Ярослав Петрашко - Черный бульвар Страница 7

– Так что у нас остается? Версия судмедэкспертов?

– Ты слишком пышно титулуешь этого сопляка, который замещает Главного. Ты же его видел: на стене Фреди Крюгер, в руках - Хичкок, в глазах - нездоровый блеск, в голове маньяки. Ну, и заключение в том же духе: новый Джек Потрошитель. Хорошенькая перспектива для отдела, для нас с тобой, да и для города тоже. Маньяк может залечь на дно на любой непредсказуемый срок, а может выйти на охоту через час.

– Ну, а что Папаша?

– Господин полковник что-то пробуровил насчет эксперта-психолога, если версия о маньяке подтвердится. Честно говоря, мне это не очень понравилось, потому что психолог может нам столько ложных наводок надавать - до пенсии будешь отрабатывать. Единственное, что меня порадовало - это конец нашей беседы. Папаша сказал, что постарается убедить прокурора в собачьей версии. И тот, кстати, может, стиснув зубы, с ней согласиться: накануне выборов надо позаботиться о правовом имидже города. Во всяком случае, пока у нас головных болей будет поменьше. И я, наверное, выпишу себе командировку в одно курортное местечко, где у нас есть пара пустяковых делишек. Отпуска мне, конечно, никто не даст, а перевести дух необходимо… Тебя что-то смущает?

– Да как сказать… Б общем, ничего, если не считать, что мы как были, так и остались на месте. А дело это мне не нравится.

– Что, какая-то зацепка?

– В общем-то не зацепка, а так, заусенец… Но очень странный… Видишь ли, один из патрульных, мой старый знакомый, охотник и собаковод, уверен, что видел не собаку, а белого волка…

…Саша полулежал на диване, покачиваясь в теплых волнах ленивой сытой дремы. Не только говорить, но и думать о чем-то не было ни сил, ни желания. Голод, боль, тошнота исчезли бесследно после того, как Ян чуть ли не силой влил в него два стакана крови, и то лишь убедив Сашу, что кровь - донорская и что у Яна, как врача, есть возможность доставать ее, правда, в небольших количествах. Расслабление и сонливость внезапно исчезли от резкого неприятного запаха аммиака. Саша открыл глаза и увидел наклонившегося над ним Яна с пузырьком в руке. Ян убрал нашатырный спирт и уселся в кресло напротив: «Ну что, продолжим прерванный разговор?»

– Какой? - простонал Саша, безумно сожалея об утерянной нирване и глядя на Яна почти с ненавистью.

– Вернее, не прерванный, а несостоявшийся - ты так быстро убежал тогда…

Перед мысленным сашиным взором прокрутились прошедшие дни духовных и физических мучений, и он,, стиснув зубы, ответил: «Глаза бы мои тебя не видели, маньяк чертов!»

Ян рассмеялся так же весело и беззлобно, как в первую их встречу в баре.

– Ну вот видишь, ты же совершенно не владеешь предметом, а пытаешься меня клеймить и проклинать! Поэтому давай-ка я тебе расскажу все по порядку о себе и обо всем, что я знаю, а ты уж сам потом будешь делать выводы…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«ОЧЕНЬ ОДИНОКИЙ ВАМПИР»

– …Это случилось почти год назад, когда мне исполнилось 27, и я снова вернулся в этот город, город моего детства и моей юности… Впрочем, сентиментальную часть можно опустить, она тебе знакома. Чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, я поехал на машине (тогда у меня была машина, темно-синий «вольво») в загородный ресторан, где с успехом напился до такой степени, что не заметил, когда за моим столиком появились двое субъектов, изрядно мне подливавших и попеременно изливавших мне душу. Как вскоре выяснилось, они полюбили меня с первого взгляда и поняли, что я нуждаюсь в дружеской помощи и поддержке, каковая мне бескорыстно предлагалась. Меня постигла участь всех нелюдимов, привыкших пить в одиночестве: я попался. К тому же, вероятно, они мне еще что-то подсыпали в спиртное, да и напитки подбирались по принципу «на тот свет без пересадки». Когда я почувствовал, что перехожу «на автопилот», я попросил своих новых «друзей» отвезти меня домой, потому что сам за руль сесть не смогу. Должен тебе заметить, что тогда, кроме алкоголя, у меня была еще одна слабость: к дорогим побрякушкам, которыми я в ту пору обвешивался, как Ее Величество Императрица Елизавета. Это меня и погубило. Меня вынесли из ресторана, я отдал ключи, объяснил, куда меня отвезти (они, к счастью, слушали невнимательно, или я плохо изъяснялся, иначе они ограбили бы и квартиру), потом оказался на заднем сиденье и тут же отключился. Дальнейшее помню очень туманно и отрывочно: кто-то шарил по карманам, срывал с пальцев перстни, с шеи - золотую цепочку с крестом, усыпанным камнями, я сопротивлялся - поначалу вяло, потом все активнее… Последняя мизансцена, которую я запомнил, была примерно такова: машина мчится где-то в горах (за окнами то мелькают черные деревья, то вдруг повисает близкая луна над каким-то ущельем), я делаю отчаянный рывок и хватаю того, что за рулем, за волосы, в это время второй несколько раз бьет меня ножом. Последний удар приходится в грудь, прямо в область сердца, и я, как ни странно, успеваю удивиться, что боли не чувствую, и тут мое сознание гаснет окончательно.

