Антон Мякшин - Бой бес правил Страница 9

— И у меня!

— И у меня болит! — Больше половины добровольцев, оказавшихся в поле моего зрения, признались в факте наличия у них головной боли.

— Знаете что, товарищи, — высказался я, — это, наверное, оттого, что вы много курите. Посмотрите, весь вагон задымили.

— Ты кто, доктор, что ли? — неприязненно покосился на меня мой сосед. — Не люблю докторов, — добавил он, вынимая из кармана свернутую цигарку и спички. — Все болезни от буржуев, это известно. А доктора — подлипалы и загнивающий класс. Рабочему человеку вообще болеть некогда.

Он чиркнул спичкой и закурил. Струя дыма, которую сосед нахально выпустил мне в лицо, схватила меня за нос, будто костлявые пальцы. Я закашлялся до слез. И прохрипел, когда снова обрел дар речи:

— Что вы такое курите?

— Табачок-крепачок, — сказал кто-то за дымовой завесой.

Нет, это не табачок. Вернее, табачок, но с какой-то отвратительной примесью. Дышать же нельзя, глаза режет, копыта ломит! И в груди свербит. И почему никто, кроме меня, ничего особенного не чувствует?

— Не по нраву комиссару пролетарский дух, — проговорил Никифор, налегая на меня плечом. — А вот я думаю, товарищи, не белая ли это гнида, затесавшаяся в народную гущу с целью контрреволюции, а? — И смачно передернул затвор.

— Ша! — как можно более простецки возмутился я. — От гниды слышу! Через три кнехта якорину в ноздрю, ставрида позорная!

Никифор, явно не ожидавший подобного демарша с моей стороны, изумленно смолк. Окружающие смотрели на меня с недоумением.

— А что, мужички, — решил я разрядить обстановку, — рассказать вам, что ли, новый анекдот про Чапаева и Петьку? Значит, поймали белые Чапая и говорят…

— Кого поймали? — сморщился Никифор.

— Чапая. Чапаева, Василия Ивановича. Вы что, про такого не слышали?

— Не-э…

— Вот темнота! Пошехонь лесная!

— Опять ругается комиссар! — вскипел Никифор. — То гнидой обзовется, то…

— А ну не наседайте на моего кореша! — раздался где-то недалеко знакомый голос — Ексель-моксель, бом-брумс-штепсель враскорячку! Братишка Адольф, чего ты с этими баламутами не поделил?

Я не успел ответить. Матрос, смоливший козью ножку, окликнул Карася:

— Дай-ка, Петро, бумажки на закрутку, а то у меня все вышли!

— Да и у меня все вышли, — развел руками Карась. — Шутка ли, весь вагон бумагой оделил, себе ни листочка не осталось. Зато — вот! Шапку себе достал взамен безвременно погибшей бескозырки. — И горделиво постучал пальцем по мохнатому малахаю.

Подозрительное чувство мыльным пузырем вспухло у меня в голове.

— Какие бумажки?! — завопил я. — Откуда бумажки?

— Известно откуда, — ответил Карась. — Из баронова кабинета. Откуда же еще? У него этих книжек — завались, а рыцарю революции не во что махорку закрутить. Как не позаимствовать? Вот я одну книжку и сунул за пазуху.

— Ты же клятву давал!

— Какой ты мелочный! Я клятву насчет финтифлюшек давал, а про книжки ничего сказано не было…

— Где она?!

— Кто?

— Книжка!

— На курево разошлась, вся без остатка.

— И обложка тоже?

— Не… обложка толстая, твердая, кожаная. Кто ж в кожу махорку заворачивает?

— Где?!

— А эвона валяется…

Карась подал мне замызганный переплет. Действительно, кожаный. Вернее, деревянный, обшитый кожей, происхождение которой страшно даже предположить. Стальные застежки, испещренные глубокими царапинами будто давними шрамами.

— Не по-нашему чего-то написано, — склонился над переплетом Петре — Или не написано, а нарисовано? Узорчики такие, как… пенана океанской волне… Что это?

— Арабская… — я сглотнул, — вязь…

Карась вдруг внимательно посмотрел мне в лицо. Наверное, я сильно побледнел, потому что балтиец выговорил следующую фразу с необычайной серьезностью.

— Сдается мне, — сказал он, — опять я маху дал. Надо было тебе, гражданин начальник Адольф, предупредить меня и насчет книжек. Тоже зловредная баронова ловушка, да? Вроде зажигалочки?

— Если бы… какая тут зажигалочка… Это вовсе не зажигалочка. Вы ведь, братцы, «Некрономикон» скурили…

Несколько минут не происходило ничего. Окружающие нас добровольцы ничего не поняли, потому и не встревожились, а матрос с козьей ножкой даже проворчал:

— Подумаешь, покурили. Я в Голландии и не то еще курил, а все равно жив остался…

Петро Карась оглядел стены, потолок, пол вагона, недоверчиво пощупал доски, закрывающие окна.

