Terry Pratchett - Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов) Страница 7

К примеру, Иероним Босх. Чудовищно, право слово.

И именно в тот момент, когда начинаешь думать, что в них больше зла, чем даже в Преисподней, в них вдруг обнаруживается больше благодати, чем могут представить себе ангелы в Раю. Причем нередко в одной и той же особи. Тут, конечно, сказывалась абсолютная свобода человеческой воли. В этом вся проблема.

Азирафель однажды попытался объяснить ему, в чем тут дело. Все дело в том, сказал он – это было примерно в 1020 году, когда впервые зашла речь об их маленькой Договоренности – все дело в том, что человек становится добрым или злым, потому что сам хочет этого. А такие, как Кроули, или, разумеется, сам Азирафель, с самого начала настроены на что-то одно. Люди не смогут достичь истинной святости, сказал он, если им не будет предоставлена возможность решительно обратиться к пороку.

Кроули некоторое время думал над этим, а потом, примерно в 1023 году, заметил:

– Постой, но ведь это сработает только если с самого начала ставить их в равные условия. Вряд ли можно ожидать, что тот, кто появится на свет в грязной лачуге в зоне боевых действий, окажется столь же добродетелен, как и тот, кто родился во дворце.

– Ну да, – ответил Азирафель, – это-то и хорошо. У тех, кто начинает с самого низа, больше возможностей.

– Идиотизм, – сказал Кроули.

– Нет, – сказал Азирафель. – Непостижимость.

Азирафель. Безусловно, Враг. Но он был врагом уже шесть тысяч лет и уже стал в какой-то степени другом.

Кроули достал телефон.

Если ты демон, это, вообще говоря, означает, что у тебя нет свободы воли. Но когда общаешься с людьми столь долгое время, поневоле чему-нибудь научишься.

Мистер Янг не испытал восторга по поводу предложенных ему вариантов: ни Дэмьен, ни, разумеется, Полынь его не устраивали. Равно как и прочие предложения сестры Мэри, которая успела упомянуть половину Преисподней и большую часть классики Голливуда.

– Ну, не знаю, – несколько обиженно заявила она в конце концов, – что уж такого плохого в имени Кларк. Или Хамфри. Прекрасные американские имена, что одно, что другое.

– Я бы предпочел более, скажем так, традиционные варианты, – объяснил мистер Янг. – У нас в семье принято давать старые добрые простые имена.

Сестра Мэри просияла.

– Отлично! Старые имена лучше всего, я лично так считаю.

– Приличные английские имена, как в Библии, – продолжал мистер Янг. – Марк, к примеру, или Лука, – задумчиво перебирал он.

– Лукас, – вставила сестра Мэри.

– Только они никогда не казались мне настоящими библейскими именами, – добавил мистер Янг. – Больше похожи на имена ковбоев и футболистов.

– Соломон звучит неплохо, – сделала еще одну попытку сестра Мэри.

– Мне бы не хотелось ничего слишком старомодного, – сказал мистер Янг.

– Тогда Каин. Очень современно звучит, в самом деле: Каин.

– Мда? – недоверчиво протянул мистер Янг.

– Ну, в конце концов… в конце концов есть еще Адам, – сказала сестра Мэри. Уж от этого вреда не будет, подумала она.

– Адам? – задумался мистер Янг.

Как было бы хорошо предположить, что монашки-сатанистки втихомолку отдали лишнее дитя – Дитя Б – в хорошие руки. Что его усыновили, и младенец стал нормальным, счастливым и веселым ребенком, деятельным и жизнерадостным; и что потом он продолжал расти и стал нормальным, довольным жизнью мужчиной.

Может быть, так все и было.

Не останавливайтесь, представьте себе, как он получает почетную грамоту за чистописание в начальной школе; как проходят его ничем не примечательные, но веселые студенческие годы; как он работает в отделе начисления заработной платы Строительного общества Тэдфилда и Нортона; представьте себе его прелестную жену. Возможно, вам захочется придумать ему детей, и какое-нибудь увлечение: реставрировать старинные мотоциклы, например, или держать аквариумных рыбок.

Нет, вам не хочется знать, что могло ожидать Дитя Б.

И нам все равно больше нравится ваша версия.

Может быть, его рыбки получат приз на выставке.

В домике на окраине Доркинга, в графстве Суррей, в окне спальни горел свет.

Ньютону Импульсиферу было двенадцать лет. Он был тощ, близорук, и давно должен был быть в постели.

Однако его мать была убеждена в том, что ее сын – гений, и разрешала ему ложиться спать позже, чтобы он мог «делать свои эксперименты».

