Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова Страница 57

Вернулись мы затемно. Прикончили с горя бутылку «Сибирской», которую еще я привез. Тут взыграла во мне кровь, ударил себя кулаком в грудь.

— Я тебе моторку найду, — говорю, — вот увидишь! Такая у меня уверенность была.

— Трепач, — усмехнулась моя Ира, тоже расстроенная. И Матти ударил себя в грудь кулаком.

— Если найдешь, тебе после Нового года такой сюрприз сделаю!.. — Мол, закачаешься!

— А почему после Нового года? — заинтересовалась Ира.

— Да я родился в двенадцать ночи тридцать первого декабря, — говорит. — Примета такая: что пожелаю, то и сбудется! Не глобальное что-то, конечно, а в разумных пределах. Проверено.

Хотел я было ляпнуть: а что если пожелать, чтоб лодка нашлась?.. Так это полгода ждать, а на кой ему ляд моторка зимой!

Рано утром — не захотел он меня будить — вновь уплыл на соседской моторной лодке. А тут после завтрака и сам сосед зашел, разговорились — тоже на английском, он и предложил нам поехать с ним посмотреть международный центр лыжного спорта. Хоть и осень, а все равно интересно. Он, мол, там в зимний сезон на слаломной трассе работает, все знает, покажет.

Ира обрадовалась, как-никак разнообразие. И мы, оставив Матти записку и прихватив Рессу, покатили на «опель-кадете» соседа.

По пути сосед рассказывал нам, что место, куда мы едем, находится на берегу нашего озера. По воде туда километров семь, а по шоссе все тридцать.

У меня было какое-то доброе предчувствие. Оно меня редко обманывало. Я вообще, как вам известно, очень суеверный человек. А тут как раз мы проезжали мимо той, помните, бензоколонки с «колокольным музеем». Я попросил остановиться, выскочил, тихонько позвонил в старинный русский колокол и вернулся.

— Загадал? — рассмеялась Ира.

— Смейся-смейся, — сказал я.

А сосед, ничего не понимая, только улыбался. Приехали. Осмотрели гостевые домики, ресторан с танцплощадкой, поглазели на слаломные трассы и трамплин на той стороне озера. И вижу я вдруг с бугра длинный причал на нашей стороне со многими лодками.

— Ну-ка, Рессу, ищи, — приказал я собаке и побежал к берегу.

Рессу обогнал меня и с разбегу прыгнул в одну из лодок. Это была моторка Матти!

Все на месте: и мотор с бензиновым баком, и спиннинги, и весла, и даже финка, которой мы концы с канистрами обрезали, когда доставали сети.

— Рессу, тассу! — сказал я. И мы пожали друг другу, так сказать, лапы.

— Наша лодочка. Хорошая, славная лодочка, — ворковала Ира, поглаживая ее борта, и вдруг: — Это не ты нашел, а Рессу!

— Может, Рессу и в колокол звонил? — хмыкнул я. — И первым ее с бугра увидал?..

Мы тут же брякнули по телефону и порадовали Матти — он уже успел, не солоно хлебавши, вернуться домой. Когда мы пригнали моторку, я сказал Матти:

— А может, кто-то на ней на танцы в ресторан ездил?.. Ответа мы так и не нашли, и похититель не объявился.

— Ну так как, новогодний сюрприз остается в силе? — спросил я.

— Не волнуйся, Фишинг кинг, — сиял капитан Матти, вновь обретший свою посудину. — Ты еще сам мне после Нового года позвонишь и скажешь, был сюрприз или нет.

Очень уверенно сказал, без капли сомнения.

А теперь пора переходить к самому главному. К той картине, что привез мой дед с финской войны. С нее-то я и начал эту историю.

Когда мы вернулись в Москву… Кстати, ту видеокассету с моей семгой, которую Ира засняла, таможенница на границе изъяла, заявив, что осуществляет «политконтроль», и, просмотрев, вернула часа через полтора.

— Понравилось? — поддел я ее.

— Очень профессионально снято, — кивнула она, дура. Ира надулась от гордости.

Так вот, когда мы вернулись в Москву, Ира вдруг вспомнила про финскую картину. Ей непременно захотелось перевесить ее из кухни в большую комнату.

— Хороший вид, — говорила она. — Будет нам напоминать о поездке.

Но ни она, ни я не знали — еще как будет напоминать!

Наступил Новый год. После тостов за здоровье детей, семьи, родных и близких, я предложил выпить за день рождения нашего далекого друга Матти. Я потянулся чокнуться бокалом с Ирой, но… она изумленно смотрела куда-то мимо меня. Я обернулся и тоже замер.

Позади на стене висела та самая картина с финским пейзажем. Пейзаж-то пейзажем… Ну, как и было, озеро, лес, валуны, но вот причала, человека с удочкой и собакой на нем — раньше не было! И не только этого!

