Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера Страница 7

— Хорошо, комиссар, буду через десять минут.

Не спеша одевшись, побрившись и выпив чашечку крепчайшего цикорина, Эшер встал на площадку и набрал код. Через долю секунды он уже выходил из-под навеса публичного телепортера на Плаза дель Рондо. Дождь яростно барабанил по его плащу. В руке у Эшера был небольшой чемоданчик — легендарный интерферотрон, бич преступного мира. На противоположной стороне площади Эшер увидел огни передвижной криминалистической лаборатории и купол силового поля, наведенного полицией над местом преступления. Натянув на глаза капюшон, он медленно раскурил свою любимую глиняную трубочку затем неторопливо направился к лаборатории, у входа в которую стояло несколько человек.

Подойдя поближе, он, кроме Бриттена, увидел шефа криминалистов Демьяна Нечипорука и помощника мэра Штефана Стояна. Остальных он не знал, — наверное, это были мелкие чины из департамента. Эшер легко преодолел силовой барьер: его параметры «своего» числились во всех охранных системах Оливареса, позволяя ему проникать, куда угодно. Под куполом было сухо и тепло.

— Вы заставляете себя ждать!

Стоян кипел от злости. Сняв капюшон, Эшер выпустил ему в лицо густую струю крепкого дыма, от чего тот закашлялся и сник.

— Я прибыл так быстро, как смог. Где тело?

Бриттен, пожав Эшеру руку, подвел его к очерченному светящимся мелом участку. Из ровной плоскости тротуара торчали две голые ноги. Остальное тело выше колен находилось, очевидно, под землей. Никаких признаков дорожных работ, взлома покрытия или нанесения нового слоя пластальта не наблюдалось. Поверхность тротуара была девственно чистой и нетронутой.

Эшер, попыхивая трубкой, наклонился к пяткам.

— Когда это было обнаружено?

— Приблизительно час назад. Предварительная эхоскопия показала, что труп без видимых повреждений целиком врыт в землю. Или вырос из нее ногами кверху— черт его разберет, что тут произошло на самом деле.

Бриттен был явно обескуражен этой загадкой.

Некоторое время Эшер пристально, сквозь мощную мю-мезонную лупу изучал узор на большом пальце левой ноги трупа, затем выпрямился и стал учащенно дымить, неподвижно глядя в какую-то удаленную точку. Бриттен хотел было задать ему вопрос, но сдержался, вспомнив, что тревожить прославленного детектива во время раздумий крайне опасно. Наконец, Эшер очнулся и произнес, обращаясь к комиссару: «Судя по наиболее очевидным и несомненным признакам, жертва — человек с двумя высшими образованиями, имел дело с позитронной техникой, некоторое время работал на Фобосе, дважды был женат. Он — любитель выпить, перенес две неудачные операции на щитовидном модуле, кроме того, мучается, то есть, уже отмучился, запорами. Его дядя погиб в лифте от короткого замыкания». Бриттен онемел от неожиданности. Аналитические способности Эшера всякий раз ставили его в тупик.

— Но Густав, ради всех святых, откуда это тебе известно?

— Элементарно, комиссар. Как-нибудь на досуге я посвящу вас в некоторые технические нюансы моего подхода к сыскной работе. Однако сейчас, мне кажется, пришла пора заглянуть в прошлое.

С этими словами Эшер, хитро улыбаясь, постучал по своему чемоданчику.

Работа интерферотрона всегда вызывала у Бриттена, как, впрочем, у всех, кто оказывался рядом, нечто вроде священного ужаса. Несмотря на то, что Эшер снабдил аппарат инструкцией в полторы тысячи страниц, содержавшей исчерпывающие указания, принципы действия интерферотрона и правила пользования им навсегда остались загадкой для полицейского корпуса Оливареса.

Устройство представляло собой подобие древнего портативного компьютера с откидывающимся экраном, однако вместо клавиатуры имело чувствительную к прикосновениям прямоугольную плоскость размером с обычный лист бумаги. До начала работы Эшер, как обычно, исполнил предварительное установочное фламенко. При Густаве всегда находился автономный музыкальный бокс с заранее подобранными фрагментами различных сочинений, а также некоторыми набросками, разработанными Эшером самостоятельно. Включив бокс, Густав попросил присутствующих отойти в сторону, чтобы расчистить свободное место для танца. Он надел кастаньеты, сжал зубами небольшую острую наваху и с первым аккордом гитары высоко подпрыгнул. Приземлившись, Эшер выплюнул наваху, вонзившуюся в ствол небольшого кактуса в полудюйме от виска Стояна. «Гранада! Севилья!» — громко воскликнул Густав. Экран интерферотрона слегка засветился. «Оле! Оле!» — активизировал работу устройства Эшер. На дисплее появилось приглашающая надпись: «Над всей Испанией безоблачное небо». Эшер достал из наружного кармана чемодана несколько датчиков пирамидальной формы и запустил их в воздух. Вместо того, чтобы упасть, они начали плавно кружиться в радиусе семи футов вокруг торчавших из асфальта ног.

