Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром Страница 52

— К каким обязанностям? — спросил Илюша.

— Тебе объяснят, — ответил важный цутик. — Переправьте его в Первый загробный кто-нибудь…

И Илюшу, которого нарекли правителем На Вал Ляю, переправили в Первый загробный мир, где, только появившись из Пронзающих врат, Илюша-На Вал Ляю до смерти перепугал мертвецов с планеты Оом — Ххтура и Гоурта.

Так в Первом загробном появился правитель На Вал Ляю.

Когда Никита возвратился в подземелье, комната Махно была накрепко заперта, а сам батька проводил учения на тему «бои в пересеченной местности». Учения Махно приходилось проводить в одиночку, потому что Рододендрон и прочие члены ПОПУ находились в карауле, а Юлия с Соловьем-разбойником не могли отойти от младенца, который по недосмотру родителей сожрал папашину саблю с именной надписью от самого Владимира Красное Солнышко — и теперь страдал несварением желудка.

Как раз тогда, когда батька Махно, обстреляв сам себя из минометов, отходил на заранее подготовленные позиции, а кавалерию в лице Барси отсылал к левому флангу, на арене боевых действий появился Никита.

— Привет, — сказал Никита. — Труженикам фронта. Что происходит?

— Внеплановые учения, — ответил Махно, поднимаясь из синей грязи. — Отойди, а то правый фланг заслоняешь.

Никита послушно отошел на несколько шагов и наступил на лапу Барсе. Барся рявкнула и клацнула клыками так недвусмысленно, что Никита тут же переместился поближе к Махно, которого саблезубая тигрица уважала как предводителя и побаивалась.

Махно отряхнул свой френч и тоскливо вздохнул. Затем стер подошвой сапога линии намеченной позиции.

— Все равно минометным огнем переубивало бы всех, — сказал он и скомандовал Барсе: — Кавалерия, назад!

Барся зевнула, почесала свои чудовищные клыки о стену и удалилась.

— Ладно, — хмуро сказал Махно, — учения закончены. Ни хрена у меня сегодня стратегическая мысль не проявлялась. А к тебе, Никита, у меня, между прочим, разговор есть.

— Ко мне? — удивился Никита.

— Ну. Ты мне что плел про видения про свои?

При напоминании о видениях Никита помрачнел.

— Черт, — сказал он. — Надо было напоминать… Я тут так развеялся, столько новых впечатлений получил, что в пору бы в петлю. Зато немного о галлюцинациях забыл.

— А они не забыли, — сказал Махно. — Они это самое… ко мне являлись тоже.

— К тебе?

— Ко мне, — подтвердил Махно. — Страшно было, признаюсь честно, очень страшно. Еле шашкой отмахался. Чуть Рододендрона не зарубил. Вот я подумал, что поговорить нам с тобой надо.

— Об этих галлюцинациях? — становясь совсем мрачным, переспросил Никита.

— О них, родимых.

— Ну, пойдем, — со вздохом произнес Никита, вспомнив, что все мало-мальски важные разговоры Махно проводил в своей комнате. — Пойдем…

— Куда?

— Как обычно — к тебе.

Махно вздрогнул.

— Не, — сказал он, — теперь туда не пойду. Вдруг опять… Столько страху натерпелся… Как вспомню, так мороз по коже продирает. Пойдем… в другое укромное место… Как там называется — конфиденциальное.

— Пойдем, — согласился Никита.

Батька почистил сапоги — один о другой — и, кивнув Никите, направился вдоль по коридору.

Шли они недолго. Откуда-то издалека раздавались возгласы перекрикивающихся паролями часовых. Обиженно скулила Барся. Очевидно, молодожены Юлия и Соловей-разбойник опять уединились в своей каморке проводить нескончаемый медовый месяц.

— Вот тут, — остановился Махно у одной из дверей. — Тут по крайней мере тихо.

Он отпер дверь, использовав для этого один из ключей из большой связки у себя на поясе и провел Никиту в комнату. Никита огляделся — это была та самая крохотная комнатушка, где на единственной полке стояла большая банка со спиртом. В банке плавал заложник — полуцутик Г-гы-ы, скалясь мертвой усмешкой.

Никита поспешно отвел глаза, ему все-таки жалко было полуцутика. Заметив это, Махно усмехнулся.

— Короче говоря, — начал он, — захожу я к себе в комнату. Как обычно, достаю пузырь, наливаю себе стакан чтобы расслабиться, и слышу чей-то голос…

Махно остановился, зябко передернув плечами, словно и в самом деле — прямо сейчас — услышал снова скрипучий старушечий голос. Никита повторил его жест — ему тоже показалось…

— Потом услышал второй голос, — продолжал Махно. — Если первый летел откуда-то с потолка, то второй откуда-то из угла. Причем так неявственно, что казалось, будто изо всех углов сразу этот голос летит…

Тут он снова остановился и огляделся по сторонам.

