Кир Булычев - Осечка-67 Страница 6

— Очень интересно, — сказала Зося. — Вы смотрели «Мужчину и женщину»?

— Нет. Что это?

— Картина о настоящей, чистой любви. Французская.

7

Владимир Ильич Ленин обогнал товарища Ярхо и первым подошел к двери подъезда. Давно немытое стекло было серым, в подтеках от ноябрьских дождей.

— Кажется, казаков не видно, — сказал Ленин.

— И юнкеров тоже нет.

Ленин поправил повязку, скрывавшую половину лица, и надвинул кепку пониже на рыжий парик. Наверху хлопнула дверь. Телевизионная камера на площадке второго этажа стрекотала приглушенно, и в полутьме фигуры операторов казались привидениями.

— Пойдемте, товарищ Ильич, — сказал Ярхо, имитируя эстонский акцент. — В Смольном нас ждут.

— Да, уже пора.

Владимир Ильич осторожно распахнул дверь, и этот исторический жест моментально повторился миллионнократно на экранах всех телевизоров Советского Союза и телевизоров прогрессивных европейских стран, включенных в систему Интервидения.

Холодная дождливая ночь схватила путников и понесла их к мосту, к Неве, к опасности и славе. Ярхо шагал впереди. Его широкие шаги были уверенны, но осторожны. Ленин шагал сзади. Повязка мешала ему смотреть и быстро намокла, отчего казалось, что к щеке приторочена мокрая тяжелая подушка.

Поздние зрители теснились на тротуарах, и шепот: «Идет!» перекатывался вперед, забегая за несколько кварталов.

Знакомая по книгам и кинофильмам фигура вождя в длинном узком пальто с бархатным черным воротником, в рабочей кепке и с подвязанной щекой — вождя, идущего взять в свои руки руководство восстанием, — ставила все на свои места.

Нарушая все правила мероприятия, путников обогнала телевизионная машина с вращающимся локатором на крыше. Она была кое-как замаскирована под катафалк, и цилиндры операторов и режиссера зловеще покачивались над темной улицей.

Длинное рыло камеры, высунувшееся с тылу катафалка, в последний раз дало на экраны крупным планом лицо Ленина. Зная, что его снимают, Владимир Ильич старался унять дрожь в плечах. Дождь пронизывал его до костей, и казалось, что ледяные капли стекали по печени. Заныл зуб. Еще позавчера жена настойчиво рекомендовала сходить к зубному, но в поликлинике ВТО запись была только на три дня вперед.

Ярхо отряхнулся и закурил, прикрывая огонек от ветра широкими ладонями.

— Спрячьте пачку, — сказал Ленин. — Кто пятьдесят лет назад курил «Беломор»?

— Нас не снимают, — сказал Ярхо. Он говорил уже без эстонского акцента. — Они поехали к вокзалу. Там сейчас начнутся бои.

— Прибавим шагу, — сказал Ленин. — А то разведут мосты.

— Нет. Сегодня ночью их держат путиловцы. Красная гвардия.

— Во сколько нам надо быть в Смольном?

— Пока есть время. Неплохо бы зайти куда-нибудь согреться.

— Вы с ума сошли. Этого же не было.

— А кто знает… В ту ночь мы за ними не наблюдали. Ярхо выбросил окурок, и он внятно зашипел в черной луже.

Издалека зацокали копыта.

— А ну-ка, отойдите, Владимир Ильич, в эту подворотню. Похоже на казачий разъезд. Боюсь, не засекли ли они, эти троцкисты, вашу явочную квартиру.

— Ближе к тексту, — строго сказал Владимир Ильич, ныряя в темную подворотню. — Какие еще троцкисты? Лева должен сидеть в Смольном и руководить, пока меня там нет.

— Не может быть!

— Да и в самом деле не может быть. Решили обойтись без этой политической проститутки! Там Подвойский и Свердлов. Верные люди. Из ревизионной комиссии.

Казачий разъезд быстро проскакал мимо подворотни, и брызги, поднятые копытами коней, влетели, как от проезжающего автомобиля, в подворотню.

— Пойдем дальше?

— Пойдем. И осторожнее. Шутки шутками, а если мы попадемся на глаза казачьему патрулю, может получиться скандал.

На углу горел костер. Вокруг стояли красногвардейцы. Винтовки были сложены в пирамидку.

— Свои, — сказал Ярхо. — Еще через два квартала мост. А там до Смольного рукой подать.

— Скорей бы, — сказал Ленин.

Один из красногвардейцев повернулся на звук шагов.

— Кто идет? — спросил он.

— В Смольный, — ответил Ярхо. — Пароль — победа. Телевизионщики не проезжали?

— Нечего вам в Смольном делать, — сказал красногвардеец.

— Ты так не разговаривай, — стараясь быть вежливым, сделал замечание Ярхо. — Не знаешь, с кем говоришь.

— Знать не хочу, — сказал красногвардеец.

— А надо бы догадаться. Вас предупредить должны были.