Кто ж знал, что озеро окажется именно тем, где мы были. Что причал — тот, где мы не раз стояли. Что бородатый человек с удочкой — вылитый Матти. Что пес — это… Сказать вам его имя?

А дом на заднем плане? Флагшток? Лапландский сруб? Домик — конура? Жаль только, буковки на ней нельзя прочитать, даже с лупой. А Рессу-то!.. На картине он протягивает лапу, словно по команде: «Рессу, тассу!»

… Как и заведено у нас с письмами из-за границы, поздравление от Матти пришло с опозданием на месяц. Плохо работает финская почта. В нем была приписка: «Ну, как? Я пожелал в 12 ночи! Но ничего конкретного. Пусть, мол, будет для вас просто сюрприз».

И все.

Мы потом видели дома у Валерия ту картину. Она почти в точности совпадала с цветным снимком, который он недавно сделал с отснятой в Финляндии пленки. Один и тот же ракурс.

Фотография нас совсем доконала.

— А может, ты кого-то попросил с фото нарисовать картину? — сомневался толстяк Федор.

— Ага, — кивнул кучерявый детина Глеб.

— Вы что, не можете старую картину от нового снимка отличить? — обиделась Ира — жена Валерия.

Действительно. Против фактов не пойдешь.

— Когда я смотрю на картину, мне почему-то слышится отдаленный перезвон тех международных колоколов — с той далекой бензоколонки… — сказал Ураганов.

ТРЕПАЧ НЕСУСВЕТНЫЙ

Ах, Ялта, Ялта… Живая и грустная. В Ялте почему-то всегда грустно, как бы весело тебе не было. И ведь у каждого города есть свое главное настроение: Москва и Берлин — деловые, Одесса и Рим — веселые, Питер и Гамбург — тоскливые, а Ялта и Венеция — грустные…

Чудный Ялта город. Чудный и чудной. В нем я, помните, пережил одно из своих самых незабываемых приключений, когда сподобился побывать в облике «рукастого человека». А вот, пожалуйста, другая необычная быль.

«Богатырь» стоял в ялтинском порту. Я на берег не пошел вместе с другими, уже и стемнело, чего там толкаться на шумной набережной, где народу, как семечек в мешке.

Облокотясь на предварительно проверенный поручень, я стоял у борта на нижней палубе, покуривал и стряхивал пепел в большое ведро с песком.

— У вас тут пиво чешское есть? — внезапно раздался за спиной чей-то быстрый мужской голос.

Я резко обернулся. Что за шуточки!

Передо мной стоял незнакомый высокий худой человек лет двадцати семи заурядного курортного обличия, в линялых джинсах и кроссовках. Как он проник на корабль? Наверное, вахтенный зазевался. Но вид у незнакомца был мирный, трезвый, лицо открытое, улыбка добрая, и я не стал сразу его прогонять. Не на боцмана Нестерчука он нарвался. Тот бы показал ему пиво, тем более чешское.

Вероятно, и у меня был вполне миролюбивый вид, он проникся ко мне доверием.

— Я здесь в санатории отдыхаю, — показал он куда-то в сторону Нижней Ореанды. — Мы там заспорили, ну и я проспорил. А парни сказали: слетай-ка, если ты такой умный, в порт за чешским пивом. Тут на любом лайнере, говорят, можно в барах достать. Но лишь своим пассажирам продают, — он доверчиво глядел на меня, — и не на валюту.

— Я не пассажир. Да и какой же это лайнер? Не можешь научно-исследовательское судно отличить?

— Значит, ошибся, — смутился он, — я на музыку летел.

У нас и правда в радиорубке громко наяривал джаз. Профессиональный радист Николай по духу из тех ребят, что любят слушать музыку вместе с улицей.

— Со всех ног? — уточнил я.

— Что?..

— Со всех ног, говорю, летел? — Наш возраст предлагал общение только на «ты».

— Да уж не крыльев, — засмеялся он. — Сказанул! Нет, приятный мужик. Мне нравятся те, до кого мой тонкий юмор доходит.

— Устал, спешил очень… Можно я тут немного постою?

— Присаживайся, в ногах правды нет, — откинул я бортовую скамейку.

— В головах — тоже нет. Я усмехнулся.

— Куришь? — И сел рядом.

— Бросил. Дыхание сбивает, — неопределенно ответил он.

— И у меня. Я теперь себя на голодном пайке держу — не больше пяти сигарет в день.

— А ты почему? — спросил он.

Чудак. Я ведь тоже не знал, почему ему куренье мешает.

— Водолаз.

— А я учитель пения.

— В школе? Он кивнул:

— В поселке городского типа — в Березовке. Гродненская область. У нас знаменитый стекольный завод «Неман»! Неужели не слышал? — заволновался он. — Анатолий, — спохватившись, протянул он руку.