Терри Пратчетт - Ночная стража Страница 59

Через несколько часов в городе откроются магазины, ожидающие свои товары, а их не будет. Этого правительство не потерпит. Такой город, как Анк-Морпорк, даже в лучшие времена был всего лишь в двух часах после обеда от хаоса.

Каждый день ради Анк-Морпорка умирало около сотни коров. Так же как и отара овец, и стадо свиней, и, боги знают, сколько кур, уток и гусей. Мука? Он слышал, что ее ввозилось около восьми тонн, и столько же картофеля, и тонн двадцать сельди. Не то чтобы ему хотелось знать все это, но если уж вы начинаете разбираться с вечными проблемами на дорогах, эти факты всплывают сами собой.

Каждый день для города откладывалось сорок тысяч яиц. Каждый день сотни, тысячи телег, и лодок, и барж свозили в город рыбу, и мед, и устриц, и оливки, и угрей, и лобстеров. А еще вспомните о лошадях, тащащих все это, и о мельницах… а еще ведь шерсть, каждый день, одежда, табак, специи, руда, древесина, сыр, уголь, сало, жир, сено КАЖДЫЙ ЧЕРТОВ ДЕНЬ…

И это здесь. Там, дома, город был в два раза крупнее…

Несмотря на темноту ночи Ваймс увидел Анк-Морпорк. Это был не город, это был механизм, гиря на лице мира, искажавшая его на сотни миль вокруг. Люди, которые никогда в жизни его не видели, тем не менее, всю жизнь работали на него. Тысячи и тысячи акров земли были его частью, леса были его частью. Он приближался и поглощал их…

… и отдавал навоз из загонов, и сажу из каминов, и сталь, и кастрюли, и все инструменты, с помощью которых и добывалась для него пища. А еще одежда, и мода, и идеи, и странные пороки, песни и знания, и что-то, что при правильном освещении называлось цивилизацией. Вот, что такое цивилизация. Это город.

А там кто-нибудь еще думал об этом?

Большинство товаров ввозилось через Луковые ворота и ворота Толкотни, которые теперь принадлежали Республике и были прочно закрыты. Возле них, разумеется, будут военные пикеты. Там уже стояли телеги, которые на своем пути вдруг обнаружили, что для них ворота закрыты. Ведь, в независимости от политической ситуации, из яиц вылупляются цыплята, молоко киснет, а стадам животных нужны загоны и вода, и где все это случится? Разберутся ли военные со всем этим? Ну, смогут ли? Когда подъезжает телега, а потом в нее врезается та, что сзади, и разбегаются свиньи да разбредается скот?

Думал ли об этом кто-нибудь достаточно важный? Машина вдруг начала трястись, но Ветрун и его дружки не думали о машине, они думали лишь о деньгах. Мясо и выпивку приносят слуги. Это просто происходит.

Ветинари, вспомнил Ваймс, думал о подобных вещах каждый день. Тогда Анк-Морпорк был в два раза больше и в четыре раза уязвимее. Он бы не допустил ничего подобного. Маленькие колесики должны крутиться, чтобы вся машина работала, говорил он.

Но сейчас, в темноте, все зависит от Ваймса. Если сломается человек, сломается все, подумал он. Сломается вся машина. А она ломает все остальное. И людей тоже.

За своей спиной он услышал, как по улице Героев марширует вспомогательный отряд.

— … как они подымаются? Они подымают колени! колени! колени! Они подымаются на колени все выше! Все те ангелочки…

На мгновение, смотря через щель между мебелью, Ваймс задумался, а не было ли чего в идеи Фреда, чтобы двигать баррикады вперед, вроде как просеивая улицу за улицей. Можно впускать порядочных людей и гнать ублюдков, богатеев, махинаторов человеческих судеб, пиявок, прихлебателей и придворных, и вкрадчивых пухленьких дьяволят в дорогих одеждах, всех тех людей, что, не зная или не думая о машине, все же воровали ее масло, согнать их всех на очень маленький пятачок земли и оставить там. Может, через каждую пару дней можно было бы передавать им еду, или же просто позволить им делать то, что они делали всегда, а именно — выживать других людей…

С темных улиц почти не доносилось никаких звуков. Ваймс думал, что же происходит. Он думал, занялся ли там кто-нибудь этими делами.

Майор Маунтджой-Стэндфаст невидяще уставился на чертову, чертову карту.

— И сколько же? — спросил он.

— Двадцать два человека раненых, сэр. И еще двадцать, скорее всего, дезертировало, — ответил капитан Пререк. — И, конечно, Большая Мэри теперь не более чем дрова.

— О, боги…

— Вы хотите знать остальное, сэр?

— Есть и еще?

— Боюсь, что так, сэр. Прежде чем останки Большой Мэри покинули улицу Героев, она разбила двадцать магазинных витрин и несколько телег, причинив ущерб примерно на…

— Превратности войны, капитан. С этим мы ничего сделать не можем!

