Алексей Клочковский - Тайна озера Бэй-Хай Страница 10

Хозяйка, хищно улыбаясь, наблюдала в приоткрытую дверь ванной за мной, с ужасом жмущимся к стене – подальше от цветка. Рука хозяйки почти до локтя была заложена за полу халата на уровне живота…

– Согласитесь, она прелестна? – спросила хозяйка. Она чуть откинула голову и закусила нижнюю губу:

– М-м…

– Что это? – прошептал я.

– Это – дитя тропических болот, цветок-хищник, питающийся мясом угодившей в него живности.

Словно в подтверждение хозяйкиных слов, цветок испустил звук, напоминающий сиплый вздох…

Хозяйка обернулась и крикнула:

– Эй!

В дверях замаячил тот, – с огромной, ничего не выражающей мордой.

– Покажи гостю, на что способна моя красавица, – сказала хозяйка.

Урод вошел, толкнул меня мясистой шестипалой лапой. Я упал. Усевшись на меня, урод ослабил веревку на моих ногах и освободил одну ногу. Я трепыхался и пинался, но этот гад был очень сильным. Он обхватил меня одной рукой и, подтащив к ванне, шлепнул моей босой ступней в центр цветка. Рука, лежавшая в цветке, от толчка соскользнула и плюхнулась в воду. В ванной распространился неприятно-сладковатый запах. Я, пыхтя, скользя на одной ноге по кафелю, пытался сопротивляться. Хозяйка смеялась приятным, как у юной девочки, хохотком. Урод еще раз и еще раз шлепнул моей ногой по цветку. Я с омерзением ощутил прикосновение полуразложившейся головы… Лепестки дрогнули и, после очередного шлепка начали стремительно подниматься, образуя закрытый бутон. Сквозь открывшуюся взгляду поверхность мутной воды я увидел что-то вроде корневищ. Моя нога по щиколотку скрылась между плотно сжатыми лепестками. Вытянуть ногу было бы нетрудно, но меня держали, не давая двинуться. Через несколько секунд я ощутил все усиливающееся жжение, как от йода. Видимо, реагируя на мою ногу, цветок начал выделять пищеварительный сок.

– Брось его, – сказала хозяйка.

Урод подчинился. Хозяйка села на принесенную уродом табуретку и начала разглагольствовать. Я, задыхаясь, лежал на полу рядом.

– Прежде чем скормить вас моей красавице, я хочу рассказать о себе. Меня это возбуждает – открывать всю свою подноготную незнакомцам… а потом убивать их! Я ненавижу мужчин! Только раз я любила – своего мужа. Он был очень красивым, но постоянно изменял мне. А вот мне, своей жене, он не мог доставить радость. Не знаю, может, дело во мне. С ним я не испытывала ничего, кроме дикой боли. А других мне было не надо. Так и осталась… непорочной. Что ж, сбылась мечта мамы, – голос хозяйки стал злым. – Она всячески оберегала меня от мужчин – «рано еще, учиться надо!» Я и училась. С отличием закончила мединститут. Была терапевтом. А потом переквалифицировалась в тератолога, – усмехнулась хозяйка. – Знаете, что такое тератология? Это раздел медицины, изучающий различные уродства и физиологические отклонения. Я хотела разобраться, почему я не могу быть, как все женщины. Да… А теперь с моими уродами у меня больше взаимопонимания, чем с красавцем-мужем. Я нужна им, никто, кроме меня, не будет заниматься их проблемами. Они помогли мне отправить моего благоверного на тот свет. Муж был сердечник, и застав меня однажды в спальне с теми славными сиамскими близнецами-гермафродитами, которых вы видели, схватился за сердце… с ним случился приступ. А потом я отправила его… его орудие измен на корм в цветок, который он сам мне и подарил. Любил он экзотику, и мне к ней любовь привил. Да, никто и не заметил, что я похоронила своего муженька евнухом. Ну ладно, заболтались мы! Моя девочка проголодалась. Сейчас я принесу крем и обработаю им вас… и себя тоже! Вы испытаете невероятное наслаждение. А я буду сочувствовать вам, наблюдая. За фантастическим, непрекращающимся оргазмом вы и не заметите, как будете съедены и переварены моей красавицей.

Глаза хозяйки помутнели, щеки стали розовыми. Она содрогнулась, заводясь от своих слов.

