Ольга Громыко - Пророчества и иже с ними Страница 7

— Светлеет, — разочарованно прошептал брат.

Туча поползла быстрее, словно торопясь убраться из негостеприимных мест. Громыхание почти утихло — зато зашумело у меня в висках. Я схватилась за голову, раскалывающуюся от обрывков быстро-быстро сменяющихся видений.

— Ринка?

— Пошли отсюда! — рявкнула я, отгоняя заволакивающую глаза муть.

— Куда?

— Куда угодно, только поскорее и подальше!

— А что случилось?

— Не знаю. — Пифии могут предсказывать как отдаленные события, так и ощущать приближение тех, что вот-вот произойдут. Именно ощущать: входить в транс и пророчить то, что произойдет в течение ближайших пяти минут, нет смысла. — Но оно мне заранее не нравится.

В рядах снова принялись лузгать семечки. Гул голосов нарастал, как морской прибой.

— Пронесло… — выдохнул сидящий с краю купец, опуская кожаный мешок, на всякий случай растянутый над головой.

— Ну Ри-и-ин…

Гром рухнул на землю, как свод парадной гномьей пещеры. Из тучи ответным плевком вылетела молния и, как щука на живца, клюнула на единственные движущиеся по склону фигурки.

Я даже не успела испугаться — только ощутить жуткую досаду.

Год назад, во время защиты аспирантской работы я, пифия третьей степени, впала в неконтролируемый транс и предсказала собственную смерть от удара мечом, которая наступит в день моего двадцатипятилетия.

Достоверность пророчества подтвердила комиссия из шести лучших старминских оракулов и прорицательниц.

И ошиблась.

Я умерла на четыре дня раньше. Причем совсем не так.

Пахло цветами. Алыми шаккарскими лилиями, цветущими всего неделю — зато как! Достаточно пронести букет по коридору, чтобы нежный горьковатый запах заполонил его до вечера. А поскольку от Шаккары до Белории три дня морского пути, а потом несколько телепортаций до Стармина (обозом довезти не успеют!), свежая лилия стоит как целый розарий. Даже богачи покупают их только в торжественных случаях: на свадьбу, юбилей, рождение первенца… или на похороны.

Лежала я на чем-то ровном и жестком, как будто досках. Ощущение сдавливающего грудь корсета исчезло, простуда тоже чудесным образом прошла. Зато босые пятки замерзли зверски.

«Гроб! Я в гробу!..» Я в панике рванулась так, что, наверное, пробила бы головой крышку — если бы та была. И только потом догадалась открыть глаза. Оказывается, я просто-напросто лежала на полу у двери, протянув к ней правую руку — как будто из последних сил пыталась доползти до порога.

Следующая мысль была еще более дикой: мое хладное тело оставили на ночь в часовне, а туда пробрались воры и украли дорогую домовину, презрительно вытряхнув покойницу на пол.

Хотя какая ж это часовня? Обычная комната, с кроватью и коврами, чем-то там обставленная. Женская, поняла я, заметив будуар с кучей фигурных бутыльков. Сквозь неплотно сомкнутые портьеры пробивался солнечный лучик.

Тело вполне слушалось, сердце тоже билось — и очень бурно. Значит, я не упырь. И не призрак, у тех зубы от холода не клацают. Я зябко потопталась на месте. Что же со мной произошло? Где я? И где все?!

Ни шагов, ни шелеста платья я не слышала, но когда резко обернулась, затылком почуяв неладное, передо мной стояла смутно знакомая тетка, облаченная в ночную рубашку с многочисленными кружевами и рюшами. На голове у женщины «красовались» огромные бигуди, лицо было неприятное, отечное и вдобавок такое кислое, словно не просто уксусу хлебнула, а питалась им последние несколько лет. Вокруг глаз синяками темнела размазавшаяся тушь, на верхней губе мухой сидела бородавка.

— Ззздраааствуйте… — пролепетала я, пятясь от огромной рамы.

Тетка шевельнула губами и вяло помахала в ответ.

Благородной даме надлежало упасть в обморок, но у меня никогда не получалось сделать это достаточно правдоподобно, поэтому я решила не позориться.

И незамысловато заорала.

Еще пара секунд — и хриплый теткин фальцет разнес бы зеркало вдребезги, но избыток звука благополучно ушел в распахнувшуюся дверь.

— Госпожа изволила проснуться? — почтительно осведомился стоящий на пороге мальчишка, сгибаясь в таком низком поклоне, что остановил его только пол.

«Слуга», — поняла я, и это неожиданно вернуло мне самообладание. Закатывать истерику перед прислугой?! Ни одна Рудничная до такого не опустится.

— Изволила, — кашлянув, подтвердила я. — А…

— Сию минуту, госпожа! — Мальчишка метнулся за дверь, и там кто-то торопливо сунул ему в руки тазик с водой и полотенце.

— Ты… это… — Я беспомощно огляделась. Помимо кровати и будуара в комнате имелись два высоких стула с роскошными набивными спинками, письменный стол на резных ножках, облицованный перламутром, треножник, над которым парил окутанный дымкой хрустальный шар, и целый стеллаж книг вперемежку с разнообразными склянками. На противоположной стене россыпью висело несколько мечей и ножей с причудливо извитыми клинками. — Ну… поставь где обычно.

Мальчишка хлопотливо опустился на колени, ловко водрузил тазик себе на загривок, придерживая снизу, и застыл каменным изваянием.

Я так опешила, что несколько секунд дополняла скульптурную композицию «Омовение богатой самодурки». Служба службой, но если заявить той же Анюре, что я желаю использовать ее в роли подставки под рукомойник (интересно, а как с ванной?), то тазик мигом окажется у меня на голове.

Мальчишка бдительно следил за мной из-под челки, готовясь поймать даже намек на приказ.

Я быстро и бестолково умылась. На полотенце остались разводы от туши, смутив меня еще больше.

— Э-э-э… все, можешь идти. — Я сложила пушистую, мягкую материю пятнами внутрь и вежливо повесила обратно слуге на шею.

И вот тут-то мне впервые удалось его удивить. К тому же непонятно чем.

— Госпожа отпускает меня? — недоверчиво переспросил мальчишка.

— Ну да… а что? Ты хочешь остаться? — Может, у него есть еще какие-нибудь обязанности? Например, халат за плечи подержать или кровать застелить?

— Как будет угодно госпоже, — поспешно заверил меня слуга и, подхватив тазик, стрелой вылетел из комнаты.

Дверь качнулась туда-сюда. Я изумленно моргнула: мальчишку так проворно сменила девица в простеньком зеленом платьице, что, не держи она в руках подноса с кофейником и пирожными, я бы решила, что постреленок в нее превратился.

Еще один подобострастный поклон. На сахарнице звякнула крышечка. Служанка разом побелела от страха, но, видя, что я не собираюсь распекать ее за «оплошность», скоренько взяла себя в руки и засуетилась, накрывая на столик.

Кофепитие протекало в полнейшей тишине. Девушка, кажется, даже не дышала. Не шевелилась так точно. Вкуса напитка я не почувствовала и только в конце спохватилась, что на подносе стояло две чашечки. Зачем? Если в одной случайно утонет муха? Выпивать со слугами тут явно не принято. Девушка, впрочем, как-то странно косилась на вторую чашечку, но когда мы столкнулись взглядами, тут же потупилась.

Пугать бедняжку россказнями о переселении душ я, понятное дело, не стала — чего доброго, вообще помрет от страха. Надо как-то добраться до здешних хозяев и стребовать объяснения с них.

— Господин просил передать, что ждет вас в трапезной, — робко напомнила служанка, словно прочитав мои мысли. Так это был не завтрак? А я-то нервно сжевала все пять пирожных и есть уже не хотела. Впрочем, оно к лучшему: сладкое придало и сил, и решимости. Теперь мне хотелось уже не рыдать, а ругаться и требовать у неведомого злодея объяснений.

Девушка, увидев, что я направляюсь к платяному шкафу, забежала вперед и услужливо распахнула дверцы. Мать честная!.. Да сложи все мои, Виткины и бабушкины вещи — и половины не наберется.

— Может, госпожа желает наряд из парадного гардероба? — окончательно добила меня служанка, заметившая мои колебания.

— Н-нет, спасибо. Постараюсь обойтись этим. — Я наугад раздвинула вешалки. Подвернулось вполне приличное, темно-синее платье, расшитое янтарем. Служанка сноровисто зашнуровала на мне корсет, расправила каждую складочку и сдула каждую пылинку. Туфли, к счастью, выбирать не пришлось: девушка сама вытащила их из соседнего шкафа. Похоже, к каждому наряду прилагалась своя пара обуви, и служанка знала их назубок.

Усевшись перед будуаром и бросив взгляд в зеркало, я снова чуть не завопила. Бигудястая тетка пребывала в том мерзком возрасте, когда женщиной называть уже нечестно, а бабушкой — еще стыдно. На лице крем’а и пудры пока что сдерживали атаку морщин, но шея уже пала перед превосходящими силами противника. Черные глазки сверкали из-под выщипанных бровей, как крысиные, узкие губы привычно складывались в такую гадкую ухмылочку, что мне самой стало страшно. Подумать только, неделю назад я переживала из-за вскочившего на лбу прыща! Верните меня обратно, и я согласна на целую дюжину!