Анатолий Шалин - Путешествие Тимофея Авоськина за пределы Солнечной системы Страница 7

Степан кивнул.

— Делаешь успехи, но ты, Тимофей, пока еще не все осознал. Мы ведь отныне герои этого мира и подчиняемся его законам. А да будет тебе известно, что законы эти очень жестки. Они гласят, что если герой силен, уверен в себе, умен, храбр, вынослив, справедлив, я имею в виду, естественно, положительного героя, то он выйдет из всех передряг благополучно, но если герой в чем-то отойдет от святой правды, смалодушничает, проявит трусость, нерешительность — его ждет быстрый и ужасный конец.

Видимо, я здорово побледнел, и по выражению моего лица Степану стало ясно, что до меня наконец дошло, в какую жуткую историю я попал. Конечно, и сам Степа, и Григорий, и капитан Прохор давно привыкли к опасностям. С их закалкой, прямодушием они вполне вписывались в роли удачливых положительных героев, мне же был уготован жалкий жребий неудачника, слюнтяя, труса, помирающего в конце третьего акта в каком-нибудь трухлявом сарае от заворота кишок, насморка, укуса ядовитого марсианского комара или еще чего-нибудь в этом духе. Только теперь я до конца прочувствовал, почему мой друзья держали меня в неведении относительно чудес планеты Арис. Они знали, здесь, в кошмарных дебрях реальности и воображения, в хитросплетениях сказок, фантазий, бытовых драм, ковбойских боевиков и уголовной хроники погибнет Тимофей Авоськин, найдет свой скорый и бесславный конец. Эх…

— Погоди лапки поднимать, — сказал Степан, дружески похлопывая меня по спине. — Еще не все потеряно. Ты ведь тоже участвуешь в постановке спектакля, и от тебя кое-что зависит. Надо бороться, в первую очередь с самим собой! Так-то, старик. Напрягай извилины! Ну, а сейчас пошли спать. Утро вечера мудренее. Да, самое главное, для чего я читал тебе все эти лекции. Эту красотку, как ее, Терзалию, выкинь из головы и думать о ней забудь! Теперь-то ты понял, что эта встреча с красавицей была завязкой действия, началом романа, в котором всем нам отведены какие-то роли, возможно, совсем не те, на которые мы претендуем. Понял? Нам и надо-то две недели здесь продержаться, пока ремонт не кончим. Уяснил?

Я кивнул, молча пожал Степану руку и уныло поплелся в свою каюту. В каюте я свалился на кушетку, лег на спину, заложил руки за голову и долго смотрел в потолок. На душе было горько и пакостно. Я попробовал уснуть, долго метался в постели, забылся уже где-то под утро, и мне приснилось лицо Терзалии Крис, ее насмешливые горящие глаза звали куда-то в неизвестность, завораживали, дразнили…

Глава 7

Проснулся я от грохота падающих стальных листов, беготни роботов и громовых раскатов капитанского голоса. Прохор ругался на трех языках с представителем местных ремонтников. Кажется, они привезли ему какие-то детали в меньшем количестве, чем он заказывал.

Начинался капитальный ремонт звездолета. И Степан, и Григорий, и робот Филимон, и даже кот Василий носились по коридорам с реактивным ревом. Все были заняты какими-то срочными и сверхсрочными делами, один я слонялся по каютам и бесцельно курсировал между рубкой управления и кают-компанией. Чувствовал я себя совершенно лишним, обделенным и глубоко несчастным. Слабая надежда, что и мне найдется во всеобщей суматохе какое-нибудь полезное занятие, правда, теплилась в моей душе. Чтобы не выглядеть отпетым тунеядцем, я предложил свои услуги Степану, но он сказал, что пока ему помощь не требуется и что я могу отдыхать и набираться сил. К штурману, а тем более к капитану, подойти в поисках работы я не решился, очень уж озабоченными они оба выглядели.

И чтобы хоть как-то убить время до обеда, я пошел к себе в каюту, взял листок бумаги, карандаш и, расположившись в кресле, стал почти машинально рисовать какие-то линии и завитушки. При этом я столь же машинально мурлыкал себе под нос слова популярной одно время очень печальной песенки, в которой речь шла о юном звездолетчике, который поссорился со своей любимой перед дальним рейсом, а потом погиб где-то у чужой звезды при выполнении особо опасного задания. Песенка была просто душераздирающая, вполне гармонирующая с моим настроением, и когда я добирался до последнего куплета, в котором были такие слова:

И там, на далекой планете,В горах его кости лежат,

Я чувствовал нездоровый озноб и желание выть волком.

