Терри Пратчетт - Роковая музыка Страница 9

Скелетообразная крыса обошла сверток и несколько раз пнула его.

— Ну хорошо, хорошо!

Сверток открыл один глаз, который некоторое время безумно вращался, пока не остановился на Сьюзен.

— Предупреждаю, — сказал сверток, — слово на букву «Н» я говорить не буду.

— Э-э, что? — не поняла Сьюзен.

Сверток перевернулся, принял вертикальное положение и расправил два грязных крыла. Крыса сразу перестала его пинать.

— Я ведь ворон, не так ли? — произнес бывший сверток. — Одна из немногих птиц, умеющих разговаривать. А люди, стоит им только увидеть меня, сразу начинают твердить: «О, так ты ворон, значит? А ну-ка, скажи нам слово на букву „Н“…» А все этот поэт со своим воображением. Он и представить себе не мог, что мы, вороны, знаем не одно слово и даже не два…

— ПИСК.

— Хорошо, хорошо. — Ворон взъерошил перья. — Вот это вот существо — Смерть Крыс. Заметила косу, капюшон, да? Смерть Крыс. Большая шишка в крысином мире.

Смерть Крыс поклонился.

— Большую часть времени проводит под амбарами и в прочих местах, куда люди обычно ставят тарелки с отрубями и хорошей порцией стрихнина, — продолжил ворон. — Очень добросовестный работник.

— ПИСК.

— Да, но что ему нужно от меня? — не поняла Сьюзен. — Я ведь не крыса.

— И это очень предусмотрительно с твоей стороны, — сказал ворон. — Послушай, я ведь ни на что не напрашивался, понимаешь? Сплю себе мирно на своем черепе, и вдруг кто-то хвать меня за ногу. А будучи птицей оккультной, как и подобает всякому порядочному ворону…

— Прости-прости, — перебила его Сьюзен. — Я понимаю, все это не более чем сон, но должна же я понять, что происходит. Ты спал на своем черепе?

— Ну, не на моем собственном черепе, — поправился ворон. — На чьем-то.

— На чьем именно?

Глаза ворона бешено завращались. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд обоих глаз в одной точке. Сьюзен едва сдерживалась, чтобы не закрутиться вместе с глазами ворона.

— Откуда я знаю? Их ведь не приносят с ярлыками. Обычный череп. Послушай, я работаю на волшебника, поняла? Сижу на черепе весь день в его конторе и каркаю на людей…

— Зачем?

— Потому что каркающий ворон на черепе является столь же неотъемлемой частью modus operandi волшебника, как заплывшие воском свечи и старое чучело аллигатора на потолке. Ты что, совсем ничего не знаешь? Мне казалось, это все знают, кто хоть что-то о чем-нибудь знает. Да нормальный волшебник скорее откажется от зеленой дряни, булькающей в колбах, чем от сидящего на черепе и каркающего на людей ворона…

— ПИСК!

— Послушай, людям все следует объяснять постепенно, — устало произнес ворон. Один его глаз снова обратился в сторону Сьюзен. — М-да, никакой изысканности, правда? Но крысы не задаются философскими вопросами, тем более крысы мертвые. Как бы то ни было, я единственное известное ему существо, которое умеет разговаривать…

— Люди тоже умеют разговаривать, — перебила Сьюзен.

— Да, конечно, — согласился ворон, — но суть, или, так сказать, ключевое отличие, состоит в том, что люди не предрасположены к тому, чтобы их посреди ночи будила скелетообразная крыса, которой вдруг приперло иметь переводчика. Кстати, люди его не видят.

— Но я же его вижу!

— Ага, вот тут ты ткнула пальцем в суть, в мозг кости, если так можно выразиться.

— Послушай, — сказала Сьюзен, — просто хочу предупредить, ничему этому я не верю. Не верю в то, что существует Смерть Крыс в мантии, да еще и с косой наперевес.

— Но он стоит прямо перед тобой!

— Это еще не причина, чтобы в него поверить.

— Вижу, ты получила настоящее образование, — кисло заметил ворон.

Сьюзен пристально посмотрела на Смерть Крыс. В его глазницах тлели таинственные голубые огоньки.

— ПИСК.

— Все дело в том, — продолжил ворон, — что он снова ушел.

— Кто?

— Твой… дедушка.

— Дедушка Лезек? Но куда он мог подеваться? Он же давно умер.

— Твой… э-э… другой дедушка, — намекнул ворон.

— У меня нет…

Откуда-то из глубины снова всплыли неясные воспоминания. О лошади… О комнате, полной шепотов… О странного вида ванне… О полях пшеницы…

— Вот так всегда. Вот что бывает, когда детям пытаются дать образование, вместо того чтобы просто сказать им правду, — покачал головой ворон.

