Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром Страница 58

— Да что вы мне про Гошку вашего! — перебил старушку дрожащий от возбуждения Никита. — Как Анна?! Анна как?

— А хрен ее знает, — высморкавшись бесплотными соплями в бесплотную ладошку, ответила просто-Прокофъевна. — Гошка ей грозил-грозил, что за свой позор отплатит…

— Да она-то при чем?! Я же Гоше вашему врезал!

— А Гошка говорит, что из-за нее все, — возразила Степанида Прокофьевна. — Говорил, что, если бы не она, ты бы от братвы не отмежевался…

— Отмежевался, не отмежевался… — проворчал Никита. — Ну а дальше что?

— А ничего, — сказала просто-Прокофьевна. — Анна твоя Гошкиных угроз испугалась и свалила куда-то из города. Гошка ее хотел найти, но не нашел, потому что другими делами занялся. О, он теперь большой человек в Саратове! Прямо как бог…

— Ну или полубог, — сбавила Степанида Прокофьевна.

Полуцутик Г-гы-ы многозначительно хмыкнул.

— Уехала, значит, Анна из города, — облегченно вздохнув, проговорил Никита и откинулся на спинку стула. — Ну и слава богу. Вот и хорошо. Ничего ей Северный, значит, не сделал…

— Ничего, — подтвердила лросто-Прокофьевна.

Никита замолчал, бледно улыбаясь.

— А вы, бабушки, судя по вашему лексикону, имеете какое-то отношение к криминалу? — осторожно начал разговор Махно.

— Чаво? — нахмурилась Степанида Прокофьевна.

— Какой такой лексикон? — спросила тоже просто-Прокофьевна. — Ты, фраерок, попроще с нами разговаривай. Мы ентих всяких таких слов не понимаем… А насчет криминала ты правильно сказал. Воровайки мы бывшие.

— Почетные воровайки, — добавила Степанида Прокофьевна.

— Попроще так попроще, — легко согласился батька. — Это я могу. У меня же все-таки громадный опыт по общению со всякого рода маргинальным элементом. Я в свое время…

— Вот опять, фраерок… — огорчилась просто-Прокофьевна. — Я же говорю — попроще! Придумал какой-то маргарин в элементе…

— Прошу прощения, — весело откликнулся Махно. — Переходим на конкретный базар. По фене ботать — мне с полпня. Наука нехитрая, если кореша с понятиями по жизни попадались. У меня половина дивизии были — урки.

— В натуре? — удивилась Степанида Прокофьевна.

— Зуб даю, — поклялся Махно. — Честно скажу: работать с маргин… с урками — одно удовольствие. Особенно когда в моду вошел лозунг— грабь награбленное…

— Ого! — обрадовались обе старушки. — Этот лозунг мы знаем. Всю жизню по нему прожили. Мы бедных-то не особенно трогали. Кто святой костыль притырит — тот падла, это всем известно. А вот толстожопых всяких пощипать — милое дело.

— Вот и пощипаем, бабушки, — воодушевленно продолжал Махно. — Обязательно пощипаем. И в итоге наступит для всех светлое будущее.

— Вот этого тоже не надо, — в один голос сказали старушки, а Степанида Прокофьевна продолжила: — Ты нам чернуху про светлое будущее не раскидывай. Наслушались в свое время. Политику не хаваем.

— Не буду чернуху раскидывать, — сразу согласился Махно. — Чего там…

— И правильно! — одобрила просто-Прокофьевна. — Без нее веселее. А то вот трепали нам семьдесят лет про ентот. вшивый коммунизм, а ни хрена все равно не получилось. Уж лучше без всякого там светлого будущего. Проще. Грабь награбленное — вот это лозунг. Нам другого и не надо.

Полуцутик Г-гы-ы снова хмыкнул.

— Веселые старушки, — оценил он.

— А как вы в подземелье-то оказались? — спросил у бабушек Никита.

— Мы тебе толкуем, — ответила Степанида Прокофьевна. — Гуляли и все. Мы как на тачане разбились в пыль, так в этом мире нас, наверное, по частям собрать не смогли…

— В загробном мире, — важно объяснил Г-гы-ы. — Человек появляется не в физической своей ипостаси, а в виде духовной сущности…

— И духовная сущность, значит, наша к ебене фене разлетелась, — не стала спорить просто-Прокофьевна. — Знаешь, какая авария была? Тачана всмятку, даже памятник картавому малясь покосился… Вот какая авария была.

— Так или иначе, — заключил Никита, — в этом мире вы оказались вот… в таком виде, как сейчас.

— Ага, — ответила просто-Прокофьевна. — Вот в таком виде. Прозрачные, как целлофановые мешочки. Сквозь стены можем проходить. Невидимыми становиться.

