Борис Лапин - Ничьи дети (сборник) Страница 7

— Да, Старик прав, это обезьяны, — сказал Командир. — Но обезьяны в облике человека, вот что самое страшное. Это они убили Момо. Если так будет продолжаться, за месяц нас отрежут от столицы. Противник отлично понимает, как важно уничтожить все деревни в полосе между побережьем и болотами, как важно терроризировать и запугать население этой полосы. Если у нас не будет друзей среди болот, наши блестящие планы обречены на провал. Мы уже потеряли Момо. С помощью «стриженых», кто бы они ни были, враг надеется лишить нас поддержки в народе и поднять дух своей армии. Что ж, расчет точен. И прост. К сожалению, слишком прост. Таким же предельно простым должен быть наш ответ. Вот в чем сложность, товарищи, — в простоте.

Командир снова заходил по землянке, и пламя светильника металось вслед за ним. Все как-то сникли, как-то подавленно задумались.

— Но все-таки, — нерешительно подал голос Старик, — кто они, люди или нет?

— Люди, — горько усмехнулся Командир. — Судя по всему, люди. Но хуже автоматов, которые продают воду со льдом в городах. Те хоть можно испортить…

— Но они сделаны из мяса и костей, а не из железа? — допытывался Старик. Ему не ответили. — Если они все-таки люди, не может быть, чтобы на них нельзя было повлиять. Пусть их с детства отняли от отцов и матерей, превратили в животных — не совсем же потеряли они человечий облик…

Комиссар остановил его нетерпеливым жестом руки: не мешай, дескать, думать, Старик. Но Старик, в голову которого втемяшилась эта мысль, решительно встал.

— Каратели убили обоих моих сыновей, — хрипло сказал Старик, и все повернулись к нему. — Я теперь ничей отец. Они — ничьи дети. Почему бы не попробовать? Человек, не связанный через отца и мать с прошлым своей страны, своего народа, — бросовый человек, из него можно сделать какого угодно негодяя. Но если этот человек обретет отца… Растолкуйте мне, все-таки они настоящие люди, не автоматы?

— Что ты замыслил? — спросил Начальник штаба. — Я вижу, ты опять что-то замыслил.

— Нет, нет, ничего не замыслил. Я только подумал: а если попробовать вернуть им детство? Разве не детство творит человека?

— И ты хочешь внушить им, что они родились и выросли в джунглях?

— Я хочу только попробовать… попробовать убедить их, что они обыкновенные хорошие парни… Или вы перестали верить в силу убеждения?

Командир положил на плечо Старика тяжелую руку.

— Вот оно, простое и мудрое решение. Ты прав, Старик, надо попробовать. Иного выхода нет. Болота — наша крепость, но «акулы» могут превратить крепость в мышеловку, и тогда…

— Только придется тебя побрить, — добавил Начальник штаба. — И одеть поприличнее. Не то они сразу растерзают тебя как «повстанца», и слова сказать не успеешь.

…Наутро Старик, совсем непохожий на старика, а похожий скорее на торговца из большого города или на сборщика налогов, готов был двинуться в обратный путь.

— Ну с богом, — сказал Командир, стиснув руку Старика. — Надеемся на тебя. Будь осторожен, Старик, ты нужен нам живой. Все, иди.

Но Старик не шел, нерешительно мялся у двери.

— Может, передумал? — осторожно спросил Комиссар.

— Нет, не передумал. Я вспомнил мертвого Момо. Он мечтал стать коммунистом. И вот… не успел. Если я не вернусь оттуда… Я простой охотник, даже грамоты не знаю. Но если не вернусь… Считайте меня… тоже… если конечно можно…

Все молча встали.

По старинному обычаю Старик поклонился на четыре стороны и вышел в рассвет.

Глава четвертая

Их разместили на окраине столицы, в старинной казарме, бывшей когда-то резиденцией лоринганских императоров. Резиденцию усиленно охраняют солдаты, так что мышь не проскочит; но в этом благословенном городе, в этом просторном здании Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог и Биг чувствуют себя вольготно. После трехъярусных коек и бетонной серости Городка обычная солдатская жизнь кажется им сущим раем, чуть ли не полной свободой. Наконец-то настало их время!

Прохладный предвечерний час. Они только что вернулись из довольно утомительного похода. Час на вертолете, три часа ползком, пять минут — работа, опять три часа ползком и опять час на вертолете. Потом душ, поздний обед из настоящих ароматных бифштексов, душистых плодов и первосортного виски. И вот они лежат на своих койках, немного усталые, разомлевшие, и заняты каждый своим делом; одно только объединяет их в этот час — сигареты; на воле все пристрастились к курению.

