Сергей Шведов - Черный скоморох Страница 59

– Скажите, магистр, вы действительно видели оленя?– спросил Андрей Ибсянин.

– Человек молодой,– возмутился Пигал,– я обладаю уникальным зрением даже для сиринца.

– А каких девушек вы предпочитали в молодые годы, блондинок или брюнеток?

Вопрос был, конечно, бестактным, но, похоже, ибсяне вообще грубоватый народ, а потому магистр ответил без обиняков:

– Блондинок.

– Я так и думал,– неожиданно отреагировал ибсянин.

– А собственно, почему это вы так думали? – не сдержал возмущения Пигал.

– Потому что в первый момент мне показалось, что к нам направляется брюнетка.

Этот ибсянин просто слепой или дальтоник, хотя и дальтоник способен различать белое и черное. Но, если у человека молодого дефект зрения, возможно, свойственный всем ибсянам, то вправе ли воспитанный сиринец указывать на это пальцем? И уж тем более глупо возмущаться по столь прискорбному поводу.

– Послушайте, несравненная,– грубоватый ибсянин оставил магистра и принялся за красавицу, щебетавшую о чем-то своем с очарованным Феликсом,– как называется ваша планета?

– Релан,– отозвалась та, чуть повернув прелестную головку.– Вам нравится у нас?

– Я бы очень хотел взглянуть на вашу собаку,– хмуро бросил Андрей.

Невоспитанность ибсянина возмутила не только Пигала Сиринского, но и барона Садерлендского, и только несравненная блондинка не обиделась на грубость трефового кавалера, а засмеялась своим чудесным серебристым смехом, от которого даже у магистра замирало сердце.

– А вот и Арто.

Пес вынырнул из-за ближайшего куста и с радостным визгом бросился к ногам смеющейся хозяйки. Был он пятнист, необычайно лохмат, а уши на его голове торчали рожками.

– Ну вот и чудо зверь,– засмеялся Феликс в тон несравненной.– Тут вам и мухор, и пятнистый кабан, и даже ваш рогатый олень, просвещеннейший Пигал.

У магистра если и появились сомнения, навеянные чрезмерной подозрительностью молодого ибсянина, то при виде очаровательной собачки Арто они рассеялись. Конечно, на благородного сиринского оленя пес был мало похож, но если взять в расчет полумрак туннеля, а потом яркое светило, ударившее по глазам, то немудрено было ошибиться. Во всяком случае, ростом Арто был с сиринского оленя, а торчащие уши вполне можно было принять за рога. Нет слов, находясь за пределами Светлого круга, следует вести себя настороже, но излишняя подозрительность порой вредит людям больше, чем беспечность. А прогулка по планете Релан доставила Пигалу Сиринскому неизъяснимое наслаждение. К тому же его вдохновлял ужин в компании двух очаровательных девушек.

– И их не менее очаровательной и миловидной тетушки,– добавил с мрачной усмешкой Андрей Ибсянин.

– Какой тетушки? – удивился Пигал.

– Голубоглазой блондинки лет сорока—пятидесяти, вполне способной покорить сердце сиринского магистра. Кстати, одета она будет не по реланской, а по вефалийской моде – в платье до пола и с глухим воротом.

– А почему вы так уверены? – Пигал даже растерялся от прогнозов ибсянина.

– Потому что вы, магистр, захотели видеть ее именно такой, а планета Релан отличается, похоже, редкостным гостеприимством.

Сил спорить с подозрительным ибсянином у просвещеннейшего магистра не было, да и времени тоже, поскольку взору гостей уже открылось очень приличное здание, построенное в сиринском вкусе.

– Да здесь строят дворцы не хуже, чем у нас в Бусоне,– сказал громко Феликс.

Пигал даже фыркнул от возмущения – не хуже! Этот дворец ни в какое сравнение не шел с убогими либийскими жилищами. Впрочем, Либия – отсталая планета, которую сравнить можно разве что с Землей. На Земле Пигал никогда не был, но много слышал об этой планете от Феликса Тимерийского, деда своих нынешних молодых спутников. Как все-таки быстро летит время. Бедный Феликс. Здоровья ему точно хватило бы лет на сто, а он не дожил даже до тридцати.