— Я думала, мой другой дедушка тоже… умер, — неуверенно произнесла Сьюзен.

— ПИСК.

— Крыса говорит, что ты должна пойти с ней. Это очень важно.

В воображении Сьюзен возник образ похожей на карающую валькирию госпожи Ноно. Какая глупость…

— Нет, только не это, — запротестовала девочка. — Уже почти полночь, а завтра у нас экзамен по географии.

Ворон удивленно открыл клюв.

— Ушам своим не верю, — сказал он.

— Ты действительно считаешь, что я послушаюсь какую-то костлявую крысу и говорящего ворона? Я немедленно возвращаюсь домой!

— Никуда ты не вернешься, — возразил ворон. — Да ни один человек, в котором бурлит хоть капелька крови, не откажется от такого. Ты же ничего не узнаешь, если сейчас уйдешь. Разве что получишь образование.

— У меня совсем нет времени! — воскликнула Сьюзен.

— А, время… — протянул ворон. — Что есть время? Не более чем привычка. И оно не фундаментальное свойство мира — для тебя.

— Но как такое может…

— А вот это тебе и предстоит выяснить.

— ПИСК.

Ворон возбужденно запрыгал на месте.

— Можно я скажу? Можно? — закричал он и даже сумел наконец сфокусировать оба глаза на Сьюзен.

— Твой дедушка… — начал было он. — Он… самый… настоящий… взаправдашний… Сме…

— ПИСК!

— Когда-нибудь она все равно узнает, — возразил ворон.

— Смерд? Мой второй дед происходит не из благородного семейства? И вы подняли меня среди ночи только для того, чтобы сообщить это известие?!

— Я не говорил, что твой дедушка смерд, — возразил ворон. — Я хотел сказать, что он — С…

— ПИСК!

— Ну, хорошо, будь по-твоему!

Два странных существа ввязались в долгий спор друг с дружкой, а Сьюзен тем временем потихоньку отступала.

Потом она подобрала подол и бросилась прочь через двор и влажную от росы лужайку. Окно все еще было открыто. С трудом забравшись на карниз и ухватившись за подоконник, она подтянулась и нырнула в окно спальни. После чего Сьюзен легла на кровать и закрылась с головой одеялом…

Чуть позже она поняла, что, сбежав, поступила не совсем разумно. Но менять что-либо было уже поздно.

Ей снились лошади, кареты и часы без стрелок.

— Думаешь, мы перегнули палку?

— ПИСК? «С…» ПИСК?

— А ты как хотел? Чтобы я вот так, запросто взял и выложил ей, что ее дедушка — Смерть? Вот так просто? А где такт, где понимание ситуации? Людям нравится драма.

— ПИСК, — многозначительно заметил Смерть Крыс.

— У крыс все по-другому.

— ПИСК.

— Ладно, хватит на сегодня, — сказал ворон. — К твоему сведению, вороны не относятся к ночным животным. — Он почесал клюв лапой. — Кстати, ты занимаешься только крысами или мышами, хомяками, ласками и прочими мелкими тварями тоже?

— ПИСК.

— А полевками? Как насчет полевок?

— ПИСК.

— Обалдеть. Никогда бы не подумал. Значит, ты еще и Смерть Полевок? Поразительно, и как ты везде успеваешь?

— ПИСК.

— Понял, понял.

Есть люди дня, а есть создания ночи.

Тут нельзя забывать, что созданием ночи просто так не станешь; от того, что вы ночь-другую не поспите, крутизны и загадочности у вас не прибавится. Для перехода из одной категории в другую требуется нечто большее, нежели плотный грим и бледная кожа.

И наследственность в этом деле имеет далеко не последнее значение.

Ворон вырос в далеком Анк-Морпорке, на постоянно осыпающейся, увитой плющом Башне Искусства, нависшей над Незримым Университетом. Вороны от природы птицы очень разумные, а периодические утечки университетской магии, которая имеет тенденцию усиливать всякие аномальные черты, довершили дело.

Имени у ворона не было, животные обычно не обращают внимания на подобные условности.

Волшебник, который считал себя владельцем птицы, называл ворона Каркушей — не обладая чувством юмора, он, подобно большинству людей, обделенных этой чертой, искренне гордился наличием того, чего у него в действительности не было.

Ворон долетел до дома волшебника, ввалился в открытое окно и устроился на привычном месте, то есть на черепе.

— Бедное дитя, — сказал он.

— Такова доля твоя, — многозначительно отозвался череп.

— Впрочем, не могу ее упрекнуть. Она честно пытается быть нормальной, — продолжил ворон.

— Ага, — согласился череп. — Я всегда говорил: думать надо, пока голова на плечах. Потом будет поздно.