Михаил Успенский - Там, где нас нет Страница 6

Правда, пролез, только мешок пришлось снять и тащить за собой. И хорошо, что протискивался с трудом, а то бы с разгона вылетел и свалился прямо в реку: по вековечной привычке Индрик-зверь вылез на белый свет как раз посередине речного обрыва. Окаменевшая шерсть ломалась под пальцами. Голова Индрика была вывернута и смотрела в небо. Громадные полукруглые бивни, числом четыре, иступились, истерлись о гранит. Вот как, значит, он под землей ходит: вращает башкой, словно шея у него без костей, а бивни выгрызают дорогу в земле и камне…

На речном берегу лежали круглые серые валуны — на них-то и мог упасть богатырь. Пришлось осторожно спуститься по отвесному склону, цепляясь за малые трещины, щели, корни и стрижиные гнезда.

Оказавшись внизу, Жихарь задрал голову и посмотрел на каменного Индрика.

— Загубил я тебя, брат, — сказал он. — Если бы не я, ты бы еще тыщу лет землю буравил…

Услышав его, каменный зверь подался вперед. Жихарь отбежал подальше, к самой воде. Индрик, словно получив сзади хорошего пинка, вылетел из прохода, грохнулся вниз и снова обдал Жихаря каменными осколками. Только бивни остались целы.

А из пещеры на обрыве высунулась голова на длинной шее. Голова вроде бы человеческая, только очень большая, а шеи такой, конечно, у людей никогда не бывает. Голова клацнула зубами в воздухе и дико завопила, зажмурившись:

не терпела, видно, солнца, хоть и на закате.

— Вот и третья смерть меня миновала, — подытожил Жихарь.

Ослепшая голова продолжала раскачиваться над берегом. Богатырь подбросил камень получше и очень метко бросил. Чуть не выбил глаз, но хитрая голова схватила камень на лету зубами и схрумкала. Жихарь приглядел еще один камень, лучше прежнего, но голова не стала его дожидаться, поспешно втянулась в обрыв.

— Вот так-то лучше, — заметил Жихарь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Витязь

Этот холод окаянный,

Дикий вой русалки пьяной,

Всюду визг и суматоха,

Оставаться стало плохо?

Если долго-долго смотреть на полный месяц, можно разглядеть там целых двух человек в довольно интересном положении. Один поднял другого на вилы и задумался: брякнуть оземь или еще так подержать? Жители Чайной Земли, впрочем, усматривают там только жабу и зайца, но это, скорее всего, от узости взгляда.

Кто эти двое — в точности не известно, хоть некоторые и утверждают, что родные братья, чего-то там не поделившие. Таким образом, боги постоянно напоминают людям, какие они, человеки, сволочи: двое всего останутся, и то между собой передерутся. А на другой стороне, говорят, зрелище еще похлеще, только его до поры видеть не положено…

Так раздумывал Жихарь, уставившись на упомянутое прискорбное изображение, причем двойное: вода в реке текла ровно и спокойно, там и месяц отражался, и все прочие ночные светила, даже беспокойная бродячая звезда Зугель, которая в небе ходит не просто так, а носит вокруг себя кольцо, и разглядеть его может только самый зоркий человек на свете. Многие кичливо вызывались потягаться за это высокое звание при дворах сильных мира сего:

расписывали, какие узоры на этом кольце, какие тайные знаки выдолблены, да только зря. Те, кому положено, знают, что кольцо самое простое, каменное и вовсе даже не целое, а из отдельных кусочков. Дерзнувших же похвастать необыкновенной зоркостью и простого-то зрения лишают.

При полном месяце человеку ночевать под голым небом негоже. Всякая нечисть и нежить, которая и белым днем не очень прячется, в такую ночь распоясывается окончательно, не ставит ни во что ни охранительный чеснок, ни окаянную травку полынь. Она, пожалуй, и через железную цепь осмелится перешагнуть. Вон как мавки-то в реке плещутся, скоро полезут на берег чесать зеленые свои кудри и просить Жихаря позычить им для этого дела свой гребешок. Гребешок у него за тем же голенищем, что и ложка, но он пока еще не золотой, а все равно жалко. Если дать его наглым и мокрым девкам, они расчешутся и вернутся в реку с миром, а гребень придется выбросить, иначе потом облысеешь. Если же не дать, пожадничать, тут такое начнется…

Мавки вообще-то красивые, такие красивые, какими при жизни сроду не были.

Иные страхолюдины как раз для этого и топятся. Только красота эта обманная.

Бывает, снаружи дом весь покрыт резьбой, а внутри грязь, пыль, плесень. Так и мавка. Повернется к тебе спиной, и увидишь позеленевшие без воздуха легкие, небьющееся сердце, сопревшие кишки — такая гадость! Находчивый парень от мавок, правда, может отшутиться, только на это вся и надежда.

Костра Жихарь разводить не стал: уж лучше померзнуть, чем снова попасть Жупелу в лапы. Но когда потянет с реки туман, то за ним могут поползти и все как есть лихорадки: и Трясея, и Огнея, и Ледея, и Гнетея, и Грудея, и Глухея, и Ломея, и Пухнея, и Желтея, и Корчея, и Глядея, и самая страшная — Огнеястра-Невея. Против двенадцати сестричек имеется крепкое, надежное заклинание: помянуть Белого Аспирина да Горького Трациклина, только это тому помогает, у кого и так здоровье хорошее.

Может вылезти погреться под светлым месяцем и сам царь Водяник. Царского в нем только борода, а так просто большая лягушка. Тот любит донимать людей вопросами: "Что у нас без умолку? Что у нас безответно? Что у нас без кореньев? Что у нас чаще рощ? Что у нас выше лесу? Что у нас краше свету?

Семь без четырех, да три улетело — сколько всего?" Ответы известны даже малым детям.

А самого его следует осаживать такой загадкой: «Птица без голоса в гнезде из волоса, сама села, а яйца наружу — кто такой?» Водяник устроен не как человек и нипочем не догадается, от обиды навяжет на шею камень и в очередной раз утопится, ему не привыкать.

Прогнать всех этих речных обитателей можно очень даже просто и недорого, если окажется под рукой обыкновенный козел. Козла они не любят, да ведь и людям он не больно приятен. На всякий случай козла можно вылепить из глины, только духу в нем необходимого не будет…

Но никто не лез на берег, не пускал из воды шумных пузырей, а мавку по плеску не отличишь от сома или налима. Жихарь задумался, загляделся на светлый диск, который покачивался на воде… Покачивался, покачивался, да вдруг и сдвинулся со своего места, словно лист кувшинки с оборванным стеблем, и поплыл, поплыл по речному стрежню, пока не скрылся за поворотом…

Жихарь помотал головой, поглядел на небо. Все было на месте — и месяц, и звезды. Звезды отражались и в реке, а вот месяц куда-то подевался. Жихарь затаил дыхание и на всякий случай взял в руку камень. Ничего не происходило. Потом на воде появилось светлое пятнышко, стало потихоньку расти, расти и наконец достигло положенного размера. Жихарь облегченно вздохнул и положил камень на место. Но в этот самый миг отражение снова оторвалось от своей невидимой основы и устремилось вслед за предыдущим вниз по течению, в те края, где Месяц называют Луной…

Да, место он выбрал самое дурное. Хотя кто выбрал-то? Зверь Индрик! Значит, будут не мавки, не лихорадки и не царь Водяник, а будет нечто вовсе скверное. Вверх по обрыву в темноте карабкаться не станешь, да и куда?

Обратно в Столенград? Верно говорят, что возвращаться — плохая примета: сей же час голову отрубят.

Вода уже теплая, и не раз случалось Жихарю переплывать широкие реки, только не в ночь полного месяца. В воде он сделается слаб и беззащитен, и, может статься, очередной желтый круг, сорвавшись с предназначенного места, перережет ему шею или грудь…

Правда, если опорожнить кожаный мешок и покрепче его перевязать, можно плыть и на нем. Но тогда придется волей-неволей доесть все припасы, а плавать на полное брюхо умные люди не советуют.

«Никто меня еще пальцем не тронул, а я уже все страхи перебрал, — укорил себя Жихарь. — Сам ведь хвастался гулящим девкам, что царю Водянику бороду оборвал, и речную тину в доказательство показывал. Вот и нахвастался».

Руки как-то незаметно для него потянулись к мешку, достали оттуда здоровенный печатный пряник и несколько каленых яиц. Созревающие луны продолжали скользить по реке одна за другой, но уже было не так страшно.

«Знать бы, куда они днем-то денутся — пропадут или станут дальше плыть, к Соленому Морю?» — задумался детина. На всякий случай решил о виденном никому не рассказывать, чтобы не засмеяли. Потом вспомнил, что рассказывать никому не придется, и загрустил. Грусть незаметно перешла в дрему, и ласковый голос над ним запел колыбельную, только напев стал как-то странно меняться, а голос опускаться все ниже и ниже, и знакомые слова превратились в чужие, рычащие и скрежещущие, и начали попадаться среди них полузабытые и давно заклятые имена истлевших идолов и околевших чудовищ, и от упоминаний этих застыла кровь…

«Варяги плывут, — сообразил во сне Жихарь. — Только вот почему они ночью плывут, не дурное ли задумали? Видно, все же придется наверх корячиться, предупреждать людей…»