– Я сейчас подготовлюсь и схожу за кремом…

Хозяйка вышла. Меня трясло. Я кое-как встал – сначала на четвереньки, потом на обе ноги. Полустреноженный (веревка на ногах была ослаблена) я проковылял в дверь. Между кухней и прихожей на колесном инвалидном кресле раскорячились сиамские близнецы. От неожиданности я упал – на колени. Близнецы подкатили ко мне. Стоя на коленях, я умоляюще посмотрел на близнецов.

– Пожалуйста…

Наверное, я выглядел очень жалким. Близнецы задвигали всеми конечностями и подъехали к входной двери. Тихо щелкнули замки. Близнецы покатили в другую комнату. Хорошо, что я был босой. Не было слышно, как я допрыгал до двери. Взявшись зубами за дверную ручку, я потянул дверь на себя. Сердце бешено колотилось… Внутренне напрягшись, я пропрыгал через лестничную площадку. Только бы не упасть на ступеньках!.. Быстрее, быстрее…

Мне удалось уйти. Сейчас я думаю, что хозяйка предвидела мое бегство, и, может быть, сама допустила его. Если бы она хотела непременно прикончить меня, была бы осторожнее. В общем, я кое-как добрался до друга. Хорошо, что было уже темно. Когда кто-то проходил мимо меня, я стоял, и прохожие, наверное, думали: «Вот, стоит пьяный, без шубы, шапки, босиком, стоит и качается». Потом я прыгал дальше. Другу сказал, что ограбили, раздели, еле выбрался. Он дал мне стакан водки и проводил домой. Простыл я, конечно, здорово, две недели лежал. Вот так я поучаствовал в переписи населения. С тех пор от любой работы, которая «на общественных началах», я отказываюсь. У меня есть свои профессиональные обязанности – и хватит с меня этого! А за все прочие поручения – будь они хоть на общественных началах, хоть на общественных концах – сами пусть берутся.