— Нет, сэр. — Капитан откашлялся. — Хотите знать, что было потом, сэр?

— Потом? Было еще и потом? — начал паниковать майор.

— Эмм… да, сэр. Довольно много «потом», сэр. Эмм. Трое врат, через которые в город ввозят большую часть сельскохозяйственной продукции, пикетированы, сэр, по вашему приказу, и таким образом телеги пытаются проехать через Короткую улицу, сэр. К счастью, в это время ночи животных не так много, но было шесть мельничьих фургонов, один с, э, сухофруктами и специями, четыре тачки молочников и три телеги яышников. Все вдребезги, сэр. Те быки точно с цепи сорвались, сэр.

— Яышники? Это еще, черт возьми, кто такие?

— Продавцы яиц. Они разъезжают по фермам, скупают яйца…

— Да, хорошо! И что мы теперь должны делать?

— Ну, мы могли бы приготовить огромный пирог, сэр.

— Том!

— Простите, сэр. Но город нельзя остановить, понимаете. Это не поле сражения. Лучшее место для городских стычек — это прямо в сельской местности, сэр, где на дороге ничего не мешает.

— Это чертовски огромная баррикада, Том. Слишком хорошо защищаемая. Мы даже не можем ее подпалить, ведь тогда весь город сгорит!

— Да, сэр. И дело в том, сэр, что они, в общем-то, ничего не делают, сэр. Кроме как находятся там.

— Что ты имеешь в виду?

— На вершину баррикад они сажают старушек, и те кричат на наших парней. Бедняга сержант Франклин, сэр, его бабушка увидела его и сказала, если он не явится к ней, то она расскажет всем, что он делал в одиннадцать лет, сэр.

— Люди ведь вооружены, так? — спросил майор, вытирая лоб.

— О, да. Но мы вроде как посоветовали им не стрелять в безоружных старых дам, сэр. Нам ведь не нужны еще одни Сестрички Долли, так ведь, сэр?

Майор уставился на карту. Решение было, он чувствовал это.

— Ну, так что же делал сержант Франклин в… — начал он рассеяно.

— Она не сказала, сэр.

Внезапное чувство облегчения обрушилось на майора.

— Капитан, ты знаешь, что это теперь такое?

— Я уверен, вы мне скажете, сэр.

— Скажу, Том, скажу. Это политика, Том. Мы солдаты. Политикой занимаются выше.

— Вы правы, сэр. Отлично, сэр!

— Найди какого-нибудь лейтенанта, из тех, что в последнее время несколько расслабился, и отправь его рассказать обо всем их светлостям, — сказал майор.

— А не будет ли это жестоко, сэр?

— Разумеется. Теперь это политика.

Лорд Альберт Селачия недолюбливал вечеринки. Слишком много политики. А эта ему не нравилась особенно, поскольку это означало, что он будет в одной комнате с лордом Ветруном, человеком, которого, в глубине души, он считал Плохим Парнем. В его личном словаре выражений большего осуждения не было. А хуже всего еще и то, что, пытаясь его избежать, он так же старался избегать и лорда Вентури. Их семейства сердечно ненавидели друг друга. Теперь лорд Альберт не был уверен, какое историческое событие вызвало этот раскол, но, разумеется, оно должно было быть важным, иначе просто глупо вести себя подобным образом. Если бы Селачия и Вентури были горными кланами, они бы враждовали и бились, но поскольку они являлись двумя из главных семейств города, они были ужасающе, жесточайше, леденяще вежливы друг с другом, когда длань светской жизни сталкивала их. А сейчас его осторожное движение по менее опасным политическим сферам проклятого вечера привело его прямо к лорду Вентури. Достаточно плохо столкнуться с ним, думал лорд Селачия, и не заговорить над бокалом какого-то дешевого вина, но сейчас волны вечеринки не предоставляли никакого пути к отступлению, чтобы не оказаться невежливым. И, как ни странно, согласно этикету высшего общества Анк-Морпорка разрешалось пренебрежительно обходиться с друзьями, когда вам заблагорассудится, но быть невежливым со злейшим врагом считалось вершиной дурного тона.

— Вентури, — произнес он, поднимая бокал на тщательно высчитанную долю дюйма.

— Селачия, — отозвался лорд Вентури, сделав то же самое.

— Это вечеринка, — сказал Альберт.

— Несомненно. Я смотрю, вы стоите на ногах.

— Верно. Как и вы.

— Верно. Верно. Кроме того, я заметил, многие делают то же самое.

— Но нельзя сказать, что горизонтальное положение тела не имеет своих преимуществ, когда дело доходит до, к примеру, сна.

— Совершенно верно. Разумеется, здесь этого делать не стоит.