Минут через десять такого скорбного мурлыканья я вдруг с удивлением обнаружил, что рисую по памяти портрет Терзалии Крис. Рисовальщик из меня всегда был никудышный, поэтому сходство портрета с оригиналом меня удивило и даже потрясло. «Уж не прорезался ли у меня под влиянием условий планеты Арис талант к живописи?» — размышлял я, с некоторой оторопью разглядывая рисунок. И в этот самый момент случилось невероятное: лицо Терзалии на бумаге вдруг лукаво улыбнулось и подмигнуло мне левым глазом. Я выронил лист с рисунком и зажмурил глаза. «Успокойся, Тимофей, — сказал я себе, — у тебя начинаются галлюцинации. Ты переутомился, переволновался, тебе надо отдохнуть, подлечить нервы. Сейчас же найди Филимона и попроси у него успокоительную таблетку».

И я не очень уверенной походкой направился в кают-компанию, где робот Филимон после долгих занудливых расспросов о моем самочувствии выдал мне из корабельной аптечки все, что требовалось.

Однако таблетки помогли мало. Видение Терзалии Крис стало неотвратимо преследовать меня. Первые два дня я еще трепыхался, пытаясь следовать совету Степы, и стремился забыть Терзалию, но утром третьего дня почувствовал, что все мои попытки освободиться от навязчивого образа жалки и ничтожны, Я был порабощен, и воля моя была растоптана. Рыжая красавица очаровала и околдовала меня. Жизнь моя отныне была переломана, и я уже знал, что буду искать Терзалию. Знал, что не смогу улететь с Арис, не увидев ее еще раз, а если улечу, не увидев, то не смогу себе уже этого никогда простить и буду стремиться на эту странную планету к этой женщине весь остаток жизни. И все мое существование на Земле и моя работа над диссертацией в институте казались мне уже муторным бессвязным сном. И все мои годы до встречи с Терзалией были прожиты впустую. И все мое будущее существование без Терзалии — бессмысленным…

Естественно, что и мысли мои, а было их прискорбно мало, вращались вокруг рыжей красавицы. Желание увидеть Терзалию росло в геометрической прогрессии. К обеду на четвертые сутки нашего пребывания на Арис желание это достигло критических размеров. И если за день до этого я просто страдал молчаливо и гордо на кушетке в своей каюте, то тут во мне вдруг пробудилась какая-то дьявольская энергия. Точно посаженный в клетку волк, я часами кружил по каюте, с автоматизмом лунатика вышагивал по коридорам звездолета и уже никого и ничего не замечал вокруг. Цель моя теперь определилась более четко, и мучило меня одно: каким образом улизнуть со звездолета в город?

Визитная карточка с адресом Терзалии хранилась у меня в нагрудном кармане. Адрес я выучил наизусть и был уверен, что и во тьме и с завязанными глазами сумею отыскать Старую мельницу на улице Голубой розы. Тревожило другое — с началом ремонта ни о каких вылазках на Арис никто из команды речи больше не заводил, мои товарищи были слишком заняты ремонтом на звездолете. А одного меня, даже если бы я стал умолять об этом на коленях, капитан Прохор в город не отпустит, в чем, в чем, а в этом я не сомневался. И разговор на эту тему с капитаном даже заводить не стоило. Все мои упования, были на Григория и Степу — вдруг кому-нибудь из них захочется прогуляться. Вот тут-то, думал я, главное, не упустить момент и оказаться у них под рукой. Раз по пять я подкатывал то к штурману, то к кибернетику и вел продолжительные беседы о необходимости отдохнуть, расслабиться, подышать свежим воздухом. Нет, никогда до этого даже на ученых советах я не блистал таким красноречием, таким ораторским темпераментом, такими плавными законченными периодами. Метафоры, анафоры и прочие синекдохи так и сыпались из меня, но, увы, слушатели были глухи к моим стонам. В конце концов я почти отчаялся добиться поездки в город легальным путем и стал подумывать о самовольной отлучке, бегстве, дезертирстве. Словом, созрел для бунта. И тут спасение пришло с той стороны, откуда я его и не ждал, — от капитана.

Видимо, Прохор Булкин несколько раз спотыкался взглядом о мою фигуру, возникавшую в самых неподходящих местах звездолета, и ему это порядком надоело.

— Тимофей! — окликнул он меня сердито. — Вам заняться нечем? Что вы слоняетесь из угла в угол и путаетесь у всех под ногами? Разве Степан не нашел для вас работу?

— Пока не нашел, товарищ капитан, — сказал я, — но надеюсь, что и мне удастся принести посильную пользу коллективу.

Капитан Прохор крякнул и внимательно оглядел меня с ног до головы.

— Вездеходом управлять умеешь?

— Когда-то кончал курсы, — ответил я, еще не понимая, к чему клонит капитан.