Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения Страница 56

— Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится.

— Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться.

— Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода.

— И чего?

— Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу?

Глава 24

Опекаем как умеем,

То деньжат попросим в долг,

То пугаем их неистовым Фиделем.

Если бить серпом о молот,

Непременно будет толк.

В этом деле мы весьма поднаторели.

Сергей Трофимов.

Тёплая осень 34-го. Нью-Йорк.

Чуть покачивающейся походкой, ставшей привычной за последние полтора месяца, Арманд Хаммер вышел из лифта и молчаливым кивком поприветствовав секретаря, открыл дверь своего кабинета. Говорить не хотелось. Хотелось кричать, петь, и плясать от радости. Свершилось долго ожидаемое чудо — сегодня Александр Фёдорович Беляков сел на пароход, следующий в Ленинград. Всё, можно было забыть про кошмар ежевечерних возлияний и сладкий ужас утренних опохмелов. Можно многое, и в первую очередь это нужно обмыть.

За время долгого отсутствия, вкусы хозяина кабинета слегка изменились, и поэтому некогда любимый виски был проигнорирован. Также как и лёд, содовая, и обычай наливать в стакан на два пальца. Достаточно на один, но поставленный вертикально. И только коньяк, потому что от всего другого может быть печень. Так говорил уехавший председатель колхоза, и сомневаться в его правоте не приходилось. До выпивания виски печени действительно не было, но зато после она появлялась и болела.

Американец налил, резко выдохнул, и выпил двумя большими глотками. Эх, хорошо пошла! Хаммер вздрогнул, осознав, что эту фразу он только что произнёс вслух и по-русски. Чёрт возьми, неужели заразился? Арманд прислушался к внутренним ощущениям. Нет, играть на балалайке сидя на печи пока не хотелось, зато опять неудержимо потянуло к бутылке. Да, всё в порядке. Это только русские не могут употреблять в одиночестве.

Странный всё-таки народ — у себя дома способны не пить месяцами, но стоит только попасть в гости, как тут же стараются споить хозяина, считая за единственно правильный способ оказать уважение и поблагодарить за гостеприимство. И мешать в проявлении естественной доброты чрезвычайно опасно. Именно из-за участившихся инцидентов с участием советских граждан, правительству США пришлось отменить сухой закон сначала в портовых городах, а потом и по всей стране. Оставили только в некоторых захолустных штатах, куда рука Москвы не дотягивалась исключительно ввиду отсутствия интереса. Нет, моряки не буянили, не дрались, и не громили полицейские участки. Напротив, были предельно вежливы и корректны. Но мало кому из губернаторов понравится, если к нему в спальню вваливается толпа с одним единственным вопросом: — "Слышь, мужик, где тут можно догнаться?"

Хаммер усугубил и без того приподнятое настроение и решил перейти к насущным проблемам. Он прошёл к столу и нажал кнопку звонка. Секретарь появился ровно через тридцать секунд.

— Какие у нас дела на сегодня, Эрни?

— Из срочных, или вообще?

— А что, много и тех и других?

— Да как сказать…, - две пухлых папки сами на всё намекали.

— Понял, не говорите ничего. А что нового?

— Звонили от мистера Смита, — секретарь многозначительно понизил голос. — Того самого мистера Смита.

— О Господи, — простонал Хаммер, у которого сразу же заболела голова. — Что этому старому зануде ещё надо?

— Не знаю, но он просил передать, что приедет в шесть часов вечера.

— Я, между прочим, это у Господа спрашивал. Вы не слишком на него похожи, Эрни.

— Простите… Только время уже половина шестого.

Арманд на русском языке поинтересовался здоровьем мамы своего секретаря, его бабушки, домашних любимцев преимущественно сельскохозяйственного происхождения, и их отношением к теории Дарвина. Но потом махнул рукой:

— Ладно, как появится, проводите в кабинет.

Оставшись один, Хаммер выпил ещё, на этот раз для успокоения нервов. Вот ведь козёл! Сейчас придёт, и опять начнёт жаловаться на бедность и безвыходное положение. И если насчёт первого просто врёт, то по второму вопросу скорее всего лишь заблуждается. Выход есть, и он прописан в договоре. И никто не виноват, что сумма неустойки вчетверо превышает стоимость самого контракта. Заплати — и спи спокойно, дорогой товарищ. Всё честно — рубль вход, червонец выход.

