Terry Pratchett - Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева) Страница 63

– Было бы ужасно, если бы с ней что-то случилось, – произнес Андре.

– О… да.

– Все говорят, она такая многообещающая… Сзади подошел Уолтер.

– Надо ее куда-нибудь перенести, – сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.

У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.

– Но… но вы-то знаете, что пела за нее я!

– О, да… да, разумеется… – замялся Андре. – Просто… дело в том… это, видишь ли, опера… не знаю, как объяснить…

Уолтер взял ее за руку.

– А ты меня учил! – в отчаянии крикнула она ему.

– И ты оказалась очень способной ученицей, – кивнул Уолтер. – Она даже после долгих лет занятий не сможет петь, как ты. Но есть такое понятие, как «звездность». Не всякий человек может стать звездой, для этого тоже нужны задатки.

– Это то же самое, что талант? – парировала Агнесса.

– Примерно, но встречается куда реже.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо нынешнего Уолтера стало более сосредоточенным, обрело очертания и при свете рампы казалось весьма привлекательным.

Она рывком высвободила руку.

– Когда ты был Уолтером Плюмом, ты нравился мне намного больше.

Агнесса уже повернулась, чтобы величественно удалиться, но внезапно почувствовала на себе взгляд матушки Ветровоск. Взгляд насмешливо буравил ее спину.

– Э-э… надо перенести Кристину в кабинет господина Бадьи, – сказал Андре.

Свой фразой он словно бы разрушил некие чары.

– Ты абсолютно прав!!! – воскликнул Бадья. – И господину Зальцелле тоже нечего трупом лежать на сцене. Вы, двое, отнесите его за кулисы. А остальные… Представление все равно уже почти закончилось… Э-э… Так и есть… Опера закончилась…

– Уолтер Плюм!

Это появилась нянюшка Ягг, которая вела под руку госпожу Плюм. Мать Уолтера впилась в сына взглядом маленьких и блестящих, как бусинки, глаз.

– Ты что, был плохим мальчиком?

Господин Бадья, приблизившись, слегка похлопал ее по руке.

– Тебе, пожалуй, тоже стоит пройти ко мне в кабинет, – сказал он.

Он передал кипу нот Андре. Тот вытащил наугад первый попавшийся лист и сначала небрежно скользнул по нему взглядом, а потом глаза его вдруг расширились.

– Эй… да это же очень хорошо! – воскликнул он.

– В самом деле?

Андре просмотрел другой лист.

– Силы небесные!

– Что? Что такое? – не понимал Бадья.

– Я просто никогда… то есть даже я понимаю… этотум-ти-ТУМ-тум-тум… ага… Господин Бадья, это ведь не опера вовсе. Здесь есть музыка, но… да… танцы, пение. Но это не опера. От оперы это весьма далеко…

– И насколько далеко? Неужели ты хочешь сказать… – Бадья на секунду замолк, смакуя идею. – Хочешь сказать, что музыка и деньги все-таки совместимы?

Андре напел несколько тактов.

– Вполне возможно, господин Бадья.

Бадья просиял. Одной рукой он обнял Андре, а другой – Уолтера.

– Отлично!!!!! – воскликнул он. – Что ж, по такому случаю я всех приглашаю… попить чайку!!!!

Певцы и танцоры, кто поодиночке, а кто группами, покинули сцену. Теперь на сцене остались лишь ведьмы и Агнесса.

– Что, и все? – спросила Агнесса.

– Не совсем, – ответила матушка.

На сцену, пошатываясь, выбрался великий тенор. Чья-то милосердная рука забинтовала голову Энрико Базилики, и предположительно чья-то другая милосердная рука сунула ему тарелку спагетти. Последствия легкого сотрясения мозга, судя по всему, еще сказывались. Увидев ведьм, Генри Лежебокс поморгал, после чего заговорил как человек, утративший нить текущих событий, а потому предпочитающий держаться берега более старых, проверенных вещей.

– Ктотта дал мне 'гетти, – промолвил он.

– Очень мило с стороны кого-го, – отозвалась нянюшка.

– Ха! Пускай сами жуют свои 'гетти… а я не буду! Ха! Да! Не буду! – Повернувшись, он ошалело уставился в темный зрительный зал. – И знаете, что я сделаю? Знаете, что я сделаю сейчас? Я распрощаюсь с Энрико Базиликой! О да! Сегодня он сжевал свое последнее щупальце! Прямо отсюда я пойду и выпью восемь пинт турботского убойного. Да! И закушу сардельками! А потом отправлюсь в мюзик-холл послушать, как Нелли Притоп исполняет «Что Толку В Устрице, Если Нечем Ее Вскрыть». И если я еще когда-нибудь буду петь здесь, то только под старым гордым именем Генри Лежебокса – слышите меня?…

– Генри Лежебокс?! – отозвался пронзительным воплем зрительный зал.