— Если бы раньше так умели, — поддержала товарку Степанида Прокофьевна, — ни года бы по зонам и тюрьмам не сидели. Только мусора нас прихватят, мы сразу — оп-па! И невидимые. Оп-па! Сквозь стену прошли — и на волю…

— Да мы так и сделали, как только сюда попали, — продолжала рассказывать просто-Прокофьевна, — представляешь, очухиваемся мы со Степанидой на нарах! Ну, думаем, значит, сбили кого-то… Потом стали друг друга оглядывать — что за мать твою так — мы же прозрачные! Летать можем! Ебическая сила!… Мы со Степанидой охренели совсем. И сейчас чудно — как это так может быть-то?.. Мать твою в три гроба душеньку… Екарный бабай…

Сила захлестнувших просто-Прокофьевну эмоций была такова, что старушка не могла продолжать своей рассказ, запутавшись в матерных эпитетах, которые, судя по всему, должны были наглядно обрисовывать слушателям то душевное состояние, в котором находились бабушки, когда ощутили себя в Первом загробном мире.

— Ну а потом малясь успокоились мы, — заговорила Степанида Прокофьевна вместо своей товарки. — Осмотрелись — поняли. Раз мы в тюряге оказались и раз у нас такие способности объявились — почему бы и деру не дать? И только мы хотели свалить, как в камере объявляются страшенные такие мужики с двумя головами и кривыми ножиками в лапах. Начали мужики нас хватать… — тут Степаниду Прокофьевну стал разбирать смех. — Начали мужики нас хватать, — хихикая, выговаривала она. — А ни хрена у ню не получается! Вот так! Мы сквозь стены пролетели, долго долго летели и оказались в городе. А в городе уродов всяких полно! Каких только нет! Мы уж и не знали, что делать-то, что думать. Только потом догадались: прижали в темном переулке одного фраера, он нам все и выложил — поняли мы, что померли все-таки… — Степанида Прокофьевна перестала смеяться и горестно вздохнула. — Сначала, конечно, обнялись, поплакали, а потом решили, что надо это дело отметить. То есть помянуть самих себя. Залетаем в кабак, хватаем со стола кружки с каким-то дымящимся пойло: пьем… А пойло в брюхах-то не остается, а льется прямо на пол! Вот такая хреновина… Даже напиться нормально нельзя нам в полупрозрачном состоянии. Это, конечно, плохо, с другой стороны, таких, как мы, мы тоже не видели, сквозь стены никто, кроме нас, проходить не может. И невидимым становиться — тоже…

— Я могу, — сказал полуцутик Г-гы-ы и тут же исчез. — Видели? — спросил он, появившись снова в той же позе — скрестив по-турецки пухлые ножки. — И сквозь стены очень легко проходить могу. И даже «бухло» бухать могу. Очень просто…

Г-гы-ы щелкнул пальцами, и в руке у него появилась большущая кружка с дымящимся напитком. Полуцутик причмокнул и в тот же момент высосал кружку до дна. Старушки смотрели на него с нескрываемой завистью. Степанида Прокофьевна только сказала:

— Но то ж ты. Ты же нелюдь рогатая. А мы какие-никакие, а все-таки люди…

— Я не нелюдь рогатая, — обиделся Г-г-ы-ы, — я полуцутик.

— Цуцик, — хихикнула просто-Прокофьевна. — Цуцик и есть…

— Я?! — взревел полуцутик.

— Головка у коня, — мгновенно срифмовала просто-Прокофьевна.

Г-гы-ы обиделся окончательно.

— Ах так! — заорал он, взвиваясь под потолок. — Я тебя сейчас, старая жопа, в таракана превращу!

Свирепо глядя на опешившую просто-Прокофьевну, полуцутик щелкнул пальцами.

Ничего не произошло.

— Что за хреновина? — пробормотал удивленный Г-гы-ы и попытался снова.

Опять ничего — просто-Прокофьевна, равно как и ее боевая подруга, колыхались все теми же полупрозрачными силуэтами.

— Здорово! — восхитился Махно. — На вас даже могущество полуцутиков не действует… Вы, бабуси, неоценимое приобретение для нас. Для разведки — самое то!

Вспыльчивый полуцутик Г-гы-ы несколько раз подряд пощелкал пальцами, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство, но очень скоро взял себя в руки. Демонстративно, хотя и символически плюнув в направлении бабушек, он медленно, как опавший осенний лист, опустился на поверхность стола.

— Значит, так, — сказал Махно. — Вы, бабушки, принимаетесь в ПОПУ. Организуется новый отдел — РУ. Разведывательное управление то есть. В РУ входят товарищ Степанида Прокофьевна и товарищ просто-Прокофьевна. Все.

— Ура! — закричала Степанида Прокофьевна. — Даешь ПОПУ!

— Ура! — закричала просто-Прокофьевна. — А скоро мы будем грабить награбленное?

— Скоро, — ответил Нестор Иванович. — Очень скоро…

Как и говорил Артур Артурович, экскурсионная команда для Эдуарда Гаврилыча подобралась все больше из сотрудников надежных и степенных. Десять богатырей, ходивших когда-то под началом тетьки Черномора, все рассудительные, можно сказать семейные, имеющие каждый по трое детей от того же Черномора. Все бы хорошо, но за экскурсантами в качестве паршивой овцы увязался ифрит Рашид, которого направили в отпуск немного отдохнуть от работы и пьянки — особенно от последнего, потому что из-за систематического употребления «бухла» Рашид даже почернел.