Перстень для Избранной (СИ) - Алора Анна Страница 8

— Да едрит через ангедрит!! — завопил кто-то фальцетом.

Дверь распахнулась, и Петрович — а это был он — вывалился на улицу.

Весь вид его кричал:

- Пива!

Глубоко посаженные глазки смотрели на божий свет с небритого лица с великой тоской. Спортивный костюм с золотыми когда-то лампасами и полу стертой надписью «Адидас» жевано висел на тощем торсе.

Довершали облик калоши "мама не горюй" на босу ногу.

Мужик был с глубокого похмелья.

— Чего надоть? Не вишь, человек приболел, мучается. Стучит тут. Посудина вон разбилась, — и он махнул рукой в коридорчик, где и правда валялся старый жестяной бидон с отбитой крышкой.

Вере стало ясно, что сегодня Петрович не ездок.

Она глубоко вздохнула, и, не сказав ни слова, развернулась и стала спускаться с крыльца.

-Постой, постой! Тебя что ль свезти куда надоть? — Петрович забеспокоился, и двинулся следом.

— Так я мигом. Только поправлюсь чуток, у меня и пивко припасено.

Как раз для такого случая.

Вера поперхнулась.

— Благодарю, но пока у меня нет склонности расстаться с жизнью, извините, — и она накинула на голову капюшон, потому что снег все-таки пошёл.

Однако Петрович был мужик настойчивый. И если дело касалось извоза, а, стало быть, свободных денежек, то…

— Эээ… Вы это, барышня, погодите…,- он споренько двинулся за Верой.

— Да погодите вы… Эта, куда надо-то? — задыхаясь, но уже куда бодрее, проговорил он.

Вера все-таки обернулась.

— В село, где бывшая барская усадьба, — сказала она, не зная и зачем. Понятно, что с таким водителем далеко не уедешь. Точнее, как раз уехать-то можно очень далеко, в том числе и на тот свет.

— Так это я мигом домчу! — бодро вымолвил Петрович, и догнал наконец Веру.

— Вы не смотрите, что я… это… выпивши… был вчера…

У меня метаболизьм как у дитенка…

— Дай, барышня полчаса, огурцом буду или я не я!

Вера с большим сомнением смотрела на Петровича, но что-то, не иначе, как интуиция говорила — а не врет мужик.

Да и перстень, за ради удобства повернутый камнем внутрь, погорячел и стал припекать как недавно вытащенный из печи пирожок.

А Вера за такое короткое время общения с подарком уж поняла, что это что-нибудь да значит. Вроде как одобрение высказывал, поддержку давал. Вере даже на сердце потеплело, и она поняла, как ей, оказывается, нужна поддержка. Странное это было чувство и удивительное. Всю — то жизнь, после маминой смерти, Вера полагалась на себя и только на себя.

— Договорились, — неожиданно ответила Вера, чем повергла Петровича в некоторое радостное изумление. — Только скажите, есть тут кафе какое?

— Да как не быть! Как раз во-он за тем поворотом, чайная наша "Бараночка".

Через полчаса там как штык буду!

И Петрович, реально трезвея на глазах, порысил к дому.

Вера же отправилась к чайной. Да и пора.

Снег сменился мелким дождём, который как бы и не дождь совсем, а так, морось, не стоящая внимания.

Только не заметишь, как и промокнешь, чуть ли не до нитки.

Вера такую погоду терпеть не могла.

Она вообще была человеком крайностей, никаких полутонов не признавала.

Дождь так дождь, снег так снег, а не это снулое марево.

Закинув рюкзачок фирмы «Сансоньет» за плечо, она ускорила шаг, торопясь оказаться в теплом и, главное, сухом месте.

Противная морось попала-таки на лицо, как ни натягивала Вера капюшон. Так что она облегченно вздохнула, открыв тугую дверь чайной.

"Бараночка" представляла собой небольшое помещение, где стояли почти впритык пять столиков, покрытых клеенкой в веселеньких ромашках.

В такой обстановке ромашки смотрелись весьма органично, согревали глаз после непогоды за окном.

В парадном углу имелась буфетная стойка, за которой сидела сдобная молоденькая девушка со смоляными кудрями под белым колпаком.

