Саша Суздать - Замкнутые на себя Страница 6

Устало опустив морду на лапы, в углу лаборатории, на цепи, сидела Хлорелла, наблюдая за ненавистным ей человеком, который расхаживал короткими шажками перед какой-то штуковиной и разговаривал с натянутой шкуркой на раме.

— Читая старые отчёты, меня заинтересовало, — рассказывал Бартазар Блут распятому Хамми, — почему каждые пятьдесят тысяч миллионов прасеков[4] на Деканате пропадает станция репликации. Обычно их списывали на нестабильность генератора в симтронном поле. Но никто не заметил закономерности. Поэтому я отправился сюда, чтобы самому увидеть, как это происходит. Вначале я заподозрил Блуждающего Нефа, тем более он не внушал мне доверия, но, понаблюдав за ним, я понял, что ошибался. И тут появился ты, кого здесь вообще не должно быть.

— Я не виноват, что получился сбой, — пропищал Хамми.

— Конечно, — ухмыльнулся Блут, — тем более что сбой был кем-то спланирован.

— Ко мне данное обстоятельство никак не относится, — подёргался Хамми.

— Посмотрим, — сказал Профессор, включая излучатель симтронного поля. Хамми трепыхался в рамке, выгибаясь мембранной, а холодные глаза Профессора беспристрастно за ним наблюдали.

Гликогерен опустился в подвал, включил свет и пошёл вдоль клеток. Завезённый, в противовес глеям, лев для пополнения флоры планеты, увидев Гликогерена, коротко рыкнул, надеясь на неплановый обед, но тот прошёл мимо. В конце прохода, возле лифта в лабораторию, раздались хныкающие звуки, и Гликогерен отправился туда. За толстыми прутьями сидел Фло и скулил, закрыв глаза лапами. Увидев знакомое лицо, он бросился к ограде, жалобно поскуливая и своими большими глазами уставившись на Гликогерена.

— Потерпи, Фло, — сказал Гликогерен, поглаживая малыша сквозь прутья, — сейчас я тебя выпущу.

Он стал набирать знаки на ограде, но Профессор, вероятно, сменил код, так как дверь осталась закрытой. Гликогерен попробовал ещё, но дверь не поддавалась.

— Тебе помочь, — сказал Профессор, спускаясь прозрачным лифтом.

— Я хотел его выпустить и прогуляться с ним по саду, — объяснил Гликогерен, замирая от страха, — он так жалобно пищал.

— Где ты был, Гликоген, — спросил Бартазар Блуд, подходя к нему и пристально глядя в глаза.

— Меня держал в саду кактус, Опунций Вульгарус, — объяснил Гликогерен, — он сбежал из оранжереи и напал на меня.

— Правда, — поднял брови Профессор, рассматривая шрам, — и как тебе удалось вырваться?

— Я пообещал ему набор удобрений, — нашёлся Гликогерен.

— Хорошо, — согласился Бартазар, — ты мне нужен, пойдёшь со мной.

Гликогерен отправился за Профессором в лифт, а Фло, прижав уши, застыл за оградой, не подавая ни звука.

Флорик бегал туда-сюда по проходу, едва не сбивая своим огромным туловищем кассеты с растениями. Его хвост нервно хлестал по веткам, так что проход скоро усеялся сшибленными листьями.

— Что он так долго? — бесполезно спросил он у Сергея, понимая, что тот знает не больше его.

— Может нам подобраться поближе, — предложила Элайни, понимая, что бездеятельность убивает сильнее любой отравы. Сергей промолчал, а Элайни подумала, что их план не более чем пустышка, которая может привести к чему угодно.

— Флорик, а как Профессор мог заставить тебя, такого огромного и сильного, подчиниться ему? — пришла ей в голову мысль.

— У него в руках была какая-то «штучка», — объяснил Флорик.

— «Штучка» не может быть волшебной, — вслух рассуждал Сергей, — она может быть механизмом, пультом, устройством.

— А что нам это даёт? — спросила Элайни.

— А то, что «штучку», как только увидим, нужно забрать, — сказал Сергей.

— Тогда вперёд, — предложила Элайни. Они двинулись к двери, где была небольшая неувязка — они забыли код.

— Ага, первая преграда, — сказала Элайни. — Флорик, сделай, как в подвале, чтобы я открыла дверь.

Флорик попробовал, но ничего не получилось: руки не слушались Элайни.

— Флорик, что ты чувствовал тогда? — спросил Сергей.

— Отчаянье, — рыкнул Флорик.

— У тебя Фло пропал, а ты тут… — беспощадно сказала Элайни и тут же открыла дверь. Сергей удивлённо на неё глянул, а потом понимающе кивнул головой.