— А может, обойдется? — шепотом предложил он. — Может, еще и не шарахнет?

Я ничего не ответил. Дым от сожженных страниц Книги Мертвых синими змеями струился по полу, оплетал ноги вояк-пассажиров… Несмотря на то что из оконных щелей ощутимо сквозило ночным морозным ветром, никуда синие змеи не развеивались. Наоборот, как бы набирая силу, все более и более принимали вполне определенные, очертания — приглядевшись, можно было даже различить чешуйки и мелькавшие между сапогами, валенками, опорками и винтовочными стволами узкие и молниеносные раздвоенные языки. Змеи сновали по вагону словно собаки, к чему-то принюхиваясь, что-то ища… А потом, собравшись в единый упругий и толстый клубок, переплетясь, точно проводки в кабеле, скользнули к заднему тамбуру.

— У нас ведь последний вагон? — обратился я к Карасю, который, как и я, напряженно наблюдал за змеиными плясками.

— Н-нет… — выговорил он, почесав под малахаем затылок, — на полустанке под городом еще какой-то вагон прицепили. Ты спал, что ли?

— Спал, — подтвердил я. И поднялся: — Пойдем-ка проверим.

Надежды мои, что дым, в который трансформировались некрозаклинания с сожженных страниц, выйдет в чисто поле, где и развеется ветром, лопнули. Что еще за вагон к нам прицепили-то? Мы не без труда пробились сквозь копошащуюся людскую массу, на мгновение оглушенные свистом ветром, перешагнули грохочущий под ногами стык (шпалы угрожающе подпрыгивали там, внизу), толкнули дверь в тамбур последнего вагона. И были встречены двумя красноармейцами, вооруженными винтовками с примкнутыми штыками. Штыки тотчас уперлись в наши с Петром груди.

— Стой, кто идет?!

— Мы, — быстро ответил Карась, подбочениваясь и указательным пальцем осторожно отводя от себя штык. — Вы чего, служивые, безобразничаете? Не видите, мы с товарищем комиссаром Адольфом обход поезда делаем. Подтверди, начальник!

— Ага, — сказал я, проследив за тем, как последний змеиный хвост исчез в щели под запертой дверью в вагон.

— Нельзя сюда, — мрачно выговорил один из красноармейцев.

— Это почему?

— Потому. Военная тайна.

Штыки они все-таки убрали. А за дверью бахнуло что-то, потом заскрипело, потом опять бахнуло… Я похолодел.

«Некрономикон»! Настольная книга для всякого серьезного некроманта, содержащая наиболее полный сборник заклинаний, поднимающих мертвых! А мертвецы, как известно, народ паскудный. Временно вернувшись к жизни, они вовсе не способны к мирному, созидательному труду; переполняющая их злобная зависть к живым взывает к отмщению. Когда-то с помощью Книги Мертвых черный друид Урлах укомплектовал свою армию вурдалаками, упырями, зомби и вампирами — и наголову разбил двухтысячное войско короля Артура. После той легендарной битвы не менее легендарный Артур и носа не совал в северные предгорья…

Карась грозил кулаками бойцам, вольная балтийская душа его пылала.

— Я матрос, понял? Я куда хочу, туда и пройду, понял? И не тебе меня останавливать, барабулька бесхвостая! Убери винтарь!

— Не велено! — довольно важно отвечал тот из красноармейцев, что был постарше. — И не ори тут. Сказано тебе: закрыто, заперто и заплонбировано! Дура, тут же секретный запас продовольствия для высшего командования! Везем в красную ставку на Южный фронт! Стратегически важный груз! Высший командный состав без спецпайков неспособен руководить сражениями! Соображать надо!

Изнутри вагона в запертую и запломбированную дверь шарахнуло точно тараном. Оба красноармейца и Карась вздрогнули. Шарахнуло еще раз, да так, что затрещал засов, у здоровенного амбарного замка погнулась дужка, а свинцовая пломба и вовсе отлетела.

— Желтая лихорадка! — недоуменно заругался Петро, а побледневшие красноармейцы переглянулись.

— Назад! — закричал я, сообразив наконец, что нужно предпринять. — Возвращаемся в наш вагон, а этот — отцепляем! Быстро!

Серия ударов, сотрясшая весь состав, вполне могла бы заменить целую изгородь восклицательных знаков, прилагающуюся к моему приказанию. Несколько досок из двери попросту вылетело, в образовавшееся отверстие просунулось жуткого вида копыто, пошарило в воздухе, будто искало рукопожатия, и втянулось обратно.

Карась схватил одного из охранников поперек туловища и поволок прочь из тамбура. Красноармеец не сопротивлялся. Он даже бросил винтовку, чтобы Карасю было удобнее и легче его тащить. Второй страж, бледный, как молоко, все еще бормотал: