Кир Булычев - Гусляр навеки Страница 7

Карло сидел под самым облаком, несколько беспокоился за русского и глядел на прекрасный Неаполитанский залив. Он думал о том, как полезно ходить пешком и заниматься физическим трудом. В вулкане что-то тихо урчало, и Карло решил, что извержения, слава мадонне, сегодня не будет.

Русский не возвращался.

– Эй! – крикнул Карло. – Ты есть где?

Удалов не отвечал.

В эти мгновения он сквозь просвет в сыром облаке увидел кратер и метнул туда шарик. Тяжелый шарик провалился в озерцо лавы и исчез. Удалов решил подождать, не появятся ли какие-нибудь указания.

Указаний не было. Пахло серой.

– Получили? – спросил Удалов громко, надеясь, что местные огневики его услышат.

Никакого ответа.

– Что передать нашим? – крикнул Удалов.

Но вулкан ему не ответил.

И тут Удалов понял, что итальянские огневики не понимают по-русски. Тогда он крикнул в другую сторону:

– Карло! Ты здесь?

Услышав голос из облака, далекий, но отчетливый, студент откликнулся.

– Я здесь.

– Спроси по-итальянски, не будет ли ответа. Я жду.

– Кому спроси? – удивился студент.

– Им скажи. В вулкан. Да где ты, в конце концов? Иди сюда.

Тогда студент в самом деле встревожился. Он быстро взобрался к Удалову.

– Пойдем вниз, – сказал он мягко.

– Нет, ты сначала спроси.

И студент понял, что с таким человеком на краю кратера Везувия спорить не следует. И он что-то спросил.

– Не так, – сказал ему Удалов. – Громче. Чтобы они слышали.

Карло совсем оробел, однако спросил громко по-итальянски у кратера: не будет ли ответа.

Но ответа не дождался.

Обратный путь они проделали молча. Удалов был разочарован и думал, что лучше бы купил жене модные туфли. Карло тоже молчал и клялся себе, что никогда не будет водить на вершину Везувия русских туристов...

На аэродроме в Гусляре Ксения, которая еще не знала, что муж не привез никаких подарков, встретила Корнелия тепло, с объятиями. А потом к Удалову подошел Грубин и, пожав руку, спросил тихо:

– Ну как, удалось?

– Я выполнил свой долг, – ответил Удалов.

Вечером, спасаясь от упреков Ксении, решившей, что муж пропил всю валюту с прекрасными итальянскими киноактрисами, Удалов спустился к изнывавшему от нетерпения Грубину.

– Странная она у меня женщина, – сказал он Грубину. – Ну какие могут быть киноактрисы в туристской поездке?

– Правильно, – согласился бесхитростно Грубин. – Зачем им на тебя смотреть?

– Не в этом дело, – поправил друга Удалов. – Они бы, может, и посмотрели, но мне было некогда. Я все деньги на такси прокатал, к Везувию ездил.

– Значит, все в порядке?

– Боюсь, что нет. Не получил ответа. Только зря путевку покупал. А Максимке брюки покупать надо.

Грубин выслушал грустную историю о похождениях Удалова. Тут под окном раздался голос общественника Ложкина:

– Грубин, Удалов у тебя?

– А что? – спросил Грубин.

– Товарищи собрались. В домоуправлении. Слушать будем, как наш представитель Италию посетил...

– Еще чего не хватало, – мрачно сказал другу Удалов. – Я же на Италию и не смотрел даже. Сначала волновался, как бы Везувий не пропустить, а потом расстраивался, как все вышло.

Он вздохнул и пошел читать лекцию об Италии. Хорошо еще помнил кое-что из написанного о ней в энциклопедии. Только трудно пришлось, когда стали задавать вопросы о политическом положении.

Два дня Удалов ходил мрачный, с женой не разговаривал, выступил с беседой в стройконторе, потом в школе № 1. На третий день стал привыкать к роли специалиста по итальянским проблемам. Грубин сопровождал его на все беседы и тоже уже много знал об Италии. Он пытался рассеять грусть Корнелия и в субботу заговорил о рыбалке.

Удалов сначала отказался. Но тут пришли из детского сада и с фабрики-кухни. Требовали, чтобы выступил. И Корнелий решил, что лучше уж рыбалка, чем новые доклады.

С рассветом двинулись на старые места.

И только они размотали удочки, как Корнелий выпрямился, принюхался к воздуху, прислушался к зарождавшемуся в глубине земли дрожанию и сказал тихо:

– Начинается.

Грубин поднял голову, проследил за взглядом Удалова.

За деревьями поднимался столб дыма.

– Извержение, – с торжеством сказал Грубин. Словно сам его устроил.

На этот раз вулкан поднялся в низине, у самой реки, так что добраться до него не стоило трудов.

– Что я говорил! – воскликнул Грубин. – Показывай теперь, где твои друзья.

– Да вот они, – сказал Удалов.

И в самом деле, над вершиной вулканчика в оранжевом пламени радостно суетились белые сполохи. При виде вышедшего на открытое место Удалова они, не тратя времени даром, сложились на секунду в полукольцо, напоминающее букву «с».

Потом не без труда образовали угловатую фигуру – две вертикальные палочки и над ними перекладина. Это было похоже на букву «п». Буква «а» у них вышла очень похожей на настоящую.

Удалов шевелил губами. Грубин произносил буквы вслух.

– Эс... и... б...

Огневики собрались в кучку, вздрагивали, словно вспоминали, какая еще буква им нужна.

– О, – подсказал им Грубин.

Огневики сложились в колечко.

«СПАСИБО».

– Не стоит благодарности, – тихо сказал Удалов.

Вулкан постепенно погас.

ВОСПИТАНИЕ ГАВРИЛОВА

Гаврилов рос без отца.

Отец где-то существовал и присылал телеграммы к праздникам.

Мать боялась, что Гаврилов вырастет бездельником, и потому была к нему строга. В то же время отказывала себе во всем, чтобы ребенок был счастлив.

Бездельника из Гаврилова не получилось, но и трудиться он не любил, и в классе не был первым учеником. А любил он читать, слушать очень громкую музыку, купаться, играть в волейбол, спать после обеда, а также утром, когда надо вставать в школу.

По мнению жильцов дома № 16 по Пушкинской улице, Гаврилов был плохо воспитан и груб.

Вот с этими его качествами связана история, которую помнит старик Ложкин.

Гаврилову тогда было пятнадцать лет.

Он сидел на подоконнике и, включив на полную мощность систему, из которой несся голос певца Хампердинка, радовался июньскому солнцу.

В этот момент во двор вошел старик Ложкин, который с грустью взирал на юное поколение, представители которого не уступали ему места в автобусе и не хотели слушать его рассказов о славном трудовом прошлом. На Гаврилова Ложкин посмотрел с негодованием и крикнул ему, чтобы тот немедленно прекратил шум. Но Гаврилов не услышал.

Тогда Ложкин прошел на первый этаж к известному самоучке Александру Грубину и сказал:

– С этим надо кончать.

Так как Грубин был согласен, что с этим надо кончать, он согласился принять от Ложкина рабочее задание на изобретение.

Вечером Ложкин принес ему такое задание:

«Среди нашей молодежи еще часто встречаются случаи хулиганства, баловства, неуважительного отношения к старикам и девушкам. Существующие воспитательные меры эффекта не дают. Полагаю, что надо бороться на уровне условных рефлексов (по академику Павлову).

Требуется создать легкий, не стесняющий движений прибор, который крепится к подростку. Этот прибор должен реагировать в общественном транспорте на приближение старика или беременной женщины и заставлять подростка уступать место. Он должен улавливать неуважительные слова и выражения и производить наказание. Наконец, желательно чтобы прибор вызывал в носителе желание трудиться».

Грубин долго читал задание, размышлял, ворошил шевелюру, а потом сказал:

– Зайди через недельку.

Через неделю Грубин показал Ложкину прибор.

Он представлял собой две небольших плоских пластиковых подушки, которые крепились к телу жертвы подобно жилету. От подушек тянулись датчики.

– И будет работать? – спросил недоверчиво Ложкин.

– Питается от батарейки карманного фонарика, – сказал Грубин.

Сомнений, к кому прикрепить воспитательный прибор, не было.

– Коля, ты нам нужен! – крикнул Ложкин.

– Зачем? – откликнулся Гаврилов из окна.

– Ты примешь участие в испытаниях прибора, – сказал Грубин.

– На какую тему прибор?

– Для перевоспитания молодого поколения.

– Мне ни к чему, – сказал Гаврилов. – Меня с утра до вечера перевоспитывают. Мать, учителя и кому не лень.

– А результат? – спросил Грубин.

– К счастью, нулевой, – ответил трудный подросток.

– Значит, не хочешь? – Ложкин был огорчен. Он понимал, что силой прибор на Гаврилова не навесить.

Но Грубин знал, что отрицательные натуры склонны к коррупции.

– Мороженого хочешь? – спросил он.

Гаврилов снисходительно улыбнулся. Мороженое он уже перерос, и Грубин это понял.

– А что нужно? – спросил Грубин.

– Кассеты, – ответил Гаврилов.

– Сколько?

– Пять.

– Ты с ума сошел!

– Две.

– По рукам. Заходи ко мне, установим аппаратуру.

Когда процедура окончилась, Грубин поставил условия: