Борис Немировский - Сказки Страница 7

— Не знаю. Только не нравятся мне эти игры. Смотри, до чего ребенка довели, он же так заболеть может…

Я же говорил, уходить надо! Куда-куда? Я знаю, куда? Вы здесь начальник, Вы и командуйте! Что, запасных позиций нет? Как это — нет? Я под Харьковом еще не так дрался, а за спиной всегда окопчик был! Вы мне перед носом своим пистолетом не машите, я Вам не… что? Как — некуда? Что сзади? Вот черт, а я ж не знал… Я не берлинец, Herr Oberleutenant, я из Гайленкирхена… Понял. Понял. Все. Некуда. Хайнц, заряжай. Сейчас они опять пойдут. Им через нас только…

— Вовка, ну нет, ну так нельзя… Давай его разбудим…

— Тоже плохо. Еще вскочит, переполошится… Попробуй его укачать, что ли. Ничего себе, тринадцатый год оболтусу — укачивать его надо.

— Ну и ничего, ну и укачивать! Некоторых и в сорок надо… Тшшш, тшшш, маленький. Все хорошо, все хорошо. А-а, а-а, мама покачает, все будет хорошо… Спи, птенчик, спи…

— Гельмут, я боюсь. Я так не могу. Что делать?

— Ну погоди… У него температура есть?

— Нет, кажется. Вот, лоб нормальный, губы не запеклись…

— А он поел хорошо сегодня?

— Вот вечно ты так — ты же рядом за столом сидел!

— Слушай, перестань. Ну не помню я…

— А, ладно. Хорошо, нормально поел. Может, позвонить доктору Платтену?

— В три часа ночи? Нет уж, давай как-нибудь его до утра успокоим, а утром отвезу его к доктору — пусть посмотрит.

— А в школу?

— А что в школу? Ничего, пропустит денек. Напишу записку.

— Артиллеристов? Точно. Правильно. Если вон туда поставить сорокапятку, она сможет в пару выстрелов там хотя бы кирпичом все завалить. Нет, о «кукушках» постараемся позаботиться — прикроем, чем сможем.

— Здорово, боги войны! Давай-давай… стала. Что? Да, я. А откуда… Женька?! Женька, братан! Я и не знал, что ты поблизости. Слушай, вырос… Лейтенант! Старшего брата козырять заставишь, а?

— Виноват, товарищ старший лейтенант. Брательник это мой, младшенький. Я-то думал, его еще в сорок втором… Извините. Ну, Женюра, покажи, чего твоя бухалка умеет! Не боись, прикроем. Уж я прикрою, не сомневайся…

— Schlaf, Kindchen, schlaf… Dein Vater sieht Dich scharf…[4]

— Гунде, что ты делаешь?

— А на что это, по-твоему, похоже? Успокаиваю его. Укачиваю.

— Мальчишке скоро тринадцать, что ж ты его укачиваешь?

— Бла-бла-бла, тринадцать. А вот укачиваю — видишь, помогает. Улыбается.

— Так все равно же что-то бормочет.

— Зато хоть улыбается. Ты иди, ложись.

— А ты?

— Я тут еще немножко посижу, мало ли что.

— Смотри-ка, вроде успокоился немного.

— Не нравится мне, как он успокоился.

— Ну, знаешь — на тебя не угодишь. Кричит — плохо, молчит — опять не слава Богу…

— Да-а, ты посмотри, какой он. Насупился, лицо какое-то застывшее… Не нравится мне это. Не нравится. Может, неотложку вызвать?

— И что мы им скажем? У сына кошмары, дайте таблетку? Вчера праздник был, он, наверное, перевозбудился, да так и спать лег.

— Может, он простудился? Вчера с ребятами на речку бегал — может, они купаться лазили? Я запретила.

— Запретишь ему, как же…

Хайнц! Хаааайнц! О, Господи, Хайнц! Хайнц, ты что? Ну погоди чуток, я сейчас тебя перевяжу… Да какого дьявола?! Что Вы говорите, Herr Oberleutenant, какой там «мертв»! Да я с ним с польской! Хайнц! Скажи что-нибудь!

Убит. Господи, ну что же это… Есть прекратить панику. Уходить? Куда уходить? Вы же сами говорите — Рейхстаг уже там, за спиной. И Иваны — тоже, наверное, уже там. Некуда.

Иваны атакуют! Да бросьте Ваш пистолетик, что Вы им там навоюете! Подавайте ленту! Ленту, я сказал, Himmelherrgottnochmal[5]!!!

Женька, что же это ты… Женька… Братишка… Ребята, ну как же так? Он же не высовывался. Я ведь этого кукушонка снял, кто же… Жееенькаааа!

Есть отставить панику. Есть. Да, сейчас уже можем — там после двух снарядов, наверное, всех поубивало к матушке. Женя всегда так основательно работал… Что ж я маме-то теперь скажу…

Готовы? Да, готовы. Давайте, ребята. Зинченко и Берштейн — прикрывайте. Посматривайте на крышу, если что. Остальные… приготовились… За Родину, за Сталина! К Рейхстагу! Урааааааааааа!!!

— Мама! Мамочка!

— Тшшш, маленький, тише, тише… Все хорошо, сыночка, все в порядке. Мама здесь. Мама рядом.

— Мама, меня убило! Меня… там…

— Ну-ну-ну, тише-тише. Ты просто видел плохой сон. Видишь, все хорошо, все спокойно. Скоро утро. Спи, мой маленький, спи. Мама здесь. Все хорошо…

За окнами занималось утро второго мая 2045 года.

Обыкновенный вечер доктора Джокера

«Как уютно, как спокойно посидеть у камина в такой отвратительный день, как этот» — лениво думал доктор Джокер, раскачиваясь в кресле и задумчиво посасывая трубку… Кресло было вообще-то не качалка, а просто колченогое и разболтанное старье, но доктору оно нравилось, так как своей разболтанностью с успехом заменяло ему дорогой предмет обстановки. До той поры, конечно, пока не развалится. Но доктора такая перспектива трогала мало — он не очень любил заглядывать в будущее. Хотя и умел. В последний раз он предсказал своей горничной Марте, что ее богатый дядюшка скоропостижно выздоровеет, да так и случилось. С тех пор Марта затаила злобу и делала доктору всякие пакости при каждом удобном случае. Впрочем, дядюшка ее тоже остался на доктора в обиде, так как не только благодаря ему поправился, но в то же время и разорился. Благодаря доктору же — тот его лечил и счет оказался для старика губительным. К счастью, пакостей добрый дядюшка творить не мог — богадельня, где он нынче обретался, была далеко, и вся его нерастраченная изобретательность уходила на бесславную борьбу с ненавистными врачами и крысами. Что же думали по этому поводу последние — доктор Джокер не знал и знать не хотел. Он мирно сидел в раздолбанном кресле, размышляя о камине, которого у него не было, и посасывая, как было уже выше сказано, телефонную трубку…

За окном вечерело. Лил промозглый осенний дождь, еще более отвратительный оттого, что вечер был июльским. Сквозь щели в оконной раме в комнату пробивался туман мерзкого желтоватого оттенка, обильно сдобренный различными кетонами и альдегидами фабричного производства. Вместо уютных отблесков каминного огня на задумчивое лицо доктора падали уютные отблески ближайшего горящего дома, что было с точки зрения освещения в общем-то, одно и то же. Доктор уронил на пол трубку и взялся за газету. Он очень любил такие вот одинокие, спокойные вечера, полные уюта и сибаритства, когда ровным счетом ничего не случалось. Мир был особенно прекрасен в эти минуты, обещая долгие часы упоительного безделья и тупого глазенья в перевернутую вниз заголовком газету…

К химическому запаху тумана вдруг примешалась новая струя, явно биологического происхождения. Доктор Джокер с беспокойством повел носом, пытаясь определить таким образом источник этой, прямо скажем, навозной вони, в глубине души надеясь, что нечто, испускающее ее, находится на улице. Но увы, надеждам его не суждено было исполниться — тянуло из-за приоткрытой двери в коридор. «Не иначе, посетитель», — тоскливо подумал доктор, поворачиваясь в сторону запаха. Кресло жалобно взвизгнуло, однако нашло в себе силы продолжать свою безрадостную жизнь. Дверь приоткрылась еще и впустило в комнату странное существо густого коричневого цвета, наводящего беспристрастного наблюдателя, каковым доктор себя полагал, на мысль опять же о навозе. Близко посаженные глаза посетителя сверкали густым желтым цветом и он скалил в отвратительной ухмылке грязно-бурые клыки. Излишне будет упоминать, что зловоние исходило именно от этого существа. Запахнув на себе такой же, как оно само, коричневый плащ, создание скорчило мистически-высокомерную, по его представлениям, гримасу и вперило в доктора глазищи. На самом же деле гримаса лишь создала у доктора впечатление, что гость страдает глубочайшим расстройством желудка. Впрочем, хозяин, как и подобает хорошему терапевту, с диагнозом не торопился.

— Хмм… — задумчиво протянул доктор, придерживаясь старого принципа мистера Доджсона «Когда не знаешь, что сказать, говори по-французски». В качестве ответного приветствия существо издало звук, похожий на отрыжку.

— Смотри-и на меня-а-у! — завопило оно с подвывом. Зенки его завращались в разные стороны, как у хамелеона, и в конце концов сползли к переносице. Монстр попытался по-мефистофелевски взмахнуть плащом, запутался в нем и с грохотом упал под стол.

— Смотрю, — меланхолично ответил доктор Джокер, — Что, Барнум приехал?

— Чего? — прохрипело чудище, безуспешно пытаясь выбраться из дебрей плаща.

— Я имею в виду, — пояснил доктор, — что для цирка Дю Соле вы староваты немного. Впрочем, если вы — пациент, то вы не по адресу. Я не психиатр.