Игорь Подгурский - Иду на «ты» Страница 8

Совместная атака дружинников, русской нелюди, деревни и неожиданного подкрепления была воистину страшной. Семь английских и шотландских баллад, три ирландские саги, одна былина и восемнадцать анекдотов, посвященных этому бою, до сих пор пылятся в местных библиотеках всех смежных реальностей.

Великолепен был Соловей, глушивший молодецким посвистом своих и чужих без разбора. Героями себя выказали крестьяне, поднявшие на вилы и рогатины полтора десятка растерявшихся волколаков, неустрашимы оказались местные княжеские дружинники, которые на пару добыли девятнадцать эльфийских ушей – с сережками и без.

Отличился и Сивка. Двести сорок семь разящих ударов полновесным копытом нанес он врагам хозяина, тридцать один из них – с летальным исходом.

Кузнецов, Попович, Ермак… Что за имена! Что за люди! Великолепная тройка семь с половиной минут перекрывала отступление на мост разрозненным подразделениям супостата, вынуждая его вновь и вновь бросать свой авангард в гибельные атаки.

Не обошлось и без потерь. Героической смертью пало на поле брани Одноглазое Лихо-старшее, оставив круглыми сиротками дочурок своих – Лихоимку и Лихоманку.

Загнав к реке и обхватив пятиаршинными дистрофичными руками обезумевших от ужаса ушастых и уже безухих эльфов, Лихо глоток за глотком сосало их неизбывную перворожденную тоску. И усосалось до смерти. Но ушла тоска из мутных душ эльфов, а с ней ушла и их вечная злоба на смертных. С той поры нет на свете существа душой чище эльфа. Веселый и беззаботный, шныряет лесной народец в заповедных лесах. В Лукоморье в годовщину битвы, правда, их иногда давят – в память о Лихе.

Были и другие утраты, скорее даже не утраты, а повреждения. На двести сорок восьмом ударе подвернул заднее копыто Сивка. Легко ранили поганое Идолище. А еще сломал палец, ковыряя в носу, пятилетний внучок старосты. Да местного деревенского стукача Гнуса-правдолюба извели. Свои же и прибили. «Семь бед – один ответ»,– только и заявили местные, когда Илья прибежал на крики Гнуса о помощи. Само собою, были многочисленные синяки и ссадины, да кровоточащий укус на шее у Левы.

Что касается личного вклада в победу самого Задова, то он оказался ограничен лишь гибелью вампира, потому как в бою от Левы, как от прокаженного, шарахались все – даже свои. Впрочем, единственный знаковый триумф Задова стоил многого и был дороже десятка других успехов дня. Ах да, мы же совсем позабыли об удачном выстреле Задова!

Кстати, Муромец до разгулов всерьез так и не добрался. Помял, потрепал, вмятин им на латах понаделал, но не добрался. Одному титановый гульфик отсек, с другого молодецким ударом сбил шлем, однако ушли бродом конные разгулы. Бросился Илья к Сивке, а тот виновато копытами разводит, а на левое заднее ступить не может – подвернул. Вправил Илья ногу Сивке и пошел искать тролля.

О горном тролле, с трудом добравшемся до вершины холма, в пылу схватки все как-то и позабыли. Но нашел Муромец его именно на холме. В неприметной просевшей ложбинке, поросшей лопухами, тролль сидел у ног какой-то покосившейся каменной бабы и горько рыдал. Рядом с троллем, сердобольно похлопывая его по плечам, стоял довольный староста.

– Матушка это его,– пояснил Кучок Илье.– Узнал, болезный. Сердце подсказало. Оно и впрямь что-то фамильное в рожах есть. Отвратные рожи, тьфу… А ты поплачь, детинушка, поплачь. Чай, и у тебя сердце есть. А то и оставайся с нами, за могилкой родимой походишь. Ей присмотр нужон. Нам-то, сам видишь, недосуг, вот град городить округ деревни будем. И нам ты поможешь. Все одно ты, чурка каменная, без толку валунами швыряешься, а тут и при деле будешь, и при почете. Грамотку тебе справим чин по чину, зарегистрируем. Перепланировку я удумал,– опять пояснил Илье староста.– Надоть бы нам таперича вокруг меня кучковаться, ежели врага теперь ждать неоткуда. Нам с парнем этим теперь и князь наш не страшен. Сам, глядишь, в бояре выбьюсь да пчел разведу. Городом станем, вона.

У холма послышался возбужденный гул – уставшие победители тяжело поднимались в гору.

Илья собрался было уточнить у старосты будущий статус спустившегося с гор тролля-приемыша, но в этот момент за его спиной раздалась сочная оплеуха, а затем и еще одна – куда звонче и сочнее. Николай обернулся – между Алешей и Идолищем явно назревала потасовка.

– Чего не поделили, союзнички?

– Да вот, Илья, трофею я взял. А эта гада поганая, сиречь Идолище, отнять норовит.

В левой руке у Алеши трепыхались два донельзя субтильных орка-оруженосца с мохнатыми ногами.

– Что за недоноски?