— Что? — спросил Никита.

— Ничего, — помедлив, ответил Махно, — опять почудилось. Нервы, надо сказать, ни к черту стали… Вот и тогда. Я подумал, что правительство все-таки вышло на нас и шпионов своих запустило в подземелье. Знают, паскуды, что просто так мы не сдадимся и что у нас оружие есть, применяя которое, мы парочку отрядов ихних ифритов с собою прихватим в небытие…

Махно воинственно оскалился и взмахнул рукой, будто в ней была зажата шашка.

— Переходим непосредственно к галлюцинациям, — сказал Махно. — По тому, что они… эти невидимые сволочи, мне говорили, я понял, что никакие они не шпионы, а… хрен его знает кто. Вроде бы случайно сюда попали… Ты чего?

На этот раз Никита вздрогнул. Он огляделся — комнатушка была пуста. Все так же скалился полуцутик, но он уж точно не мог произнести ни звука. Но кто же тогда сейчас… Да нет, наверное, опять почудилось.

— Так, — проговорил Никита. — Ничего.

Махно внимательно посмотрел на него и невесело усмехнулся.

— Нет, — сказал он. — Точно надо переходить к решительным действиям. В смысле — начинать наш переворот. А то сидение в подземелье хреново сказывается на боевом духе. Хорошо еще, что мы с тобой пока одни только этой странной болезнью заболели. Я — человек тертый. И огонь, и воду прошел. И медные трубы, и черта зубы. Да и ты тоже — боец. А остальные — случись с ними то, что с нами случилось, — и вовсе из самих себя повыпрыгивают. Переживать галлюцинации — это тебе не пиво пить. Галлюцинации — они штука серьезная. Галлюцинации…

Он опять осекся. Никита посмотрел на него, открыл рот и ничего не сказал. Потому что сам довольно ясно услышал, как кто-то повторил за Махно последнее произнесенное им слово:

— Галлюцинации…

— Слышал? — шепотом спросил Махно.

Никита молча кивнул.

— Что это было?

Никита пожал плечами. Говорить — даже просто издавать какой-либо звук — ему не хотелось. А ну если опять кто-то невидимый повторит…

— Что это было? — снова зашептал Махно, обращаясь уже не к Никите, а, кажется, к самому себе. — Эхо? Да не может в таком маленьком помещении быть эха. Мы же не в горах… И не в широком и гулком зале Первого дворца съездов.

Никита снова пожал плечами.

— Так вот, — озираясь, заговорил опять Махно, — галлюцинации…

— Галлюцинации!… — захихикал кто-то у самого потолка. — Ты гляди, какое слово-то выдумали, ети их…

— Прохфессора! — ответили из-за угла. — Куды нам…

— Хи-хи-хи… — полетело по комнате кувырком, а когда смолкло, смертельно бледный Махно взмахнул руками и покачнулся. Локтем он при этом задел бутыль со спиртом, и бутыль опасно накренилась, долю секунды оставалась в этом положении и вдруг почти бесшумно ухнула вниз.

Раздался звон разбитого стекла, и по крохотной комнатушке тотчас молниеносно распространилась удушающая вонь алкоголя. А через мизерный промежуток времени в луже спирта, где остро поблескивали осколки, заворочался полуцутик.

— Г-гы-ы… — проблеял он, открывая и закрывая глаза.

— Черт… — прошептал совершенно белыми губами Махно.

— Сивуха! — рявкнуло с потолка.

— Гуляем, задрыги! Хи-хи-хи… — мелко задребезжало из угла.

— А-а-а! — одновременно заорали обезумевшие от всего этого Махно и Никита.

И внезапно все кончилось.

Стихли голоса, как будто их и не было. Только с чавканьем возился в пропитанной спиртом грязи полуцутик.

— Г-гы-ы… — бессмысленно моргая глазами, пробормотал Г-гы-ы.

— Мать вашу, — выдохнул Махно, глядя на приходящего в себя полуцутика. — Теперь что делать?

Он толкнул Никиту локтем.

— А?

— Делать-то что? — прошипел Махно. — Сейчас твой приятель поймет, что его в заложники взяли и заспиртованным в банке держали — так от нас даже мокрого места не останется. И не грохнуть его никак. Никак нельзя его грохнуть — он же абсолютно бессмертный. Полубог. Давай действуй, Никита! Вина моя, что я его освободил нечаянно, но он твой приятель. Объясни ему… наври что-нибудь… Смотри, он, кажется, уже в себя приходит…

— Что я ему объясню? — удивился Никита. — Что его нечаянно из пистолета-пылесоса шмальнули и в банку сунули, как огурец?

— Объясни… — начал Махно и не закончил, потому что полуцутик икнул и поднял рогатую голову, оглядывая помещение мутноватыми еще глазками.