– …Пришел в себя в лесу, в бетонном тоннеле для ливневого стока под дорогой. Дикая головная боль, в теле такие ощущения, будто сутки назад вынули из бетономешалки: все избито и изломано, а сверху какая-то заскорузлая корка. Не сразу понял, что это кровь, которой так много, что она покрывает меня всего и насквозь пропитывает мою одежду. Но удивиться этому обстоятельству я не успел, потому что меня ожидало гораздо более невероятное открытие: в груди, по рукоятку всаженный, торчал нож. Мелькнула дурацкая мысль, что я жив от того, что нож еще в ране. Но я же врач и, несмотря на головную боль, соображал я тогда на удивление быстро. Даже беглый осмотр убедил, что нож, уж если не в сердце, то, по крайней мере, в жизненно важной области, в крупнейших артериях. Будто во сне вытащил нож и проследил, как рана моментально затянулась, не выпустив не единой капли крови. Явилась еще одна дурацкая мысль: не на том ли я свете? Однако мусор, набившийся в сточную канаву, не оставил на этот счет никаких сомнений: на том свете, каким бы он ни был, не может быть смятых пачек от сигарет, битых бутылок от «пепси-колы» и использованных презервативов. Тогда я внимательно осмотрел нож и себя. Нож был обычной самодельной финкой без особых украшений и номеров, да и сталь - так себе. Такие обычно берут «на одно дело», чтобы, ударив, не вытаскивать из раны и не подвергаться опасности обрызгаться кровью жертвы. Его я выбросил: как улика он вряд ли бы пригодился, к тому же лезвие было хоть и грубо, но остро отточено, и без чехла или ножен в карман его положить было бы неудобно и опасно. С таким же странным дотошным спокойствием я осмотрел и себя. Тело было таким же холодным, как бетон, пульс не прощупывался, сердце не билось. Может быть, я впал в какую-нибудь редкую форму каталепсии? Чепуха, я же сижу, двигаюсь, думаю! Не сразу удалось мне заметить еще одну любопытную особенность моего нового состояния: дыхание. Постоянное ритмичное дыхание исчезло, и, похоже, я в нем не нуждался. То есть, я мог сделать сколько угодно произвольных актов вдоха-выдоха любой глубины и частоты, но мог и не делать ни одного вздоха вообще. Причем, в течение весьма продолжительного времени. Как удалось мне установить позже, дышать мне требовалось не чаще, чем нормальному человеку зевать или потягиваться. Однако, я забегаю вперед… Позже мне удалось сделать в отношении себя массу удивительных открытий, в свое время ты о них тоже узнаешь.

Итак, я выбрался из тоннеля и побрел по трассе. Было раннее утро. Самыми неприятными, вернее, единственными неприятными ощущениями были головная боль (не сразу я понял, что она порождена хорошо знакомым тебе голодом) и неудобства, причиняемые заскорузлой от крови одеждой. Я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь, однако вскоре мне встретился дорожный указатель, и я понял, что ухожу прочь от города, в горы, по одному из второстепенных шоссе, ведущих к санаторным поселкам. Я повернул на 180° и побрел обратно, не испытывая по-прежнему ничего, кроме головной боли и желания раздеться. Это мне удалось позже, когда потерявший обычную шоферскую болтливость водитель грузовика доставил меня в травмпункт лесхоза (некоторое время я называл это место «леспунктом травмхоза», очевидно, из-за нестойкого функционального нарушения речи). На мое счастье, нормального врача там не оказалось, а усатое существо в белом халате с газырями и фуражке - «аэродроме» в последний раз появлялось под сводами моей Альма Матер, когда приносило туда последний взнос за свой липовый диплом. Он внимательно осмотрел меня, наверное, надеясь отыскать прилипшую где-нибудь в укромном месте купюру, но, поскольку таковой не обнаружилось, местный Вишневский помазал, где достал, йодом, спросил, не надо ли мне «какой-нибудь справка» и, когда я сказал, что нет, потерял ко мне всякий интерес. Я не осуждаю его, ведь ему, очевидно, были знакомы лишь два диагноза: «живой» и «мертвый». А здесь был настолько сложный случай… Впрочем, это я понял тоже чуть позже. К моему великому счастью, грабители оставили без внимания уникальную коллекцию моих домашних ключей, и вскоре, расплатившись с тем же примолкнувшим шофером, доставившим меня домой, я, наконец, принял душ и смог как следует осмотреть себя. Никаких особенных следов, не считая вдохновенной йодной росписи, на моем теле но нашлось.