В данный момент целью его эксперимента являлась замена предохранителя в древнем радиоприемнике, который, судя по бакелитовому корпусу, был выпущен не позднее тридцатых годов двадцатого столетия. Теперь матушка Ньютона отдала его сыну поиграть. Ньютон сидел за своим почти развалившимся столом – «вирстаком», как он его называл – и перед ним были аккуратно разложены мотки провода, батарейки, маленькие лампочки и самодельный детекторный приемник, который так и не заработал.

Бакелитовую древность Ньютону тоже еще не удалось заставить включиться, хотя, говоря откровенно, ему еще ни разу не удалось добраться до этого великого момента.

К потолку его комнаты на бечевках были подвешены три кривобоких самолетика. Даже не очень внимательный наблюдатель заметил бы, что они вышли из-под руки мастера, который был старателен, аккуратен, и в то же время абсолютно не способен строить модели самолетов. Ньютон безнадежно гордился каждым из своих творений, даже «Спитфайром», которому он особенно искусно испортил крылья.

Ньютон поправил очки, прищурился, уставившись на предохранитель, и положил отвертку.

На этот эксперимент он возлагал очень большие надежды; он следовал всем инструкциям по замене предохранителей со страницы пятой книжицы «Советы юному мастеру по прикладной электронике (и сто один познавательный опыт с электричеством)». Он тщательно подключил провода соответствующих цветов к соответствующим контактам; он проверил, на какую силу тока рассчитан предохранитель; он поставил его на место и прикрутил обратно заднюю крышку. Пока никаких проблем.

Он включил приемник в сеть. И щелкнул выключателем.

Свет во всем доме погас.

Ньютон просиял. Уже лучше, с гордостью подумал он. В прошлый раз свет погас во всем Доркинге, и к ним приходил электрик и имел с мамой серьезный разговор.

Ньютон питал жгучую и абсолютно безответную любовь ко всему, что связано с электричеством. В школе был компьютер и несколько особо прилежных учеников оставались после уроков, чтобы повозиться с перфокартами. Когда, наконец, учитель информатики снизошел до просьб Ньютона и позволил ему войти в число избранных, Ньютон успел скормить машине всего одну маленькую карточку. Компьютер задумчиво пожевал ее, подавился и скончался в муках.

Ньютон свято верил, что будущее за компьютерами, и был готов встретить его во всеоружии, на переднем краю новых технологий.

У будущего на этот счет были свои планы. И все это вошло в Книгу.

Адам, подумал мистер Янг. А потом произнес это имя, чтобы послушать, как оно звучит. – Адам. Хмм…

Он опустил взгляд на золотистые кудри Врага Рода Человеческого, Низвергателя Царей, Ангела Преисподней, Великого Зверя, именуемого Дракон, Князя Мира, Отца Лжи, Отродья Сатаны и Повелителя Тьмы.

– А знаете, – заявил он, немного подумав, – мне кажется, «Адам» ему действительно подходит.

Та ночь не была темной и ненастной.

Темной и ненастной была ночь через два дня и четыре часа после того, как и миссис Даулинг, и миссис Янг (и соответствующие младенцы) покинули здание монастыря. Вот эта ночь была исключительно темной и ненастной и сразу после полуночи, когда гроза разбушевалась не на шутку, шальная молния ударила в монастырь Болтливого ордена св. Бериллы и подожгла крышу ризницы.

От пожара никто серьезно не пострадал, но его не удавалось потушить несколько часов, и он успел причинить монастырю немалый ущерб.

Поджигатель наблюдал за пожаром, укрывшись на холме неподалеку. Он был тощ и высок. Он был Князь Ада. Это было его последнее задание перед возвращением в Преисподнюю, и он его выполнил.

Остальное вполне мог доделать Кроули.

А Хастур отправился домой.

С точки зрения небесной иерархии Азирафель был в чине Власти, но сами знаете, какое нынче отношение к властям.

Вообще говоря, ни он, ни Кроули не стали бы водить знакомство друг с другом, однако оба были людьми (или, по крайней мере, человекоподобными созданиями) светскими (Азирафель в прямом, а Кроули в переносном смысле), и все это время Договоренность, безусловно, шла на пользу им обоим. Кроме того, в любом случае можно привыкнуть к единственному лицу, которое попадается тебе на глаза шесть миллионов лет подряд.

Их Договоренность была очень простой; настолько простой, что обзавелась прописной буквой только потому, что существовала так долго. Это была договоренность из разряда тех, что нередко заключаются между работниками конкурирующих организаций, когда они работают в трудных условиях, вдали от начальства, и вдруг понимают, что у них больше общего с непосредственными противниками, чем с далекими союзниками. Договоренность эта состояла в безмолвном невмешательстве в дела друг друга. В результате никто реально не выигрывал, но зато никто, собственно, и не проигрывал, и обе стороны могли докладывать начальству о тех неимоверных усилиях, которые они затрачивают на борьбу с хитроумным и хорошо информированным врагом.