БЕЛЫЙ ПЁС

Вадим топтался на остановке у политеха, где он учился, и мысленно ругался. Видимо, из-за аварии на линии троллейбусы где-то застряли, а на маршрутку тратиться не хотелось. «Все, жду еще пять минут и еду на маршрутке», – решил Вадим. Он опаздывал на работу. Вадим работал вахтером-сторожем во Дворце детского и юношеского творчества. Таким местом студенту стоило дорожить. Еще бы – дежурство раз через трое суток, зарплата для студента вполне приличная, да и работа – не бей лежачего. Точнее, не бей сидячего, потому что большую часть рабочего времени Вадим сидел за стойкой, выдавал и принимал ключи, читал и пил чай. Лишь вечером нужно было обойти помещение и проверить, все ли кабинеты заперты, все ли окна в больших залах закрыты. На пересменок Вадим все-таки успел, хотя женщина, у которой он принимал дежурство была очень недовольна. По негласному правилу все на дежурство приходили на полчаса раньше, а вахтерша к тому же именно сегодня куда-то торопилась. Ровно в восемь вечера Вадим, с глазами, полными слез от мороза и бега, влетел в вестибюль, хлопнув дверью. Не раздеваясь, в шапке, он негнущимися от холода пальцами взял ручку и накарябал в журнале дежурств свой автограф. Вахтерша упорхнула, и Вадим занял свое место. Несмотря на вечернее время, работа многих кружков была в самом разгаре. Мимо Вадима проходили, здороваясь и прощаясь, взрослые и дети. Около половины десятого народ рассосался почти полностью. Рядом с Вадимом в кресле для посетителей сидел только мужчина, дожидаясь дочь, которая, распеваясь, голосила так, что было слышно в вестибюле. Наконец вокальные упражнения были закончены. По коридору донеслось дребезжанье застекленных дверей и стук каблуков по паркету. Оживленно разговаривая, педагог и ученица вышли в вестибюль. Мужчина встал и натянул перчатки. Руководительница кружка отдала Вадиму ключи, и последние присутствующие на сегодняшний вечер покинули храм творчества юных дарований. Вадим остался один в огромном здании. Заперев входную дверь, он решил, что пора поужинать. Звук разбиваемой скорлупы вареных яиц в тишине казался нелепым и даже пугающим. Но зато чайничек, кипя, насвистывал негромко и уютно, вполне по-домашнему. Поев, Вадим приступил к исполнению своих профессиональных обязанностей. Он открыл дверь в маленькую хозяйственную каморку у входа и достал оттуда железную палку с загогулиной на конце, называемую им тычкой. Это было холодное оружие для самообороны, на всякий случай. Вообще-то за все время, пока Вадим работал здесь, не было случаев, когда понадобилось бы применение тычки. Однако ходить по пустому зданию с коридорами и залами шириной чуть ли не с центральную городскую улицу, со множеством окон и кабинетов, в том числе и подвальных, да еще когда с улицы к окнам вплотную прижалась темнота, было жутковато. Для успокоения души не было ничего лучше, чем ощущать в правой руке холодящую тяжесть железной тычки. Вадим прихватил с собой пару ключей – от кабинетов авиамодельного и эстрадного кружков. Из любопытства Вадим успел уже, пользуясь тем, что все ключи были в его распоряжении, побывать во всех кабинетах, коротая вечера и ночи. Аквариумы, рояли, фотооборудование и театральные декорации – в этом паноптикуме скучать не приходилось. Шагая по коридору с высоченными потолками, Вадим на ощупь в темноте нашаривал настенные выключатели, и, чуть помедлив, длинные белые цилиндрические лампы с легким треском зажигались, освещая путь Вадиму. Звук его шагов раздавался далеко и, эхом возвратившись из тьмы дальних залов, заставлял Вадима сомневаться – один ли он в здании? Тогда Вадим в легком волнении останавливался и, задержав дыхание, прислушивался. Со временем он перестал обращать внимание на эхо и проверять, не забрался ли кто в помещение. Убедившись, что двери всех кабинетов заперты, Вадим вернулся на свой пост и поставил тычку обратно в каморку. Заглядывая туда, Вадим всякий раз вспоминал легенду о том, что в полу каморки замурован люк в подземный туннель, выходящий аж к набережной. От кого-то Вадим слышал, что купец Потапов, которому до революции принадлежало это здание, посредством туннеля помогал скрыться от полиции своим друзьям из могущественных тайных организаций… Вадим включил сигнализацию. Она представляла собой металлический ящик со стеклянными окошечками и выключателями около каждого из них. Номера на окошечках соответствовали номерам кабинетов. Если сигнализация была включена, проникновение в кабинет через двери или окна вызывало пронзительный безостановочный звонок. Щелкнув последним рычажком, Вадим уселся в кресло и включил телевизор. Показывали ужастик. Девице взбрело в голову лазить ночью по каким-то заброшенным подземным коммуникациям. Неудивительно, что дуреха наткнулась на скелет, видимо бомжа. Скелет, само собой, оказался живым и очень хотел познакомиться. Сквозь крики девицы Вадим вдруг услышал довольно громкий скребущий звук, донесшийся из коридора. Хмурясь, убавив звук телевизора, Вадим с участившимся сердцебиением навострил уши. Показалось… В дверном проеме, ведущем в коридор, было темно и тихо. По телеэкрану поползли титры. Вадим взглянул на настенные часы. Полпервого ночи… Зевая, Вадим выключил телевизор и начал сдвигать скамейки для посетителей, приготавливая себе лежанку. Из коридора снова послышался тот же звук, но