– Мы не недоноски, мы полурослики,– истерично взвизгнул недоносок повыше.

– При каких обстоятельствах задержаны? – поинтересовался Илья у Поповича.

– В бою не участвовали. Этот вот, правда, с перепугу на Идолище полез. А опосля уже сцепились меж собой, друг у друга кольцо вот это выдирали. Аж клочья летели.– Алеша небрежно перекинул Илье кольцо.– И все что-то про всевластье трепались. Я их к тебе потащил, а тут и идол этот прихромал. Кольцо ему мое трофейное, что ли, приглянулось?

Потирая посиневшую левую щеку, Алеша негодующе кивнул на стоящее подле Идолище, на правой скуле которого проступал здоровый синяк.

Идолище возмущенно всплеснуло руками:

– Да подавись ты кольцом этим! Ты мне гаденыша отдай. Он мне в задницу ножиком своим перочинным ткнул, щенок. Кабы в грудь, то все по-честному, а то в это, в спину, понимаешь. И ведь чешется-то как, зудит не по-нашенски.

Поганое Идолище предъявило небольшой клинок, сиявший ровным голубым светом.

– Эльфийский! – со знанием дела констатировал Соловей, перекидывая клинок Илье.

Тот согласно кивнул и, понимающе переглянувшись с Соловьем, с печалью глянул на Идолище, нервно почесывающее левую ягодицу.

– Ты вот что, Идолище, того, будь мужиком…

Идолище побледнело и замерло.

– Никак заговоренный клинок-то?

Алеша испуганно перекрестился, Соловей понурился, Ермак тяжело вздохнул, а Илья сокрушенно кивнул головой:

– Две недели из кустов не вылезешь. Все симптомы дизентерии. Противоядия нет. Даже спать на клозете будешь. Полмесяца – это как пить дать.

– Пить нельзя,– поправил Илью Ермак.– От спиртного он на весь месяц там застрянет.

Идолище пошатнулось, прислушалось к утробно и требовательно забурчавшему желудку, нервно сглотнуло, но устояло.

– За оплеуху ответишь,– требовательно кинуло оно взгляд на Алешу.– Через две недели. Здесь, у моста. Без секундантов.

Попович ухмыльнулся. Искорки невольного сочувствия в глазах его сменились ироничным бешенством, вполне обыкновенным в ситуации, когда дело касалось тонких вопросов богатырского дуэльного кодекса:

– Я тебе на пипифаксе свой картель [7] пришлю. Наизусть выучишь, пока поправишься.

В ответ на грубый солдафонский каламбур Идолище свирепо оскалилось, но тысячелетняя отрава премудрых эльфов взяла свое – поддерживая живот, поганец устремился в ближайшие кусты.

– Теперь с союзниками нежданными поговорим. Угу, с междоусобицей разобрались,– довольно хмыкнул, потирая руки, Илья.

Два рыжеволосых мужика, одетых во все зеленое, уверенно выступили вперед.

– Ирландцы мы,– пояснил первый.– За нашу и вашу свободу. Прослышали о походе, решили размяться. Обмен опытом и интернациональная помощь, стало быть.

– Толково,– понимающе кивнул Илья.– Вы ежели что, только свистните. В долгу не останемся. Свифту низкий поклон.

Мужики степенно откланялись и удалились.

– Так, отвечайте теперь, что это за кольцо такое всевластное?

Полурослики молчали, как мальчиши-кибальчиши на допросе у буржуинов.

– Илюша! – неожиданно завопил, срывая голос, Кузнецов, сам слегка опешив от своего мерзкого фальцета.– Сивку убили, Сивку, друга моего единственного, насмерть убили!

Грустно разглядывавший свое левое заднее копыто Сивка с неприязнью покосился на Кузнецова, потом покорно вздохнул, опрокинулся на круп, раскинув ноги в стороны, и тяжело и часто задышал, с ненавистью имитируя близкую агонию.

– Держи его, Илья – не трогаясь с места, вяло включился в игру Задов.– Не пускай, он припадочный, прибьет ведь недоносков.

Кузнецов вырвал из рук Алеши мохнатоногого орка поупитаннее, повалил на землю и, выпрямившись, спустил тетиву трофейного арбалета. Стрела обожгла полурослику щеку, и тот сразу поплыл. Полурослик горько и безутешно заплакал. Всем – и даже Соловью-разбойнику, притворно державшему Кузнецова,– почему-то стало неловко.

– Слышь, карла, ты того, не плачь.– Илья, порывшись в своей полотняной сумке, вытащил из нее золотистое яблоко, вздохнул, секунду помедлил и под осуждающим взглядом Кузнецова протянул недоноску.– На вот, погрызи покуда. Звать-то тебя как, болезный?

– Сэм,– глотая сочную мякоть пополам со слезами, пролепетал недоносок.

– А меня – дядя Илья. Ты, сынок, не ерепенься, сказывай мне про кольцо все чин по чину. А то, вишь, дядя Коля у нас на голову оглоушенный. Не скажешь – сдаст тебя он в этот, как его там у вас, дом работный.