— Знаешь что, — вдруг разозлился красногвардеец. — Вместо того, чтобы нотации читать, предъявил бы документы.

Остальные красногвардейцы тоже повернулись к задержанным и внимательно прислушивались к разговору.

— Какие еще документы? — грозно спросил Ярхо. — Не может быть у нас документов. Мы же пароль сказали. И давайте в сторонку, не задерживайте. А то потом локти кусать будете, как в обкоме вызовут вас на ковер.

— Вась, а он тебя пугает, — сказал один из красногвардейцев.

Красногвардейцы довольно громко, не опасаясь казачьих патрулей, засмеялись.

Может быть, вся эта история и закончилась бы благополучно, не вмешайся в нее Владимир Ильич.

— Товагищи, — вдруг сказал он. — Я указываю вам на недостаток геволюционной бдительности. В тот момент, когда вгаг может победить, ваши гужья стоят незагяженны.

— А это что за маскарадная маска? — поинтересовался красногвардеец. — Зуб болит? Врезали?

— Товагищи! — уже громче сказал Ленин. — Я вам именем геволюции пгиказываю…

Он не договорил. Красногвардеец подошел к нему вплотную и сказал:

— Как будто они.

— Мы, мы, — поддержал его Ярхо, решивший, что его наконец узнали.

— И точно, — сказал второй красногвардеец. — Один высокий громила, он замок снимал. Второй, маленький, круглый, и пришил тетю Зою.

— И документов нет, — поддержал его второй.

— Вы же путиловцы! — успел крикнуть Ярхо, когда ему начали крутить руки.

— Мы не путиловцы, а ОБХСС, — ответил красногвардеец и показал под светом повязку с надписью «дружинник» и без ятя на конце. — Нас вместо милиции здесь оставили. Не всем же в зрелища играть. Кому-то и работать надо. А то ваш брат под шумок тут такого натворит… Ну ладно, пойдем в отделение, там разберемся.

Тем временем другой красногвардеец всмотрелся в лицо Ленина и, ничего не разглядев, сказал товарищу:

— Включи-ка фонарик. Чтой-то лицо его мне очень знакомо.

— Я — Ленин, — сказал Владимир Ильич. Ему уже нечего было терять. Время шло, и в любой момент могло начаться восстание. «Вчера было рано, завтра будет поздно», — повторял он про себя.

Красногвардеец вонзил ему в лицо луч карманного фонарика. Ленин зажмурился. Одним движением красногвардеец сорвал с Ильича мокрый парик, повязку и, как назло, нижний парик с лысиной и бородку.

Человек, стоявший перед красногвардейцем, уже ничем не напоминал вождя революции.

— Обознался, — сказал красногвардеец. — А то чем-то показался похожим.

— Я — Ленин, — повторил вождь революции.

— А ты проходи, проходи. За Ленина ты еще дополнительно получишь. Таким именем не шутят, — сказал красногвардеец, подгоняя задержанных.

8

Часам к трем ночи Керенского вызвали на совещание кабинета министров. Он сказал Зосе, что постарается поскорее вернуться, и Зося пока, чтобы не заснуть завтра, в самый разгар событий, прикорнула на диванчике у гардероба. Там ее и нашел Боря Колобок, собиравший к себе командиров отрядов.

Ночь была злой и темной. С крыши Генерального штаба вырывались слепящие лучи прожекторов, ощупывали фасад Зимнего, пустые баррикады и елозили по площади, освещая овалами дождливую рябь луж. Несколько милиционеров, переодетых городовыми, но с красными повязками на рукавах, закрывали ворота в арке Генштаба. Ворота будут распахнуты в момент штурма.

Из окна комнаты Колобка было видно, как первые отряды рабочих и красногвардейцев подходят со стороны Исаакиевского и прячутся от дождя под промокшими, еще не совсем облетевшими деревьями.

— Докладывайте обстановку, — сказал собравшимся Колобок. Он был строг и подтянут и сильно отличался от давно знакомого и привычного Колобка.

— Мои юнкера уже собрались внизу, — сказал Симеонов. — Почти все. Человек пять отсутствуют, в основном по уважительным причинам. Загребин с завтрашнего дня уходит в отпуск, у него путевка есть — я его отпустил. У одного мать заболела. У Бугаева обострился радикулит.

— Как с оружием?

— Все в порядке. Двадцать винтовок, один пулемет. Четырнадцать охотничьих ружей. И выставка пистолетов из галереи нижнего этажа.

— Дудник, как у тебя?

— Свинец достали. Льем пули. К утру килограммов сто сделаем. Подгонять только трудно. Часть оружия — семнадцатого-шестнадцатого веков.

— Мальчики, — сказала Зося, — вы с ума сошли. А если Антипенко узнает?

— Ничего не узнает, — сказал Извицкий. — Я позаботился. Мы с ним восемьсот грамм коньяку приняли за победу революции. Кстати, я пошел бы поспал. Все равно пушки мои без замков.