Андрей Чернецов - Серебряный осел Страница 8

Будря наливался кровью, продолжал разоряться на тему — какой замечательный народ лехи.

А Орланда сидела и думала об одном. Если тут имеется телохранитель тартесского царя, то, может быть, и сам Кар где-то близко? Байке о том, что толстяк мог предать своего юного господина, она не поверила.

После того как с неподдельной обидой на лице лех ушел в шатер, провожаемый насмешками, перед зрителями вместо давешнего мальчика появился с кувшином в руках сам владелец цирка. (Монеты тем не менее сыпались в кувшин довольно щедро.)

— Почтеннейшая публика, — вскричал он, — досточтимые римские граждане! А сейчас я, Петроний Апулей, представлю вам жемчужину моего скромного заведения — деву-вещунью из Гибернии.

И из шатра появилась тоненькая девчушка лет от силы пятнадцати, черноволосая, в длинной голубой хламиде.

— Уважаемые! — изрекла она. — Если кто-то же лает узнать свое будущее или получить совет от высших сил…

Орланда только что не заорала от удивления и радости.

Да, черный цвет волос! (Чем, интересно, красил?)

Да, явно выделяющийся бюст. (Тряпок напихал небось!)

Да, набеленное и нарумяненное лицо. (Не узнать!)

Но голос! Голос Кара!

Стало быть, жив и здоров, бесенок!

Тем временем к «деве-вещунье из Гибернии» уже подошли первые желающие…

И тут представление было прервано.

На площадь вышел патруль вегилов с пиками и дубинками.

— Почему скопление народа?! — возопил десятник. — Кто разрешил?

Петроний Апулей подскочил к нему, показал какую-то бирку, но тот остался непреклонен.

— Пр-риказываю прекратить! Р-разойтись!

Видать, страже попала под хвост вожжа или еще что-то, так что уже через пять минут толпа, недовольно ворча, разошлась, а циркачи угрюмо свернули свой шатер.

Орланда хотела было подойти к ним, но сестра решительно удержала.

— Погоди! Вот когда они вернутся к себе, тогда и поговорим.

И отстав локтей на сто, они двинулись следом за артистами.

Идти пришлось примерно полчаса.

Цирк почтенного Апулея разместился как раз на бывшем Марсовом поле. На более-менее чистом пустыре стояло несколько дюжин палаток и фургонов — Апулей владел довольно большой труппой.

И вновь амазонка не позволила сестре немедля приступить к делу, а некоторое время выжидала и изучала передвижной городок, благо зевак вокруг было немало.

Наконец она выбрала, с кем будет говорить. И выбор ее пал на давешнего мастера метания ножей.

Небрежной походкой подошла к нему, кидавшему свое оружие в раскрошенную деревянную колоду

— Кинжалы-то острые? — спросила жонглера.

Тот насмешливо взглянул на нее, но, увидев меч на поясе, подавил желание сказать что-то обидное.

— Проверь сама.

И резким движением бросил Орландине один из кинжалов.

Девушка без труда поймала клинок. Роговая рукоять не скользила в руке, а само оружие было выковано из превосходной толедской стали и было столь же превосходно заточено.

Лицо жонглера вытянулось при виде того, как ловко Орландина справилась с кинжалом.

— Похоже, ты не зря таскаешь меч, девица! Другая бы завизжала, как свинка под хряком.

— А скажи-ка ты мне, друг, что это у вас за дева-вещунья подвизалась? — спросила амазонка.

— Тебе зачем? — нахмурился циркач. — Если сманить куда решила…

— Нет, мы вот с сестрой совета у нее спросить хотим. — И Орландина выразительно повертела в пальцах золотую монету.

— А, — смягчился циркач, — это можно… Третья палатка отсюда — такая небольшая, заштопанная синей заплаткой. Там она и живет, с дядюшкой своим.

Глава 4

ЛЕСНОЙ КНЯЗЬ

Из кувшина, увенчанного высокой шапкой пены, Будря налил себе в кружку янтарного напитка, пригубил.

— М-м-м… — даже не промычал, а как-то промурлыкал лех.

— Тысенчу лет не пробовал ничего подобного! — радостно сообщил он. — Амброзия! Наконец-то нашли место, где нам подали настоящее пиво. А то в этом пшеклентом Риме пьют помои!

Сидящие с ним за одним столом путешественники были полностью согласны со старым воякой. Все они с радостью расстались с «Увечным городом»…

Надо сказать, когда сестры ввалились в палатку, где Будря и «дева-вещунья» отдыхали после представления, то лех очень испугался, решив, что девушки всенепременно выдадут обоих властям.

Но, повинуясь распоряжению Кара, успокоился.