При работе с интерферотроном Эшер щелкал пальцами, ритмично постукивал по плоскости, издавая при этом нечленораздельные возгласы. После нескольких минут таких манипуляций на экране появлялась первая картинка — многослойное сплетение одинаково серых прямоугольных ячеек на темном фоне, а в правом верхнем углу выскакивала небольшая табличка с цифровыми обозначениями. Эшер, некоторое время вглядевшись в дисплей, ставил затем метки на одной-двух ячейках, затем увеличивал изображение.

Вблизи ячейка имела уже не столь правильную форму, приобретала цвет, объем и обрастала по краям бахромой мелких розовых стрелочек, торчавших в разные стороны. Эшер, отметив другим цветом некоторые стрелки, исполнял на интерферотроне стремительную дробь, перемежаемую гортанными воплями. На экране возникал мутный вихрь, затем изображение разглаживалось, и перед зрителями представала вполне реалистичная картинка того, что происходило на этом месте в момент преступления. Эшер мог менять ракурс, наезжать на сцену или отъезжать от нее, замедлять или ускорять действие, а также делать запись. При желании, подключившись к системе холовидения, можно было получить объемное изображение, но оно не отличалась высоким качеством.

Заинтригованный Бриттен наблюдал за тем, как под ловкими пальцами прославленного физика на экране возникала невероятная картина…

— Извините, что прерываю ваше увлекательное повествование, но не могли бы вы сказать, — я попал в Кантабиле? Просто ваш дом — ближайший к дороге, а указателей никаких не видно.

Стив и Густав вздрогнули от неожиданности. На пороге стоял высокий шатен, похоже, 74-го артикула, в легкой одежде велосипедного гонщика — шлем, майка, шорты и спортивные тапочки. Он был по пояс забрызган грязью: очевидно, путь был долгим.

— Да, это Кантабиле. Простите, с кем имею честь…

— Богенбрум. Франц Богенбрум. Уже вторые сутки добираюсь сюда к вам из Оливареса.

Густав оживился.

— О, так мы, можно сказать, земляки. Меня зовут Густав Эшер, а это — Стив Макналти.

— Очень приятно.

— Прошу вас, Франц, присаживайтесь. Что подвигло вас на столь долгий и опасный путь? Дело в том, что я в свое время тоже перебрался сюда из Оливареса.

— Невыносимая жизнь. Похоже, что психосфера в городе окончательно рехнулась. Те несколько человек, которые оставались в городе после всех переселений, давно уже сбежали. Я, наверное, последний.

— А почему Кантабиле?

— Жертва рекламы. Посмотрел в агентстве рекламный ролик и подумал, что здесь будет лучше. Но смотрю, на самом деле тут далеко не все так радужно. Вид на свалку с горы очень впечатляет. Аромат совершенно неповторимый. С ним может конкурировать только запах, которым меня чуть не убило в агентстве недвижимости. Кто-то несколько лет назад залил там ужасной гадостью все помещение.

Густав почему-то громко рассмеялся, хлопнув себя по колену, но туг же усилием воли вновь принял серьезный вид.

— Вы приехали на…

— … велосипеде. Даже вырядился соответствующим образом. Пришлось ограбить музей старинной одежды. А из спортивного магазина одолжил горный велосипед — модель 2380 года, вроде бы не рассыпается.

— Я такая же жертва рекламы, как и вы. Но живу здесь давно, так что уже свыкся. Если намерены оставаться — милости просим, свободных домов тут достаточно. В Кантабиле живет человек двадцать. Или девятнадцать, Стив?

Макналти задумался, пытаясь вспомнить, у кого были последние похороны. В их поселке уже было несколько случаев смертей из-за отказа модулей, — выпуск комплектующих был прерван войной, а после массовой эвакуации на другие планеты судьба оставшихся в колыбели цивилизации землян никого не волновала. К счастью, сохранился еще небольшой запас химикатов, позволявших продлевать агонию. Да и смерть была совсем не той, что в старые времена: покойники полностью, до порошкообразного состояния, разлагались в течение полутора часов, распространяя при этом запах корицы. Похороны в результате превратились в развлекательное мероприятие, на котором виновник торжества помещался голым в прозрачную емкость и устанавливался в центр гостиной, будучи чем-то вроде цветочного попурри, а шумные гости за ним наблюдали, булькая коктейлями и комментируя вслух все малейшие нюансы разложения. Трудность состояла в том, чтобы вовремя всех оповестить и успеть собраться прежде, чем стремительные процессы окисления превратят недавнего знакомого в вещество, смахивающее на старинный порошок для чистки раковин.