Видимо, волна грустных воспоминаний, нахлынувших на магистра, помешала ему по достоинству оценить архитектурные изыски реланского жилища. Во всяком случае, очнулся Пигал от своих мыслей уже в роскошном холле, столкнувшись нос к носу с очаровательной, хотя далеко не молодой дамой, одетой по вефалийской моде, точь-в-точь как предсказывал язвительный ибсянин. Эта мысль о не к месту сбывшемся предсказании помешала просвещеннейшему магистру явить себя во всем блеске сиринского политеса. Встреча вышла несколько суховатой, и даже появление еще одной несравненной, но уже брюнетки, не сразу вывело просвещеннейшего из задумчивости. Брюнетка была не менее очаровательна, чем блондинка, но, увы, одежды на ней было еще меньше, а если быть предельно откровенным, то ее не было вовсе. Во всяком случае, в какой-то момент Пигалу так показалось, и он даже прикрыл в смущении глаза. Но с закрытыми глазами общаться с дамами не принято, и волей-неволей ему пришлось их открыть, чтобы тут же и вздохнуть с облегчением. Брюнетка была облачена, как и подобает девушке, в длинное вефалийское платье с глухим воротом. Вздох облегчения, однако, сменился холодным потом, который проступил на челе магистра. Все-таки он перегрелся под лучами реланского светила. Иначе с чего бы это почтенному сиринцу стали бы мерещиться обнаженные девушки вместо скромных и с достоинством одетых.

Тетушку двух очаровательных созданий звали Еленой, и, по ее словам, она принадлежала к знатному роду, ведущему свое начало от загадочных гельфийских поселенцев.

– Неужели наша Милена права, и вы действительно прибыли с другой планеты?

Миленой звали несравненную блондинку, которая трещала сейчас без умолку, рассказывая барону, как чудесно и весело проходят праздники на Релане. Что это за праздники и по какому поводу их устраивают, магистр так и не уловил, занятый глубокими, мерцающими голубизной глазами тетушки Елены. Что-то дрогнуло в, казалось бы, давно окаменевшем сердце сиринца, во всяком случае, в этот миг он готов был идти за этими глазами на край света. Отрезвила его кривая усмешка на губах Андрея Ибсянина.

– Как вам понравилась моя шутка? – спросил трефовый кавалер, когда вся компания направилась в соседнюю комнату к накрытому столу.

– Какая шутка? – не понял Пигал.

– С голой брюнеткой.

– Позвольте,– побурел от гнева магистр,– девушка одета с необыкновенной скромностью.

– А сейчас? – спросил ибсянин.

Возможно, просвещеннейший Пигал бурел бы и дальше, но для этого уже не хватало крови в его организме.

– Человек молодой,– просипел магистр севшим от негодования голосом,– я наслышан об ибсянской магии, но есть же наконец правила поведения в приличном обществе. Запомните, истинный кавалер никогда не поставит даму в столь неловкое положение, как это делаете вы.

– Так это ибсянин вытворяет фокусы с брюнеткой?– вмешался в разговор барон Феликс.– По-моему, несчастное дитя краснеет даже ягодицами. Стыдно, кавалер трефовый, стыдно.

– Ты можешь проделать то же самое со своей блондинкой,– спокойно отозвался Андрей.

– Я протестую,– всплеснул руками Пигал.– Прекратите издеваться над несчастными девушками.

Однако протесты магистра не произвели на ибсянина никакого впечатления:

– Для этого нужно только представить ее обнаженной.

Разумеется, имперский барон, бесстыдством никак не уступающий ибсянскому кудеснику, немедленно разоблачил Милену до состояния полной беззащитности. К удивлению Пигала, блондинка этого даже не заметила и обнаженной вела себя так же свободно, как и одетой.

– Это не люди, а фантомы,– пояснил Андрей.– Их создает наше воображение.

– Но позволь,– возмутился Феликс,– я же чувствую тепло ее руки. И талия у нее упругая и губки свежие. Когда я к ним прикоснулся...

– Плоть есть,– согласился ибсянин,– но что это за плоть и как она выглядит на самом деле, я не берусь судить.

Просвещеннейший Пигал Андрею не поверил. Это была слишком уж фантастическая гипотеза. Конечно, на своем веку сиринский магистр повидал немало и был даже знаком с Великим Магусом Хруса, который менял обличья, как иные люди платья, но делал он это сам по себе, а не по желанию окружающих. Пигал, принимая хрустальный бокал из рук тетушки Елены, как бы случайно слегка коснулся пальцами ее бархатистой кожи. С научной, разумеется, целью. Феликс, между прочим, оказался прав – это настоящая плоть. Конечно, иной раз мы идеализируем предмет своей страсти, наделяя несвойственными ему чертами, но не до такой же степени, чтобы превратить кикимору в прекрасную женщину.

– А внешность брюнетки ты мог бы изменить? – спросил Феликс у ибсянина.– Нос, скажем, вытянуть или уши отрастить?

– Я протестую,– возвысил свой голос Пигал до такой степени, что сидящая напротив несравненная тетушка вздрогнула и взглянула на него с удивлением.

– Брюнетка – это мой идеал,– тихо отозвался ибсянин.– А идеал трудно поддается исправлению.

Феликс на эти слова только плечами пожал. Раздеть женщину – это, прямо скажем, не самый замысловатый фокус. Подобные фокусы барону Садерлендскому и прежде не раз удавались, и даже без всяких магических заклинаний.