Вера Чиркова - Женись на мне, дурачок! Страница 8

Ортензия, вернувшись, шустро забирается в повозку и сразу вцепляется в скамейку. Видимо, вчерашний урок пошел ей на пользу. Но сегодня я не собирался так резко срывать повозку с места, пока не запью стоящие в горле пирожки кружкой надоевшей простокваши.

Вторую кружку вместе с пирожком протягиваю миледи, и она беспрекословно приступает к завтраку. Ну вот, еще бы денек вместе попутешествовать, глядишь, и научилась бы чему-нибудь. Однако такого счастья нам не суждено. Еще с четверть часа назад, когда дорога шла крутым, почти безлесым склоном холма, я разглядел в утренней дымке шпили храмов и флюгера на башнях дворца. По моим расчетам, это и есть Заречье.

Мелькнула было в моей голове соблазнительная идея сдать миледи в руки правосудия прямо там, но воспоминание о просьбе Клариссы дать ей декаду на разборку этой интриги сыграло решающую роль. В конце концов, может, не зря говорится, что месть должна созреть, как хорошее вино?

Заметив, что спутница допила простоквашу, подвигаюсь на своем сиденье в сторону и хлопаю рукой по нагретому месту рядом с собой, приглашая сесть. Пора приводить в исполнение вчерашние замыслы.

По обучению миледи управлением повозкой.

— Что? — недоуменно вскидывает рыжеватые бровки Ортензия и потихоньку отодвигается назад.

— Иди сюда! — строго рявкаю я, ну не уговаривать же ее?

— Зачем? — неуступчиво интересуется она, пряча что-то за спиной.

Что именно, хотел бы я знать? Но раз хочу, значит, узнаю, таково мое правило.

— Догадаешься сама?

Нет. Судя по нахмуренным бровям, подозрительному взгляду и поджатым губам, ни за что не догадается. Потому что ее мысли текут совершенно не в том направлении. Это какой же извращенкой нужно быть, чтобы придумать такие вещи, от которых в голубеньких глазках стынет откровенный ужас?

— Я и раньше подозревал, миледи, что ваш ум есть нечто патологически злобное и пронырливое, а сейчас убедился, что там присутствует также порядочная доля грязного извращения, — тоном наставницы Бентийского монастыря вещаю я, и это производит именно то впечатление, которое нужно мне.

Взбешенная такой отповедью Ортензия разъяренной кошкой бросается на меня, замахиваясь чем-то ярко блеснувшим на солнце.

Вот сколько раз говорил мой учитель по бою на мечах и кинжалах, что ярость всегда слепа! И как жаль, что миледи этого не слышала и не заучила так же намертво, как я. Потому что рассчитать порыв разъяренного противника так же легко, как и предотвратить. В чем она уже убедилась, сидя на полу с завернутой за спину рукой, из которой я нежно вытаскивал почти родные мне ножницы.

Оказывается, она еще и клептоманка. Фу, как неблагородно — обобрать своего благодетеля! А ведь именно таковым я для нее и являюсь. Несмотря на личные счеты и оскорбления, не бросил обидчицу посреди дороги, а взял с собой, одел, законспирировал… Потом прикупил новых, ну, относительно новых вещичек, вез, кормил, поил, все выходки прощал, спать укладывал, согревал, своим плащом пожертвовал… Теперь вот от тяжкого греха убийства ближнего спасаю…

Все это я укоризненным тоном расстроенной гувернантки рассказываю миледи, насильно усаживая ее рядышком и вручая ей в руки вожжи. И, тронув лошадей с места, тем же тоном объясняю, как править обученной парой, как заранее просчитывать вероятные повороты дороги, как придержать лошадей перед выбоиной…

В общем, все то, что любой деревенский мальчишка двенадцати лет знает назубок. А те, у кого отцы занимаются извозом, намного раньше.

Она кусает от досады и злости губы, по щекам текут соленые ручейки, оставляя на грязном личике светлые полоски. Ну почему она такая грязнуля? Совершенно не умеет следить за собой без горничных и служанок! Даже простых правил не знает, вроде того, что, прежде чем лезть в повозку, нужно хорошенько очистить прутиком грязь с сапог, а потом еще и протереть их пучком сухой травы.

Когда я объяснял это в первый раз, миледи смотрела с такой ненавистью, словно ее танцам диких племен учат. Потом, правда, кое-как смирилась, после того как я на одном из коротких привалов выдал ей огрызок веника, найденный под сиденьем, и заставил вымести отвалившиеся комья грязи.

Однако мои уроки управления лошадками не проходят бесследно, и вскоре миледи почти уверенно правит повозкой. А когда первые домишки Заречья приблизились настолько, что их стало можно рассмотреть в подробностях, я перебрался назад и, по-барски развалившись на скамье, внимательно следил за своим кучером, время от времени тихонько подавая советы.

Городок не огорожен даже условной изгородью, но у дороги стоит будка стражи. А рядом несколько стражников, собирающих с въезжающих проездные. Остановили и нас, и я, демонстративно зевая, лениво подал сержанту серебряный квадратик.

— Как записать лорда? — вежливо спросил он, открывая толстую книгу.

— Зигель дель Ксаро, — надменно бросил я, следя из-под полей шляпы за стражами.

И остался совершенно удовлетворен, когда заметил, как почтительно вытянулись их фигуры.

Еще бы, одна из самых знатных фамилий королевства!

Знали бы они, что на облучке сидит представительница не менее родовитой фамилии! И, в отличие от меня, подлинная.

Нам благосклонно кивают, разрешая въезд, но лошади не трогаются с места. Незаметно толкаю замешкавшуюся миледи носком сапога. Она вскидывает кнут, и лошадки резко срывают повозку с места. Я злым шепотом сообщал неумехе, едва не выдавшей себя с головой, все, что думаю про ее умственные способности, и едва не прозевал широко раскрытый от изумления рот всадника, едущего нам навстречу.

Уж слишком заинтересовал его чем-то наш выезд, раз он тут же развернул коня и поехал вслед за повозкой.

Осторожно опустив затертый ситец занавесок, в щель между которых наблюдал за всадником, я задумался о причинах такого внимания и тяжело вздохнул. Меня не устраивало ни одно из возникших в моей голове предположений.

Потому что если это незнакомый мне друг Зигеля, то проколоться на совместных воспоминаниях проще простого. А вот если этот человек узнал миледи… то мое положение еще хуже. Скорее всего, никто не поверит, что я таскаю ее с собой из жалости, людям несвойственно верить в те душевные качества, которых не наблюдается у них самих.

В любом случае мне прежде всего следовало как можно скорее расстаться с Ортензией и повозкой и, если повезет, сменить облик.

План родился быстро, и я немедленно и неуклонно принялся за его выполнение.

Высадил миледи из повозки у крыльца губернаторской приемной, которая по традиции размещалась на центральной площади, в здании с зеленым флюгером. Сухо объяснил ей ее права, сунул на всякий случай в ладошку несколько квадратиков и резко стегнул лошадей кнутом.

От повозки и животных я избавился в гостинице через три квартала. Предупредив покупавшего лошадей старшего конюха, что преимущественное право выкупа имеет прежний хозяин лошадей, если он явится за ними в течение трех дней. На этой операции я не потерял ни квадратика — торговец, в предвкушении скакунов, своих лошадей продал со скидкой.

Позвякивая квадратиками, выхожу из гостиницы и переулками добираюсь до одежной лавки, предусмотрительно войдя только в третью из тех, что попались на пути. Здесь я полностью сменил гардероб, попросив не продавать и никому не показывать мои прежние вещи в течение все тех же трех дней.

Собрал чуть вьющиеся волосы в тугой хвост и спрятал его под серую дорожную шляпу, украшенную сеточкой от комаров и прочих любителей чужой крови. Поднял воротник серой же длинной куртки, посмотрел в зеркало. Неплохо. На светловолосого красавчика, вошедшего сюда в вышитом камзоле и с распущенными локонами, мало похож, но если вспомнить изощренную фантазию миледи… лишняя предосторожность не повредит.

И я вновь направляюсь к центру города, беспечно насвистывая и помахивая потертым баулом, в котором лежит все то, что требуется в дороге неприхотливому путешественнику. Включая полотенце, мыло и пухлую зачитанную книжонку. Но, строя из себя беззаботного господина, не забываю исподтишка бдительно рассматривать все, что происходит вокруг. И внимательно читать даже самые незаметные вывески. О, а вот и то, что мне нужно!

Вход в рабочий кабинет мага-иллюзиониста вел со двора и никакой очереди там пока не наблюдалось. Это к вечеру к дверям начнут украдкой пробираться почтенные и не очень почтенные горожане. Чтобы нацепив кратковременную личину, навестить веселых девушек из ближайшего заведения, не опасаясь нарваться на знакомых.

— Что желает милорд? — безразлично буркнул повидавший всякого маг.

— Сбросить иллюзию, — снимая шляпу и усаживаясь в кресло для пациентов, пожелал я.

— И не жаль? Работа-то искусная, — хмыкнул он.

Да чего же тут жалеть? Это я раньше не понимал Зигеля и даже, каюсь, иногда над ним посмеивался, глядя, как он прячется от особо настойчивых почитательниц.