Мистер Смит был на десять секунд пунктуальнее швейцарского брегета. Но вопреки ожиданиям, начал разговор не с финансовых проблем, а с прогноза погоды. Метеорологи обещали приход в район Великих Озёр мощнейшего циклона со стороны Канады, несущего с собой сильный ветер, ливневые дожди, и резкое похолодание. Несведущему человеку такая радость от предстоящей непогоды показалась бы странной, но фабрикант надеялся, что одна разбушевавшаяся стихия поможет победить другую, гораздо более страшную.

— Видите, мистер Хаммер, даже сама природа сжалилась надо мной!

— Ну а причём здесь я? Насколько известно, разлившаяся патока остановилась не дойдя до забора вашего завода нескольких футов. И даже не пострадала железнодорожная ветка, по которой можно без проблем вывозить демонтируемое оборудование. Не понимаю в чём дело, мистер Смит. Вы уже две недели не можете приступить к работам, и всё сетуете на бедность. Странная привычка для бедняка — сорить деньгами. Триста тысяч долларов за каждый день просрочки — сумма немалая. Завтра срок отправки первой партии груза. Нужно понимать, что обязательства будут нарушены?

— Нет. То есть да, мистер Хаммер. Дайте мне ещё две недели.

— А что изменится за это время?

И гость рассказал. Он надеялся, что резкое похолодание остановит, или хотя бы приуменьшит брожение патоки, ливни размоют её, а сильный ветер разгонит скопившийся над Детройтом спиртовой туман.

— Это всё дрожжи, будь они прокляты! Первая смена рабочих, снимающих оборудование, была найдена через пару часов лежащей без движения. А потом тоже самое случилось и с вызванной на подмогу полицией. Ещё через некоторое время выяснилось, что подобное творится в городе уже с утра. Сначала решили, что на станции в одном из перевёрнутых составов перевозили ядохимикаты… Но когда люди зашевелились и начали петь песни, всё стало понятно.

— Ну пусть бы пьяные и работали.

— Да, а меня потом по судам затаскают. И так погибло уже два человека и тридцать шесть наёмных китайцев.

— Купите им противогазы.

— Я так и сделал. Только они специально откручивают фильтры. Хотя отдельные гурманы терпят, предпочитая дышать очищенным воздухом. Говорят, похмелье не такое тяжёлое.

— Что они могут понимать в похмелье! — с надрывом в голосе воскликнул Хаммер.

— Да! — мистер Смит позеленел, судорожно сглотнул, и нервно покосился в сторону столика со стоящей на нём бутылкой.

Хозяин кабинета перехватил взгляд и спохватился:

— Что это мы на пороге разговариваем? Присаживайтесь, пожалуйста. Мне кажется, или у вас действительно нездоровый вид?

Гость прокашлялся и вытер выступившую на лбу холодную испарину:

— Нет, всё в порядке, — успокоил он, устраиваясь в глубоком кресле. — Просто немного пересохло в горле.

— Чай, кофе, сок?

Арманд прекрасно понимал состояние мистера Смита, так как сам накануне присутствовал на затянувшемся до утра торжественном ужине, посвящённом отъезду Александра Фёдоровича. Собственно, мероприятие и организовал сам промышленник, желая договориться об отсрочке. Вот только Беляков не знал английского языка, и Хаммеру пришлось переводить, одновременно делая некоторую литературную обработку. Ну зачем загружать лишними проблемами хорошего человека?

От скудного ассортимента напитков гость отказался, а ничего другого не было предложено. Но он отнёсся с пониманием, потому что сам придерживался подобной практики — во время работы ни одной капли спиртного на сторону. А вот когда будет достигнуто соглашение, тогда можно.

Мистер Смит грустно смотрел на коньяк и размышлял о том, что договариваться с Хаммером всё равно придётся. Сам он кто? Да практически никто, величина, лишь немногим отличающаяся от ноля. Обычный, стандартный американский миллионер, каких сотни, если не тысячи. Но за его спиной стоят Сталин и, что ещё страшнее, Сагалевич. Ни с тем ни с другим ссориться не хотелось, особенно с последним. И если в случае с Иосифом Виссарионовичем оставалась надежда, что он просто посчитает проблему слишком мелкой и прикажет решить её вместе с человеком, то Соломон Борухович может и разорить до нитки, до исподнего. Причём сделает это с юношеским энтузиазмом и любовью к искусству.