Не считая ее, чайная была пуста.

Очевидно, местные жители в это время не жаловали чайную посещением.

Но главное, здесь было тепло и сухо.

Вера выбрала столик у окна, расстегнула аляску, и повесила её на спинку стула.

Девушка, позевывая в кулачок, встала с насиженного места, и подошла к Вере.

В руке она держала меню.

— Добрый день! Что будете заказывать? — и она протянула его Вере, глядя на ту с интересом. Вера с такому интересу была давно привычная. Все-таки ее рост и молодецкая удаль в девичьем воплощении встречались не так часто. Она благосклонно ответила:

- А что тут у вас самое вкусное?

Девушка задумалась на минуту:

— Так вам покушать или чайку попить?

Вера тоже призадумалась, и решила:

— Давайте чаек да с чем-нибудь самым вкусным.

Официантка, вот сразу видно опытного человека, сказала:

— Так это… У всех вкусы разные, — и стала постукивать карандашиком по блокноту, выражая свое нетерпение.

Вера терпеть не могла такого вот рода постукивания, но на обострение не пошла, а размеренно, с величайшим самообладанием, произнесла:

— Хорошо. А фирменное блюдо имеется у вас?

Официантка перестала постукивать, призадумалась, и просияла лицом.

— А вот пышки возьмите! Свеженькие, только испекли. Вам пудрой посыпать? Или вот крошкой шоколадной могу, — и она с ожиданием во взоре стала ждать ответа единственной посетительницы.

Вера не сказать чтоб была такой уж сладкоежкой, но при словах "шоколадной крошкой" слюнки-то потекли.

И она решительно сказала:

— И пудрой, и крошкой.

Официантка одобрительно кивнула, и поспешила к стойке.

Через несколько минут перед Верой красовалась тарелка с пятью свежайшими пышками, как следует припорошенными коричнево-белой сладостью.

Она и не заметила, как тарелка опустела.

Чай оказался не майским в пакетиках, как можно было предположить, а настоящим листовым, да с чабрецом и мелиссой.

И подавался в пузатеньком чайнике с голубыми незабудками. Легкий парок душистой струйкой вился над столиком, а Вера наполняла уже вторую чашку, и блаженствовала в тепле.

Она раскраснелась, и немного осоловела.

И тут раздался визг тормозов и нетерпеливые гудки.

Водитель открыл дверцу, и крикнул:

— Барышня, карета подана и готова вас отвесть хоть на край света.

Глаза Петровича сияли, кепка с чёрным лакированным козырьком отражала свет фар и придавала ему вид слегка инфернальный, но отчего-то и внушающий доверие одновременно.

Вера застегнулась, схватила рюкзачок и выбежала к машине.

Петрович галантно открыл перед ней дверцу, и девушка с трудом залезла на заднее сиденье.

Всё-таки габариты Веры позволяли комфортно размещаться в основном в пошлых рендроверах и иже с ними.

Шедевр отечественного автопрома взревел всеми своими лошадиными силами, и, направляемый недрогнувшей рукой Петровича, бодро потрусил по дороге.

Ах, эти дороги, дороги российской глубинки.

Никого тут не удивишь ни ямой, ни канавой, ни обилием разного размера камней, которые, очевидно, во времена оны принёс неведомой ледник, да так и оставил.

Петрович уверенной рукой удерживал в поводу пытающееся вихляться рулевое колесо, пропуская самые глубокие ямки между колёс, умудряясь держать скорость в целых двадцать пять километров в час и ни разу не застрять.

А ведь разыгралась настоящая метель, но старенькие, однако полные боевого задора дворники упорно и неустанно очищали ветровое стекло.

Время шло. Петрович начал бубнить себе под нос «Ямщик, не гони лошадей».

Лошадь, то бишь железный конь, кормилец Петровича, начал пофыркивать и взрыкивать на особо крутых поворотах.

Снег летел из-под колёс, и Вера, предусмотрительно севшая на заднее сиденье, совсем потерялась во времени и пространстве. И уж казалось ей, что кругом и правда бескрайние степи и летит она, одетая в шубку и закутанная в семеро шалей на тройке, и звенят, звенят бубенцы.