затрубил в рог, также подарок царя Алконавта.

Злобно покосившись на великого героя, Одиссей нервно прочистил уши.

— Что? — спросил Аякс и, опустив рог, продекламировал: — Вот наконец в Итаку греки возвратились, от счастья все они упились.

Агамемнон с Гектором громко заржали.

— Да погодите вы с пьянкой! — прикрикнул на них Одиссей, которого с утра терзали непонятные мрачные предчувствия.

И вскоре эти предчувствия подтвердились: на берегу Итаки не оказалось ни одной живой души.

Аякс добродушно предложил еще раз протрубить в рог. Одиссей схватился за меч, но Агамемнон с Гектором и Парисом удержали царя Итаки от совершения опрометчивого тяжкого преступления.

— Ага, — сказал Аякс, поднимая с земли покрытую воском дощечку. — Сегодня в восемь часов утра, — громко прочел он, — во дворце состоится торжественная свадьба вдовы царя Итаки Пенелопы и купца Антиноя. Вход бесплатный. Просьба без подарков не являться.

— Так это же объявление, — догадался Гектор. — Интересно, кто такая эта Пенелопа?

— Моя жена, — просто ответил Одиссей, и герои испуганно на него посмотрели.

Чего это он вдруг улыбается, не спятил ли ненароком?

Но царь Итаки был в здравом уме более, чем когда-либо.

“Тартар меня побери! — размышлял он. — Какой великолепный представляется случай избавиться от этой идиотки. Да нет, это не просто случай, это шанс, предзнаменование, божественный подарок. С ума сойти…”

— Вперед, во дворец, — скомандовал Одиссей, наконец приняв решение.

— Эй, ты чего это там задумал? — перепугался Агамемнон. — Я в убийстве твоей жены участия принимать не желаю.

— Успокойтесь, друзья, — улыбнулся царь Итаки, — я не собираюсь никого убивать. Тем более уже девять часов, свадьба давно состоялась, и сейчас вовсю идет праздничный пир. Грех не навестить молодоженов.

— А как же подарки? — удивился Аякс. — Здесь же написано: “Без подарков не являться”.

— Подарок будет, — Одиссей ласково погладил рукоять меча, — не волнуйтесь.

И греки поспешили во дворец царя Итаки, не совсем понимая, что он собирается сделать.

Дионис с опаской посмотрел на несколько помятого Эрота, заявившегося во дворец Аида под самое утро.

“Камасутра” под мышкой всклокоченного юноши имела такой вид, словно ее терзали бешеные собаки. Многих страниц не хватало, обложка была порвана.

— Ну как молодожены? — осторожно спросил Дионис.

“Сейчас он мне как врежет “Камасутрой”, — подумал бог вина и на всякий случай зажмурился.

— Молодожены? — Эрот протяжно зевнул. — Да все классно прошло. Жених, правда, до брачного ложа так и не добрался. По-видимому, упился, скотина, до зеленых сатиров. Короче, мне одному пришлось невесту утешать.

— Ну и как?

— Что как?

— Ну, гм… это.

— А… это? —Эрот понимающе закивал. — Да ничего особенного, размялся немного. Хотя девка и толстая попалась, но зато теплая. Спасибо, друг, перед нашим отъездом ты мне сделал хороший подарок. Эрот добра не забывает.

И, сладко зевая, бог любви скрылся между черными колоннами мрачного дворца Аида.

— Чудны дела твои, Зевсушка, — прошептал Дионис, вытирая со лба холодную испарину. — Фух, слава Крону, пронесло…

А свадебный пир в царском дворце Итаки был в самом разгаре.

Вино лилось рекой. Было заколото пятнадцать быков, двадцать овец и десять свиней. Молодой муж Пенелопы не скупился на свадебные затраты, которые получились немалые, потому как запасы дворца давно уже были съедены прожорливыми женихами.

К слову сказать, потерпевшие фиаско претенденты на сердце и руку прекрасной вдовушки тоже присутствовали на пиру. Антиной великодушно разрешил им еще немного погулять за чужой счет. Все-таки столько времени жили вместе, пили, гуляли. Почти уже братья, а не соперники. Вовсю веселились Эвримах с Леокритом. Плясали богатенькие старички и знатные хромые калеки. Праздновал свадьбу весь народ Итаки.

— Горько, горько! — басом взревели пирующие в зале гости, и Пенелопа, смущенно покраснев, подставила супругу симпатичную румяную щечку.

Антиной ухмыльнулся и, грубо схватив жену за задницу, запечатлел на ее устах (а не там, где вы подумали. — Авт.) жирный поцелуй, после чего снова принялся с чавканьем уплетать ароматно пахнущую баранину.

И вот как раз в этот момент…

Двери пиршественного зала с грохотом распахнулись.

Взоры пирующих обратились… Да этого просто не могло быть! ПРОСТО НЕ МОГЛО БЫТЬ!

— Ой-ей, — сказал присутствовавший на свадьбе Гименей, поспешно телепортируясь в царство Аида.

Но на это никто из гостей внимания не обратил, потому что в зал вошел Одиссей, преждевременно усопший царь Итаки.

Живой. Невредимый. И почему-то улыбающийся. Ехидно.

— Так-так, — довольно произнес он.

Немая сцена в пиршественном зале была достойна запечатления в виде скульптурной композиции где-нибудь на Олимпе. И называлась бы она наверняка: “Ёж твою мать”.

За спиной царя Итаки пирующие разглядели великих мужей Греции: Гектора, Агамемнона Париса и… о ужас! — Аякса, сына Оилея