– Э-э… да?

– Я так и думала, что это ты! Ты отрастил бороду, и в штанах у тебя не меньше стога соломы, но я сразу увидела: под этой узенькой масочкой – мой Генри, точно!

Генри Лежебокс прикрыл глаза, защищаясь от слепящего света рампы.

– …Ангелина?

– О нет! – утомленно произнесла Агнесса. – Такого просто не бывает.

– В опере бывает. На каждому шагу, – возразила нянюшка Ягг.

– Ты права, – подтвердила матушка. – Нам еще повезло, что у него нет пропавшего без вести брата-близнеца.

Из зрительного зала донеслись звуки шумной возни. Кто-то, пробираясь вдоль ряда, кого-то за собой волочил.

– Мама! – донеслось из мрака. – Ты сама-то понимаешь что делаешь?

– Иди за мной, Генри, малыш, просто иди за мной!

– Мама, нам нельзя на сцену!…

Генри Лежебокс, швырнув тарелкой в сторону кулис, слез со сцены и с помощью двух скрипачей перевалился через край оркестровой ямы.

Они встретились в первом ряду. Агнесса слышала их голоса.

– Я хотел вернуться. Ты ведь знаешь!

– Я хотела ждать, но потом началось – то одно, то другое… особенно одно. Иди сюда, юный Генри…

– Мама, что происходит?

– Сынок… помнишь, я всегда говорила тебе, что твой отец – господин Крючкорукс, жонглер угрями?

– Да, но…

– Прошу тебя, пойдем в мою гримерную! Нам о стольком надо поговорить!

– О да. Разговор будет долгим…

Агнесса проводила их взглядом. Зрительный зал, который чувствовал оперу даже тогда, когда ее не пели, разразился аплодисментами.

– Отлично, – сказала она. – Но теперь-то конец?

– Почти, – ответила матушка.

– Вы что-то сотворили с мозгами всех этих людей?

– Да так, только вправили их кое-кому, – ухмыльнулась нянюшка.

– И ведь спасибо никто не скажет!

– Как обычно, – вздохнула матушка.

– Ну конечно, ведь грядет следующее представление, – сказала нянюшка. – Шоу должно продолжаться, – добавила она.

– Но это… это просто безумие!

– Это опера. Я заметила, что даже господин Бадья ею заразился, – сказала нянюшка. – И, насколько я могу судить, молодой Андре счастливо избегнул карьеры шпика.

– А что же будет со мной?

– О, тот, кто создает счастливый конец, сам, как правило, в нем не участвует, – усмехнулась матушка и смахнула с плеча невидимую пылинку. – Гита, нам, пожалуй, пора, – сказала она, поворачиваясь к Агнессе спиной. – Завтра тяжелый день.

Нянюшка подошла к краю сцены и, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в черную утробу зрительного зала.

– А зрители, знаешь ли, еще здесь, – сообщила она. – Все еще сидят.

Матушка, присоединившись к ней, вгляделась во мрак.

– Ума не приложу почему. Он же сказал, что опера закончилась…

Они разом повернулись и посмотрели на Агнессу. Стоя в центре сцены, она сердито смотрела в пространство.

– Немного рассержена? – спросила нянюшка. – Что ж, этого следовало ожидать.

– Да!

– Тебе кажется, что все интересное происходит с другими, а не с тобой?

– Да!

– Но, – предложила матушка Ветровоск, – почему бы не взглянуть на это следующим образом. Чего ждать от жизни Кристине? Ну, станет певицей. Она завязнет в этом маленьком мирке. Если повезет, немного прославится, но однажды голос ее уже не сможет подняться на прежнюю высоту – и тогда ей конец. А у тебя есть выбор. Ты можешь выступать на сцене, играть роль, произносить чужие реплики… или быть за сценой, но знать, как пишется сценарий, где висят декорации, где расположены люки. Разве это не лучше?

– Нет!

Иногда эти ведьмы ужасно бесили Агнессу. К примеру, они могли, не обмениваясь ни словом, действовать абсолютно слаженно, как один человек. Разумеется, ей не нравилось в них и многое другое. Они считали себя вправе вмешиваться в чужую жизнь (ведь если вмешиваются они, то человеку это только на благо). Они автоматически исходили из предположения, что все происходящее вокруг должно происходить только при их участии, а прямой путь к цели – он самый прямой. И всюду им нужно было сунуть свой нос, все поправить, все сделать как надо. По сравнению с этим действия, совершаемые словно по молчаливой договоренности, не более чем досадная мелочь, но сейчас налицо была именно эта мелочь. Матушка и нянюшка приблизились к ней. Каждая положила руку ей на плечо.

– Сердишься? – спросила матушка.

– Да!