чуть тише и, кажется, дальше. Затем раздалось дребезжанье, будто кто-то дергал ручку застекленной двери. Вадим замер и прислушался. В полной тишине отчетливо раздавался характерный звук, исходивший от электроламп под потолком, – чуть слышное жужжание. Задержав дыхание и осторожно ставя ноги, Вадим подкрался к каморке. Тычка упала, глухо звякнув. Вадим выматерился бы от досады, если бы не хотел остаться неуслышанным. Взяв тычку, Вадим подошел к двери и шагнул в темноту, как в холодную воду – с дрожью. К сожалению, широкий коридор со всеми его поворотами и уголками отдыха с креслами и пальмами был единственным местом в помещении, освещение в котором включалось определенной комбинацией рычажков на щитке, который открывался специальным ключом. Вадим решил не тратить время на включение света, да и не хотелось стоять спиной к темноте, полунаугад ковыряясь в щитке. Успокаивая себя, Вадим медленно двигался по коридору. Конец коридора был залит светом, падающим в лестничный пролет со второго этажа, от ламп, которые никогда не гасили. За этим освещенным квадратом коридор тремя ступеньками спускался в огромный темный зал. Вадим услышал, что сзади будто кто-то пробежал легкой трусцой… С холодком, ползущим за ворот, Вадим обернулся. Никого… Но звуки не были похожи на шаг человека. Так бегают мыши ночью: стук-стук-стук – лапками. Только здесь громче. Вадим посмотрел в сторону темного зала. Идти туда совсем не хотелось. Вадим остановился в темной части коридора, не доходя несколько метров до освещенного квадрата, за которым снова начинался мрак. Вадим уже хотел идти обратно на свой пост, но вдруг заметил какое-то движение во тьме зала. Там мелькнуло и скрылось что-то светлое… Вадим не разобрал, что. Дзы-ы-нь!!! От пронзительно заверещавшей сигнализации у Вадима даже сердце закололо. Он бросился бегом назад в вестибюль. Окошечко на ящике сигнализации показывало, что потревожен кабинет, находящийся в зале. Вадим отключил выворачивающий душу звон. Что делать?! Вадим схватил трубку телефона. Рядом с телефоном стояла маленькая плитка, а на плитке – чайник. Задетый телефонным проводом, чайник кувыркнулся на ногу Вадима. У-у! Вадим от боли дернулся, и телефон полетел вслед за чайником, смачно хрястнувшись об каменный пол. Диск крутился, но в трубке только что-то хлюпало и потрескивало. Со стороны зала раздался громкий вой, от которого Вадиму стало дурно… Не отпуская трубку бесполезного теперь телефона, Вадим выглянул в коридорную дверь. В освещенном квадрате в конце коридора стояла крупная абсолютно белая собака. – Сволочь, как ты сюда забралась? – пробормотал Вадим, крепко ухватывая тычку. Собака неторопливой трусцой побежала в сторону Вадима. Покинув освещенную территорию, она погрузилась в темноту и, белея, приближалась к Вадиму. На границе освещенного вестибюля, где стоял Вадим, и темного коридора собака остановилась. Она смотрела на Вадима. Такой собаки Вадим не видел никогда. Ее мутно-ржавого цвета глаза глаза были странными до жути… Это были человеческие глаза на собачьей морде. Совершенно человеческой, удлиненной формы глаза, c голыми веками и густыми человеческими ресницами. Глаза двигались, как человеческие… Зрелище было настолько диким, что Вадим стоял не в состоянии двинуться, не зная, что делать. Вадим шевельнул рукой с тычкой, и собака быстро бросила взгляд вслед его движению – так, как это сделал бы человек. Собака нагнала морщины к носу и глухо заворчала. Она стояла в двух метрах от Вадима, и Вадим не решался размахнуться, думая, что не успеет ударить и собака кинется на него. – Фу, пошла! – вполголоса сказал Вадим. Пес, злобно хрипя, оскалился и подался вперед. Вадим, не размахиваясь, ткнул снизу своим оружием в пасть собаке. Оттуда, на удивление моментально, брызнула кровь. Пес, оглушительно рыча, бросился на грудь Вадиму. Вадим упал, но сумел отшвырнуть пса и встать на ноги. Пес кидался, вцепляясь зубами в ногу, но Вадим не чувствовал боли и, отскакивая и уворачиваясь, колошматил железякой по упругому и лохматому туловищу пса. Пес, видно, понял, что противник попался серьезный, и уже не наскакивал стремительно и безостановочно, а ходил кругами, выбирая удобный момент, чтобы вонзить клыки в и так уже кровоточащие от укусов руки ноги Вадима. Вадим запыхался. От страха и боли он почти терял сознание. Бежать он не решался. Пес не отставал, и, если повернуться к нему спиной, наверняка бросится, и хватит ли сил снова с ним бороться? Да и куда бежать, все двери заперты. Пес снова сделал выпад, подняв окровавленную пасть и захлебываясь свирепым полулаем-полурыком. Может, как-нибудь приблизиться к окну и разбить его? Рядом жилые дома, может, кто услышит. Вадим, закрываясь, выставил вперед тычку. Пес схватил ее зубами, и скорее случайно загогулина на конце тычки проскользнула куда-то за щеку и, видимо, в горло псу. Пес, направляемый болью, вывернул голову и повалился на бок. Обрадованный удачей и боясь потерять ее, Вадим с утроенной силой навалился на тычку. Закашливаясь, пес вертелся на спине, как перевернутый таракан. Стиснув зубы, Вадим с садистской радостью давил на тычку, разрывая пасть и глотку зверя. Через несколько секунд пес перестал дергаться. Вадим осторожно отнял тычку. Вокруг снова наступила тишина. Мертвый пес лежал на каменном полу. Его белая шкура намокла в крови.