Они пробежали расстояние от оранжереи до цилиндра лаборатории за пару секунд. Задыхаясь от бега, Элайни крикнула Флорику:

— Ну! — и приложила руку к стене. Дверь открылась. Не раздумывая, они бросились вниз, не считая этажей, сопровождаемые светом от стен, пока не достигли подвала. Не зажигая огня, они двинулись вдоль клеток, освещаемые светом из коридора и больше полагаясь на чутье Флорика.

Они дошли до конца и Сергей собирался двигаться назад, когда услышал рычание Флорика. Приготовившись отразить нападение, Сергей медленно двинулся вперёд и услышал голос Флорика: — Он здесь.

За гратами поскуливал Фло и несколько маленьких глеев. Просунув голову между прутьями, Фло поднял мордочку к отцу, блестя в полутьме глазами.

— Одного будет достаточно, — сказала Элайни, и посмотрела на Флорика: — Ты готов?

Тот кивнул лохматой головой, и Элайни приложила руку к толстому стержню. Вспыхнувшее пламя пошло по кругу, ускоряясь, и вскоре раздался вибрирующий звук, оборвавшийся, как и пламя. «Всё», — прошептала Элайни, и Флорик потянул стержень на себя. Фло, не дожидаясь, выскочил в дырку, и в воздухе запахло палёной шерстью — стержень не успел остыть. За Фло выпрыгнули остальные малыши, тихо поскуливая.

Сирена, пусть и ожидаемая, зазвучала неожиданно.

— Забирай Фло с малышами и беги, — сказала Элайни, и Флорик, забросив маленьких глеев на спину, бросился к выходу, перекрывая свет. Элайни и Сергей собирались двинуться за ним, когда сзади раздался голос:

— Я давно вас жду, почему вы так долго?

Репликация вторая. Ерхадин

По деревянной крыше что-то настойчиво стучало повторяющейся дробью, выбивая странную мелодию, чем-то знакомую, которую он никак не мог вспомнить. Правда, музыкальным гурманом он никогда не был и мелодии в его жизни занимали место необходимого атрибута и не более того. Но корни этой мелодии были глубже и тянулись из детства, совершенно забытого и давно не отягощающего его памяти. Эту мелодию пела его мать: слова были давно забыты, а мелодия осталась навязчивым вспоминанием.

Резко стукнула дверь, и на пороге появилась кудрявая, черноволосая женщина, со странной безуминкой в больших чёрных глазах, которые с вопросом уставились на него. Опавшая красота очаровательного лица не портила её, если бы не одежда: странное серое вязаное платье, широкое в поясе и бесформенные стоптанные башмаки столетней давности.

— Хочешь есть? — грудным голосом спросила она, отведя свой взгляд.

— Тебя как зовут? — ответил он вопросом.

— Меня зовут Манароис, — ответила она, подняв голову, и он утонул в темноте её глаз.

Они смотрели друг на друга, не отворачиваясь, как будто знали друг друга тысячу лет, и могли разговаривать взглядами.

— Как меня зовут? — спросил он, почему-то полагая, что она знает.

— Ерхадин, — ответила Манароис. Он удивился своему имени: оно никак не ассоциировалось с ним и в памяти не было никаких зацепок, чтобы его принять.

— Ты хочешь есть, — снова спросила его Манароис, и он машинально кивнул головой. Она ушла в другую комнату и принесла оттуда глиняную плошку полную варева. Присела на краю кровати и, набрав полную ложку, поднесла ему ко рту. Он отстранил её руку и принялся есть сам.

— Ты где спишь? — спросил Ерхадин, пережёвывая пищу и поглядывая в открытую дверь на кухню.

— С тобой, — ответила Манароис, как что-то, само собой разумеющееся. Ерхадин внимательно оценил её взглядом, рассматривая, но своего мнения не сообщил. Он доел содержимое плошки и собрался подняться с деревянной кровати, как обнаружил, что совершенно голый.

— А где моё… — начал Ерхадин, но Манароис уже поняла и полезла в небольшой сундук, стоящий в углу, откуда вытянула рубаху самого простого покрою и такие же белые портки. Ерхадин оделся, не стесняясь Манароис, а она и не думала отворачиваться. Прошёлся, ожидая своих ощущений, но тело молчало, не вспоминая ни о чём. Во второй комнате, куда он отправился, была кухня, она же прихожая и столовая. В ней стоял стол и пару простых неокрашенных стульев. У стены стояла печь, с полками над ней, на которых стояло несколько древних плошек. В углу на деревянной перекладине висели пучки каких-то трав и мешочки с неизвестным содержимым.

Возле печи на стене висело медное зеркальце, единственное украшение в доме, в которое Ерхадин сунул своё лицо и застыл на месте. Он вмиг стал мокрым и в голове зазвенела напряжённая струна, готовая вот-вот лопнуть. Из медной глубины на него смотрело обезображенное лицо, левая половина которого была покрыта грубыми безобразными шрамами, а вытекший глаз прикрывало запавшее веко.