Айз тоже курит и смотрит на своих товарищей. Туповатый Биг считает жетоны; здесь им хорошо отваливают, за набег — десять раз по десять жетонов; у каждого полные мешочки желтеньких жетонов; но тратить их некуда, здесь все удовольствия даром; жетоны, вероятно, пригодятся, когда закончится кампания, во всяком случае, так говорят капралы. Биг, старательно шевеля толстыми оттопыренными губами, отсчитывает десять жетонов и ставит палочку на пачке от сигарет; когда набирается десять палочек, он рисует кружок; интересно, что сделает Биг, когда наберется десять кружков?

Длинный Стек задумчиво слюнит пальцы и листает журнал. Он все свободное время листает журналы, старательно рассматривает картинки. С помощью журналов он открыл для себя, что мир велик и, кроме «стриженых», есть в нем великое множество разных людей. Особенно нравятся ему картинки о детях.

Несколько раз в течение вечера Стек выходит с журналом во двор казармы, подзывает свистом своего девятилетнего приятеля Педро и просит прочитать объяснение. Кудрявый, чумазый, весь в коростах и синяках Чертенок Педро — любимец и баловень казармы; во всем мире у него нет ничего, кроме казармы; здесь он кормится и ночует, здесь его знает каждый часовой, но если надо, Чертенок Педро проникает в казарму и помимо часовых. Он берет у Стека журнал, читает по складам и пыхтит, словно выполняет тяжелую работу. Для него и впрямь прочесть страницу много сложнее, чем вдруг исчезнуть из казармы через какую-то щель и вмиг приволочь бог весть откуда кипу свежих разноцветных журналов. Но ради Стека он старается вовсю; наивный двадцатилетний Стек стал для Педро чем-то вроде младшего брата. Стек шелестит страницами и все чаще задумывается. Иногда его можно звать десять раз подряд — он ничего не слышит.

Грей тоже смотрит журналы, но интересуется только смешными картинками, понятными без слов. Он подолгу хохочет над этими картинками, и тогда остальные глядят на него со страхом: смех — состояние непривычное, а потому пугающее.

Найс подобрал в одной деревеньке, где им пришлось поработать, маленькую поющую коробочку и теперь каждую свободную минуту крутит ее колесико, ищет музыку. Больше всего нравятся ему грустные мелодии, низкие женские голоса. Он слушает музыку, и лицо его становится блаженным, а когда песня особенно жалостная, по щекам Найса сами собой катятся слезы.

Они узнали — это называется хобби; хобби всячески поощряются капралами и лейтенантами; только у Айза нет хобби; Айз понимает: те проклятые вопросы, что засели в его голове и не дают покоя, — это не хобби, это вся его жизнь. Но здесь не у кого спрашивать, кто они, откуда они. К тому же здесь им приходится иметь дело не с брезентовыми чучелами, а с живыми людьми. Повстанцы — враги, уничтожить врага во много раз важнее, чем чучело, говорят капралы; поэтому за врага и платят больше. Но Айз должен знать, имеет ли он право убивать повстанцев. Кто он такой, чтобы иметь это право?

Вечер. Затеялась игра, недавно придуманная Кэтом, очень азартная: двое кидают по очереди жетон; если он упадет вверх картинкой — достается хозяину, вверх надписью — противнику; если жетон достался твоему противнику, ты должен снова кидать свой жетон. У одних мешочки пустеют, у других толстеют, а назавтра наоборот, зато длинные вечера проходят быстрее. Лишь Биг не принимает участия в игре, хотя смотрит на играющих с завистью; Биг — парень прижимистый, к тому же вбил себе в голову, что должен жениться и купить домик и сад. Бедняга Биг не понимает, что эти жетоны — липа; в городе ходят другие жетоны. Их называют деньгами. Только на них можно купить домик и сад, но пусть Биг остается в счастливом неведении. Айз не собирается просвещать его.

Айзу безразлично, выиграет он или проиграет, но следить за азартным Кэтом — одно удовольствие, все переживания Кэта написаны на его лице. Когда Кэт выиграл у Айза три десятка жетонов и весь порозовел от удовольствия, окно, выходящее на карниз, приоткрылось, показалась взъерошенная голова Чертенка Педро.

— Стек, — позвал он шепотом. — Я привел к вам в гости одного человека. Он хочет поговорить с вами. Мы пробрались через водосток…

Вслед за мальчишкой в проеме окна показался благообразный приветливый старик.

— Здравствуйте, — сказал он очень вежливо. — Простите, что помешал вашим занятиям. Дело в том, что я ищу… сына.