Кира Измайлова - Пятый постулат Страница 59

Собрав расползающиеся, будто шустрые слизняки, мысли, он смог-таки установить причину… мягко говоря, недомогания: источник боли сконцентрировался в районе макушки, а голову стягивала неумело наложенная повязка. Прекрасно, значит, кто-то о нем позаботился!

Последним, что помнил Весьямиэль, была пьяная шлюха, несколько пустых бутылок, собственный вопль «еще вина!», а потом чужие крики — кричали о пожаре, девка подхватилась и выскочила из комнаты, в чем была. То есть в одном одеяле и какой-то кружевной тряпке. Он попробовал было выйти за ней, зацепился за собственный сапог, рухнул носом в пол, с трудом встал, выбрался за дверь, надышался дымом (в горле до сих пор неприятно першило), а потом, кажется, на него что-то свалилось. С этого момента — провал. И вот он здесь, на неудобной, слишком мягкой постели с душными подушками…

«Ну что ж, друг мой, — поздравил себя Весьямиэль, жалея, что не может поднять тост, — тебе в очередной раз сказочно повезло! Боги определенно тебя берегут, знать бы еще, для какой надобности?»

Татуировка под кожей едва заметно ворохнулась, и Весьямиэль прекратил неуместные мысли. О богах лучше лишний раз не помышлять всуе!

«Интересно, кто же меня выволок? Не та девка, это точно, она смылась. А кто другой полез бы за мной в огонь? А там хорошо полыхало, это-то я запомнил…»

Весьямиэль прислушался. Слушать мешала пульсирующая боль, и он приготовился пустить в ход дедово средство, но вовремя одумался: если его спасли вовсе незнакомые люди, а у спасенного внезапно заживут все раны, его и колдуном объявить могут! Нет уж, судя по всему, череп цел, а остальное само заживет… Вот только боль снять, чтобы не мешала слушать и размышлять, а симулировать страдания он всегда сможет!

Так он и поступил — снова заскреблась татуировка под кожей, на этот раз успокаивающе, дескать, давно бы так, — и Весьямиэль пожалел, что она не работает без его, так сказать, руководящих указаний. Будь он без сознания, ничего бы и не вышло, а жаль! Удобно было бы… Может, дед и такое умел, да Весьямиэль не успел его расспросить. Теперь уж не спросишь.

Он прислушался: из его каморки дверь вела в соседнюю комнату, это очевидно, не на улицу же! И вот за этой дверью что-то или кто-то завозился, ойкнул, а потом Весьямиэль услышал густой добродушный бас:

— С добрым утром, Машенька!

«И она тут!» — странно, но он почувствовал даже… не радость, но что-то близкое к удовлетворению. Никуда не подевалась, не сбежала, не потерялась. Уже хорошо! Но кто этот басистый мужчина?

А мужчина, судя по всему, времени даром не терял. Вот Маша пискнула (каким должен быть здоровяк, чтобы заставить эту девицу издавать такие вот звуки, Весьямиэль представлял с большим трудом), потом раздалось басистое воркование, потом звуки смачных поцелуев… Похоже, затягивать с прелюдией за дверью не собирались, и…

«А мне-то что, собственно? — хмыкнул Весьямиэль. — Я своё получил, пусть девка тоже порадуется! Но, с другой стороны…»

Он быстро прикинул расклад: очень может статься, что этот неизвестный его и вытащил из огня. Маша могла упросить, она такая! Значит, она ему обязана. Весьямиэль тоже, но с него вряд ли кто потребует подобной платы! (Кстати о плате, хорошо бы узнать, где лошади и телега со всеми пожитками! С прыткой общевистки станется позабыть о «косной частной собственности», а там, к слову сказать, много ценного припрятано…) Положим, уплатит раз, другой, а если ей понравится? Девки на это дело податливы, Весьямиэль знал, а тогда выходит, что Маша может решить остаться. А что? Какой бы она ни была общевисткой, а бабье все равно верх возьмет: захочется замуж, детей… И как потом, за волосы ее отсюда тащить? Мужик-то, судя по всему, недурен, раз уж она так разахалась! Нет уж, лучше принять превентивные меры…

И раскинувшись на подушках (пару он мстительно сбросил на пол — терпеть не мог этой крестьянской роскоши), Весьямиэль закатил глаза и протяжно застонал. Его не услышали: как раз снова запищала Маша. Пришлось стонать громче, уже просто до неприличия: раненые так не стонут!

На этот раз помогло: что-то расстроенно забубнил мужчина, Маша ответила, прошлепала босыми пятками по полу, прибежала в одной сорочке, раскрасневшаяся и зацелованная. Весьямиэль сквозь ресницы поглядывал на нее, пока она заново перевязывала ему голову: а ведь и правда, когда не надувает губы и не корчит из себя этакую деву-воительницу, очень даже недурна! Потом Маша, добравшись до его ожогов, пристроила его голову себе на плечо — а вышло, на грудь, и Весьямиэль, по сути, понял, отчего так огорчался неизвестный мужчина.

«Что ж, — решил он. — Если я хочу поскорее убраться отсюда, надо побыстрее встать на ноги. А главное — не допускать этих вот… воркований!»

Когда Маша вернулась в общую комнату, Янык уже оделся и принялся сосредоточенно растапливать печь. И верно, запасов еды у него было совсем немного, даже позавтракать они двое могли разве что хлебом со сметаной, да и тех осталось мало. Требовалось что-то приготовить, да за птицей присмотреть (у кузнеца всего-то и был десяток куриц, поскольку возиться с коровой или свиньей ему было попросту некогда, готовое купить куда проще). Да и не особо заведешь большое подворье в городе, не село ведь!

Пока Маша хлопотала по хозяйству, Янык отправился на рынок за продуктами, а потом в кузницу.

Девушка слабо представляла себе кузнечное ремесло (по правде говоря, и дома она знала об этом деле лишь то, что большинство таких работ нынче выполняют машины, так что людям нет надобности надрываться), но понимала, что труд кузнеца очень и очень нелегок.

В свою очередь, она честно старалась привести в идеальный порядок хозяйство Яныка. И правда, не сидеть же сложа руки! Бездельничать девушка была не приучена, да и соскучилась она, признаться, по простому честному труду, так что с радостью принялась домовничать.

Работа у портного научила ее, что к чему в местных хозяйствах, так что Маша сумела навести порядок в избе и на подворье, приготовить еду даже разобраться на дворе: там обнаружилась пропасть всякого старого хлама, которому место было на помойке либо в костре!

В итоге к вечеру Маша просто с ног валилась от усталости.

С отвычки такой труд был до невозможности утомителен, и за ужином девушка с трудом сдерживала зевоту. Спать хотелось просто неимоверно, а потому она старалась поскорее завершить вечерние дела и отправиться на боковую.

Она устала, да так, что, когда ее окликнул Янык, не почувствовала ничего, кроме глухой досады. Чего хорошего, еще приставать начнет, а сейчас Маше было просто не до того. Пресловутое женское «отстань, голова болит» было готово сорваться с ее уст.

Но кузнец не стал пытаться ее приголубить.

— Машенька, это тебе, — смущенно заявил он, протягивая девушке что-то яркое.

Это оказались красивые синие бусы, и Маша, даже несмотря на усталость, почувствовала благодарность и некоторое смущение.

Подарков ей до сих пор в этом мире никто не дарил, не считая разве что презентов от старосты и портного еще в Перепутинске, да и то это были не подарки, а скорее аванс за интимные услуги.

— Спасибо, Янык, — искренне поблагодарила Маша. — Они просто замечательные!

Она поднялась на цыпочки, чмокнула оробевшего кузнеца в щечку и отправилась спать.

Надо ли говорить, что на сей раз долго пришлось засыпать Яныку, а Маша отошла ко сну почти сразу?

На следующее утро девушка спала почти непробудно, так что кузнецу пришлось вставать раньше. Но вскоре Маша все же поднялась — хочешь, или не хочешь, но надо просыпаться и заниматься хозяйством, такова женская доля. Кормить своего мужчину нужно сытно и вкусно, а Маша все чаще думала о Яныке, как о своем мужчине. Он обращался с девушкой так робко и нежно, смотрел на нее таким влюбленным взглядом, что даже самое каменное сердце дрогнуло бы, а Маша отнюдь не была равнодушна к своему ухажеру.

Статный кузнец заставлял сильнее биться девичье сердечко, да и было от чего: он был воплощением женской мечты о сильном плече, при этом этот грубоватый мужчина относился к Маше трепетно, любовно взирал на нее. Как тут устоять?!

Чтоб порадовать Яныка, она надела подаренные им накануне бусы. Признаться, они очень нравились и самой Маше, хоть и были не из драгоценных камней, а из самого обычного крашеного стекла. Она успела уже узнать: тут и такие недешево стоили!

— Благодарствую, Машенька. Хорошая ты хозяюшка, — ласково сказал он после завтрака, а потом робко добавил, — и такая красавица!

Маша покраснела, не зная, что на это сказать. Впрочем, слова и не потребовались — достаточно было ответить на поцелуй кузнеца.

Но стоило им всерьез увлечься, как из соседней комнаты раздался слабый голос Веся. Нет, аристократ отнюдь не звал Машу на помощь, он ожесточенно ругался, да так, что девушка мигом покрылась густым румянцем. Разве можно такие слова говорить?! Ясно, ему больно, но… зачем так-то?!