Виталий Бодров - Неизведанные пути Страница 7

— Чай, не баба, мужиков-то брать… За какое, кстати, место?

— Давай, баламут, не гони. Сперва дело, потом развлекуха.

— А с этой я бы развлекся, — Опарь бросил плотоядный взгляд на девичью фигурку. — Хороша, стервь, хоть и колдунья. Ну почему, если красивая, то всегда ведьма, а?

— Чтоб людям глаза отводить, — твердо заявил староста. — Вон и священник то же глаголил. Что, дескать, происки это ди… дибло… Блина нечистого, вот!

— Сказать он может, — мрачно обронил Шарап. — А вот от лихоманки спасти, или если кто грибов сдуру ядовитых нажрется… Или корову вылечить, теленка от стада отбившегося найти — это уж хрен вам с горы!

— Тише, дурень! Сказано же тебе, на коров она порчу и напускала. Нет порчи — нечего и лечить. Все зло — от ведьмы.

— Угу. Волков ягнят таскать тоже она заставляла, — согласился Шарап.

Сильные руки швырнули Лани в сарай. Дверь с шумом захлопнули.

Только теперь девушка позволила себе разрыдаться. Сколько себя помнит — семнадцать лет! — жила бок о бок с этими людьми. На отшибе, правда, жила, с деревенской знахаркой. С тетей Мафьей…

Тетя Мафья заменила ей мать. Ее теплые ласковые руки, ворчливая забота сделали ее детство счастливым. Деревенские ребятишки избегали Лани, побаивались, что ли… Разве что Добрел не боялся играть с ней, но он уже три года как покинул деревню вместе с родителями. Иногда ей очень не хватало веселого улыбчивого мальчишки, но как же болело сердце по тете Мафье! Пусто, грустно без нее…

Тетя учила ее разбираться в травах, лечить болезни, понимать зверей. У нее хорошо получалось — вот только людей понимать оказалось куда труднее животных. Волк, которому она вылечила лапу, приветливо махал хвостом, встречая в лесу. Чапа, звала она его. И он сопровождал ее в дальних прогулках, чтобы никто из лесных жителей не обидел. Люди же…

Она всхлипнула. Еще вчера ей казалось, что вся деревня ее любит. Побаивается, конечно — знахарка, ведунья — но любит. И уж всяко в обиду не даст.

А сегодня… Сегодня ее предали. За что? ЗА ЧТО?!!! Она же не делала ничего плохого. Помогала, если было в ее силах. Засуха! Ну, разве деревенской знахарке дождь вызывать! Тут ведь маг нужен. А маги в Ледании под запретом. Вот и выписали из города священника, чтобы своими молитвами дождь вызвал. За немаленькие деньги выписали…

Однако, молитвы не очень-то помогли. То ли преподобный отец плохо зубрил, будучи школяром, учебные тексты, то ли его отношения с Творцом далеки от идеальных. А может, Всевышнему просто нет дела до маленькой деревушки. Итог один — «На костер ведьму!»

И хоть бы один вступился. Хоть бы один! Тогда она бы смогла… наверное, смогла бы простить остальных. Нет! Либо стыдливо отводили глаза, либо зло скалились.

«На костер ведьму!» Даже дядька Шарап… Он же ее ножи метать учил! Бывший королевский ассасин, ведь ни Бога, ни черта не боялся! Нет, и он не вступился. Все, все предали…

Смерть — разве это настоящая боль? Немного страдания… Шипящие в огне волосы, обожженная плоть… Дыхание, перехваченное тяжелым масленым дымом… Немного боли… Нет, все равно страшно. Но предательство — больнее. Оно отравляет последние ее минуты перед казнью. Мешает уйти из жизни спокойно…

— На костер ведьму! — рев толпы, прорвавшись сквозь ветхие стены сарая, заставил ее вздрогнуть. Похоже, свечка ее жизни догорает. Дверь распахнулась.

— Вставай, стерва, — это Опарь. — Пошли.

Он грубо рванул ее за руку. Лани с трудом поднялась. Она уже не сопротивлялась — зачем? Не осталось ни сил, ни желания.

— Полегче, парень, — а это уже Шарап. — Она пусть и ведьма, а нам людями должно оставаться. Пошли, девка.

Вот так. Людями, значит. Девка, значит. Не светлячок, не солнышко, как раньше. Девка. Ведьма. Но оставаться — людями.

Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.

Кострище уже готово. Все, как полагается — вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол — едва ли не толще ее. Помост — чтобы все увидели казнь получше.

Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.

— Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата царствия Небесного! Покайся, ведьма!

Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!

Лани плюнула в сторону — чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу — и ответила ругательством, из тех что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.

— На костер ведьму!

— В огонь! — неслаженно откликнулась толпа. — Жги, жги!