Вполголоса они принялись рассказывать о своих злоключениях за прошедшие месяцы.

Кара и в самом деле собирались убить, свалив это на телохранителя. Причем вовсе не люди Аргантония — зря Орланда грешила на дядюшку.

То были чужаки. Насколько Кар мог понять, пикты.

Орландина про себя отметила, что участие в этом деле пиктов вообще-то недвусмысленно указывает на Артория, но промолчала.

Но Кар применил кое-что из тайных знаний его рода, на что убийцы, похоже не рассчитывали

— Меня родовой магии обучили еще в детстве, хотя и положено после шестнадцати по закону, — пояснил юноша.

Как они бежали из наполненного пьяным сбродом Аргантония Тартесса, как добрались до Италии и устроились в цирк Апулея — ну, то, что называется, была особая песня.

Сестры в свою очередь рассказали им о том, что пережили за эти два месяца. Особенно удивительной юному царю и его пестуну показалась история Асинуса-Стира. Поначалу они даже отказывались верить.

Ну, пришлось поэту, так сказать, продемонстрировать свои артистические способности. Соленая «Патрицианка и боцман» в исполнении осла привела Будрю в полный ступор. Орландина и Кар просто покатывались от хохота, а Орланда по привычке запунцовела.

А потом Кар безо всяких предисловий предложил девушкам идти вместе с ними. И двигаться как раз прямиком в Дельфы, где ему можно будет заявить о своих правах на престол родного Тартесса, а девушкам — оправдаться перед лицом видящих истину жрецов и заодно — расколдовать осла, то есть Стира.

В отношении себя он рассудил, что двигаться вместе с бродячим цирком удобнее и безопаснее: ну кто же будет искать беглого царя в цирке!

Ему хватило ума (или знания людей) не пытаться предлагать владельцу драгоценности, а наняться в качестве фокусника, к тому же женского пола.

Может, уважаемый Петроний Апулей и подозревал что-то, но два новых работника давали неплохой доход, и этого было достаточно.

Будрю, кстати, взяли на весьма своеобразное амплуа: он рассказывал зрителям про свою родину, причем искренне, от всей души и, что удивительно, вполне серьезно. Но именно от этого все казалось очень смешным.

Двум новым (и, главное, симпатичным) артисткам хозяин цирка обрадовался. Орландина сговорилась с метателем ножей, что он возьмет ее в ассистентки, а Орланду определили в новые сборщицы пожертвований вместо парнишки. Апулей здраво рассудил, что такой красавице зрители станут подавать щедрее. Особенно юноши и мужчины.

И вот уже три дня идут они к портовому городу Брундизию, чтобы прямиком оттуда попасть в Ахайю.

Тем временем местный житель, сидевший у стены на корточках и все время поглядывавший в их сторону, вдруг решительно встал и подошел к ним.

— Прощеньица просим, уважаемые, — изрек земледелец, комкая в руках драную шляпу.

— Ты, — обратился он к Орланде, — не христианка ли будешь?

— Да, я верую в Иисуса! — с достоинством ответила послушница.

— Это хорошо, грю! — обрадовался мужик. — Пафнутий меня звать. Я вот староста из тутошнего поселка. Как раз христианку мне и надобно. Видел, как ты перед едой молилась. — И продолжил: — А надобно мне тебя, потому как у нас тут беда приключилась, и только ты и можешь нам помочь!

— Это какая же беда?

— Да вот, — вздохнул староста, — ваша христианская нечисть завелась у нас. Энтот, как его — черт! Бес, стало быть.

— Не может быть! — ляпнула Орланда первое, что пришло в голову.

— Как это не может? Черт, говорю, христианский, ваш то есть! Бес еще именуется.

— А может сатир или сильван? — робко спросил Кар.

Пейзанин укоризненно посмотрел на него.

— Ты, девчонка, помалкивай! Раз говорю черт, значит черт! Святых сильванов и сатиров тут уж лет сто двадцать не было! Как указ августа Магнуса Великого вышел, где сказано, что сатиров не бывает, они и ушли, обиделись, стало быть.

Орланда припомнила, что такой указ действительно был.

Птолемей Тридцать Седьмой Магнус в богов не верил, вообще ни в каких, и поэтому издал декрет об отсутствии нечистой силы (за что, говорят, и был утоплен во время купания морскими нимфами).

— Опять же по-нашему говорит плохо, ругается непонятными словами, вино не очень любит, а все больше пиво хлещет, вон как он, — неодобрительный жест в сторону Будри.

Толстый лех чуть не подавился и воинственно встопорщил усы. Лишь властный взгляд Кара заставил оскорбленного пана успокоиться.

— А он еще и разговаривает у вас? — изумилась Орланда.