Рон Хаббард - Злодейство Торжествует Страница 66

— Секретарь! Пусть этот парень, Мэдисон, получит все, что ему нужно! Все, ты понимаешь? Или я голову с тебя сниму!

Глава 4

Солнце уже закатилось. Площадь почти опустела, и "Модель 99" торчала в одиночестве среди булыжников мостовой.

Мэдисон передал Кун огромную кипу распечаток, а Щелку — листок с адресом и влез в машину.

— Мы за вас беспокоились, — сказал Щелк, заводя "Модель 99". — Кун потрепалась с водителем вон того танка, и он сказал, что там собрался весь Генеральный штаб Аппарата и они планируют вторжение на полную катушку. Когда он сказал «Блито-ПЗ», мы так и вздрогнули! Это же ваша планета, разве нет?

Мэдисон погрузился в свои мысли и не ответил.

— Я-то вот с Калабара, — продолжал Щелк. — Эта война там очень меня тревожит. Они вырезают целые города, убивают детей, насилуют женщин, жгут все подряд. Небось, как подумаете, что Аппарат вторгнется на вашу планету, так волосы встают дыбом.

— Ну, война — это просто война, — проговорил Мэдисон задумчиво. — Я специалист по ССО. Большинство войн развязываются средствами связи с общественностью. Так что из-за чего тут волноваться?

— Ты слышала это, Кун? — обратился к телохранительнице Щелк. — Какой хладнокровный! Но сдается мне, что такое отношение под стать тому, кто по профессии убийца. Кстати об убийствах: достань-ка, Кун, свое «жало». Округа, куда мы теперь въезжаем, помечена знаком X.

Они притормозили перед домом, который трудно уже было назвать стоявшим — настолько он развалился. В нос им ударила вонь отбросов. Рискуя вывихнуть лодыжку, Мэдисон поднялся по разбитым ступенькам и постучал в дверь.

Высунулась мужская голова с двумя клочками седых волос, торчащими с обеих сторон, и крикнула:

— Уходите! Я только сию минуту пришел домой. Имею я право немного отдохнуть?!

— Вас зовут Ботч? — осведомился Мэдисон.

Ботч хотел было закрыть дверь, но Мэдисон поставил на порог ногу и объяснил:

— Я приехал к вам за сведениями о человеке по имени Грис.

— Грис! Проваливайте!

— Он в королевской тюрьме, — сказал Мэдисон, — посмеивается над вами всеми. Я пытаюсь подвести его под суд.

— Заходите! — пригласил Ботч.

Полчаса Мэдисон, сидя в лучшем кресле Ботча, слушал, делая для себя множество открытий, затем произнес:

— Так, значит, я мог бы рассчитывать на вас как на свидетеля.

— Я бы пешком прошел Великую пустыню, только бы иметь возможность дать показания, — сказал Ботч.

— А коли я попросил бы вас прочесть о нем лекцию, вы бы сделали это?

— Конечно, — отвечал Ботч. — Теперь, подумав хорошенько, я полагаю, что могу вам сообщить пару имен. Эти люди живут неподалеку, на этой же улице. — Он написал адрес и подал его Мэдисону. У двери Ботч в приливе чувств встряхнул руку гостя. — Рассчитывайте на меня, Мэдисон.

Они свернули за угол и покатили вниз с горки. Остановились перед очень запущенной гостиницей с погнутой вывеской: "Только для господ офицеров".

К двери подошла женщина с грубыми чертами лица. Мэдисон хорошо запомнил свой урок:

— Я пришел сюда, чтобы попросить вас помочь мне повесить Гриса. Полагаю, вас зовут Мили. Когда-то вы сдавали ему жилплощадь.

— Помочь вам повесить… — Она вдруг круто обернулась и крикнула в сторону кухни: — Ске! Иди сюда! Нам везет! Кто-то хочет повесить Гриса?

И вот Мэдисон уже сидел в гостиной и попивал горячий джолт. Он слушал, а старый шофер Гриса, Ске, рассказывал ему свою печальную историю; рассказ прерывался проклятьями и собственными печальными историями Мили. Мэдисон узнал, что Грис дал им обоим фальшивые деньги и, если бы они попытались пустить их в оборот, их бы просто казнили. Но, зная Гриса, Мили и Ске вместе отправились прямиком в финансовую полицию с жалобами. Озлобление против Гриса крепко сплотило их.

О, еще бы, они дадут показания на любом суде. С радостью, с радостью, с радостью! Лекция? Видок у них не очень-то презентабельный, но они с огромной радостью скажут все, что нужно Мэдисону.

Улыбаясь, как зубастик, готовый перекусить тело жертвы, Мэдисон возвратился в свою резиденцию в Городе Радости. Он не стал обедать — времени не было — и созвал весь свой штат.

В брифинг-зале он поднялся на возвышение. Он стоял там, очень гордый и важный.

— Преданные и усердные мои сотрудники, — обратился он к присутствующим, — мы подошли к исторической вехе. Временами ССО оказывается на вершине. Мы готовы теперь влиять на пути, по которым пойдут империи, на судьбу самих звезд. Слушайте меня внимательно.

Глава 5

Два дня спустя в лекционном зале на восьмидесятом этаже таунхауса собралась весьма избранная аудитория из 90 женщин, отдающих себе отчет в том, что их особо отметили, пригласив на эту чрезвычайно многообещающую лекцию знаменитого доктора Кроуба.

Сознавали они также и то, что, если они откажутся от сотрудничества, им больше никогда не представится возможность «излечиться» на Острове Передышки, хотя об этом никогда нигде не говорилось. Кроме того — хотя и об этом никогда не говорилось тоже, — если бы они заартачились, кое-кто мог бы забыть пополнить их даровой запас марихуаны.

Они принялись обсуждать между собой вот какой вопрос: как членам высшего света им вменялось в обязанность использовать свое положение — и положение своих мужей, — чтобы творить добро. Хоть название не произносилось вслух, но все они являлись членами очень элитного клуба, состоящего из тех, кому повезло стать «просвещенными» на Острове Передышки.

С Кроубом у Мэдисона возникли кое-какие хлопоты. Доктор принял сверхдозу ЛСД, и двум громилам пришлось подержать его под контрастным душем, чтобы привести в чувство.

Теперь он стоял на лекторской трибуне, отдавая себе отчет в том, что если будет валять дурака, то его слегка тряхнет через скрытый от посторонних глаз электроошейник, и старался привести себя в уравновешенное состояние.

— Леди, — начал он, повторяя то, что слышал в наушниках, — вы знаете, что как принадлежащие к избранному кругу немногих посвященных, вы при вашем общественном положении имеете… имеете… кое-какие обязанности. Общество, в котором мы живем, является… является, к несчастью, свалкой безудержного безумия и чудовищных преступлений. Скрываясь от непросвещенного взгляда, мозги мужчин кипят похотью и невообразимой жестокостью. Меня пугает, когда я вижу, каким опасностям подвергается наше общество и как плохо оно… оно… оно справляется с ними. Это требует суровых, очень суровых мер! — Кроуб сделал глубокий вдох и, опершись о трибуну, постарался собраться с мыслями. Затем продолжил нести околесицу: — Наклонитесь вперед… Произошел случай, такой, знаете ли, чудовищный… что я даже говорить вам о нем не хочу… подайтесь назад. Вы же все-таки благородно воспитанные дамы, и я не должен говорить о нем, чтобы не оскорбить вашего слуха… не настаивайте.

— Нет-нет! — выкрикнула из первого ряда леди Артрит Чопор, считавшая себя лидером этой избранной группы. — Продолжайте, продолжайте! Не бойтесь оскорбить наш слух.

— Да-да, продолжайте! — послышалось отовсюду.

— Похоже, вас нужно упрашивать, — пробормотал Кроуб.

— Нас не нужно упрашивать! — прокричала какая-то женщина. — Скажите!

— Продолжайте…

— Итак, дорогие дамы, этот случай такой, знаете ли, отвратительный, что вы просто съежитесь от страха. Этот случай уникальный. Настолько уникальный, что совершенно выпадает из поля зрения фрейдистской психосексуальной патологии!

— Нет, не может быть! — раздались выкрики.

— Это случай, — говорил Кроуб, — не оральный. Он не генитальный! Он даже не латентный! Орите во всю глотку.

Женщины испуганно уставились на доктора. Кроуб вдруг упал в кресло.

— Сюда явилась женщина, — сказал он, — чтобы описать этот случай как очевидец. Представьте ее.

На трибуну робко поднялась Мили. Несмело огляделась. И, увидев полные ожидания лица слушательниц, обрела уверенность.

— Все, что он говорит, правда, — заговорила она. — Я сдавала ему жилье. Он никогда не водил к себе женщин. Всегда запирал комнату, когда уходил в ванную. Ни с кем не общался. А когда бывал у себя, то безвылазно сидел в своей грязище. И день и ночь строил планы, как бы подвести меня под монастырь. А я-то всегда улыбалась ему и вежливо с ним здоровалась. Когда он съехал, мы не могли найти ни одного постояльца, который согласился бы занять его комнату. О ней ходило столько скверных разговоров, что она все еще пустует! — Мили разразилась рыданиями, и ее увели с трибуны.

Ее место занял Ске.

— Я долгое время был его шофером, — сказал он. — И столько от него натерпелся, что душа моя словно обуглилась. Это был самый жуткий период в моей жизни. Бывало, сидит в аэромобиле и старается скрыть, как скрежещет зубами. Я служил ему верой и правдой, а он пытался меня подставить. Невозможно даже описать, какие мерзости он творил. — Тут он умолк, как ему было велено, и спустился с трибуны.