Староста подал преподобному факел. Тот зашлепал губами — молился — но за гулом толпы слов было не услышать. Лани скользнула взглядом по толпе. Горящие в праведном гневе глаза, перекошенные рты, сжатые в кулаки руки. «Людями остаться», да, дядька Шарап?

Где-то далеко в лесу завыл в скорби волк. Чапа! Он не придет, волки боятся людских толп, да и огня тоже боятся. Но он с ней, сочувствует, скорбит… Маленькое серое сердце рвется от горя. Волк — хороший человек. Верный друг. А люди…

Священник закончил молиться.

— Сим предаю ведьму злокозненную в руки Творца для Суда его и наказания посредством пламени огненного, ибо огонь — свят, он очистит душу ея от скверны…

— Жги, жги ведьму, — ревет толпа.

Факел коснулся груды хвороста. Тот откликнулся радостным треском. Маленькие язычки пламени заплясали у ног Лани.

Все! Уже не свистнут стрелы удалых разбойников, которых она тоже когда-то врачевала. Не примчится в последний миг сияющий рыцарь на белом коне. И премудрый маг не явится в огненном столбе, чтобы отвязать ее. Все. Это — смерть…

Перед глазами девушки пробегала ее короткая жизнь. Вязанка трав под потолком хижины. Ее детский еще голосок: «Тетя Мафья, а оборотни взаправду бывают?» — «Бывают солнышко, и взаправду бывают». «Вот бы мне одного встретить!» — «А тебе-то он зачем» — «Интересно ведь, какие они? А вдруг совсем-совсем не злые?»

Нож, свистнув в воздухе, вонзается прямо в центр мишени. Голос дядьки Шарапа: «Молодец, светлячок. Ловко! Теперь двумя сразу попробуй»

Деревенская улица. Стайка ребятишек, метнувшаяся врассыпную при ее приближении. «Ведьма, колдунья — злючка и лгунья!» Детская обида, слезы на глазах. Один — не побежал. Застыл посреди улицы, в глазах — страх и любопытство. «А ты что не побежал?» — «А я тебя не боюсь. Я вообще никого не боюсь.» «А вот я тебя как заколдую!» — «Не… Ты не умеешь. Ты еще маленькая.» — «А зовут тебя как, герой?» — «Добрел.» — «А меня — Лани…»

Ночное болото. Свистящий шепот упыря. Серебряный нож в руке. «Я не в твоей власти. Убирайся!» Тоскливый вой волка, почуявшего свою смерть. «Не бойся меня, серенький. Я не причиню зла. Давай-ка освободим лапку и перевяжем… Тише, не рычи. Будет больно, но ты потерпишь, правда? Ты же сильный и храбрый, да? Чапа, хороший…»

Хворост уже полыхал вовсю. Неторопливо занимались сухие дрова. Почти не было дыма, этого последнего милосердия для ведьм. Странно, она чувствует жар, обжигающий жар огня, но боли нет.

— Гори, ведьма! Гори, мерзкая тварь! — как отвратительны эти оскаленные морды. «Оставаться людьми». И это — люди?

«Тетя Мафья, а как приворотные чары делать?» — «А вот об этом, девочка, тебе рано знать. Да и ни к чему». «А почему?» — «Не дают они того, что в них ищут. Подобие любви дают, а самое любовь — убивают. Не нужны они тебе. Ты у меня вон какая красавица — к чему тебе приворот?» «Да-а, а вон все девчонки целуются, а меня мальчишки стороной обходят» — «Значит, нет твоего суженого среди них. Подожди его, он появится. Только жди крепко!»

Поляна грибов. «Ищи, Чапа! Вот такие грибы — ищи!» — Серый волк стрелой срывается с места. «Ой, какой же ты смешной, Чапа! Я говорю, грибы ищи, а ты мне зайца принес… А, ты, наверное, считаешь, что он вкуснее, правда? Ай! Не смей лизаться! У тебя же морда в крови! Ну, не обижайся, Чапа, хороший…»

«А давай на спор, что я нашу реку переплыву!» — «Слушай, Добрел, а зачем — на спор?» «Я докажу тебе, что я могу!» — «Да верю я, верю. Ох, и дурачок же ты! Лета бы, что ли, сначала дождался…»

Пролетающий где-то вдалеке, над горами дракон. Маленькое сердечко, подпрыгнувшее в груди. «Смотри, Добрел! Смотри, какой красивый! Почему люди их так боятся?» — «Потому что они злые.» — «И вовсе и не злые! Смотри, какой красивый!» — «Ну и что, что красивый! У него пасть — во! Когти — во! И огнем плюется! А у людей что?» — «А у людей — хитрость, коварство и подлость. Что против этого зубы и когти?» — «Не подлость и коварство, а — разум!» — «Уверена, что драконы считают по другому!»