Дар Божий - Петр Семилетов Страница 10

От кого запираетесь, буржуи? Вон у индейцев в вигвамах дверей вообще нет. А тут открыто. Правильно, люди искусства должны быть открытыми.

Сколько Миша ни шастал мимо, всё вглядывался в прохожих возле этого дома и старался угадать в них необыкновенных людей. Вот пожилой дядечка в берете непременно художник. А высокий лысый чувак — наверное скульптор, причем академик.

Глава 5

Академиком был папа у Киры, старый папа, старше мамы на целых двадцать лет, а Кира вышла сейчас из лифта вместе со своей подругой Нютой. Миша увидел одетых в черное девушек, одну высокую и со светлыми волосами, другую пониже и скуластую, с кожаным клепаным напульсником на запястье. Кира себе такого не позволяла — папа-академик не одобрял.

«Неформалки!» — подумал Миша.

«Неформал!» — подумали подруги, глядя на его рваные куртку и штаны, длинные волосы, черные очки.

Кира и Нюта вместе занимались по классу гитары в музыкальной школе и вместе продвигались в музыке, начав впрочем с кассет Нютыного старшего брата, зато Кира была знакома с настоящим басистом, Юриком из соседнего дома, из той хрущовки наверху, за опорной стеной.

Юрик играл в рок-группе, носил сережку в левом ухе и работал на заводе, что позволяло ему играть в рок-группе и купить новую чудо-приставку «Сони-плейстейшн», какой не было больше ни у кого в районе. Когда Кира заходила к нему домой, то кажется, Юрик и его жена Лера ничего больше не делали, а всё время сидели да играли на приставке. Да, также они ели, ибо на лицах у них не отражалось ни единого признака недомогания от голода. А еще у Юрика можно было полабать на тяжелой, здоровенной бас-гитаре, подключенной к комбику — колонке с усилителем, и взять почитать иностранные музыкальные журналы, которые Юрик где-то доставал и листал картинки. Он не понимал английского. Кира же знала английский, и папа ее академик тоже помнил, по школьному курсу, а музыкой он увлекался в другом ключе — ставил себе что-нибудь симфоническое, когда творил там, в поднебесной мастерской под крышей. Осматривая сверху заросли Собачки, ботсад, он делал один мазок кистью по холсту. И уходил домой. Но какой точный, вдохновленный мазок!

Кира пилила родителей купить ей электруху. Те отмалчивались, хотя деньжата водились. У Киры была только акустическая гитара. И у Нюты тоже, только у Нюты — классическая, а у Киры — вестерн с его узким грифом и стальными струнами, от которых Кира вечно натирала мозоли на пальцах. У Нюты же нейлоновые струны позволяли ей играть хотя и тише, но мягче.

Нюта жила далеко отсюда, на верхотуре Соломенки, в доме над Протасовым яром — вот как подниматься, сначала справа будет белая панельная высотка, а потом сразу ее родная пятиэтажная панелька. Кажется, на той улице всегда стоит осень.

Протасов яр теперь тоже улица. Она змеей разделяет две горы — Батыеву и Байкову, сходя в долину Лыбеди, к железной дороге. Чащоба над яром погружались ночью в полную темноту и молчала шорохом веток. Нюта редко туда ходила. Обычно она, чтобы куда-то добраться, топала, постепенно сбрасывая высоту, по частному сектору Батыевой горы, к Кучмину яру и оттуда к вокзалу, где было метро, и к цирку, бывшему Евбазу, куда сходились все дороги мира. А где-то за корпусами окрестной промзоны протекала в мрачном бетонном желобе, скрытая от посторонних глаз, летописная речка Лыбедь. И никто не знал о ней — ни Нюта, ни сотни тысяч других проходящих мимо людей.

Миша хотел проскочить вдоль стены к лифту, и таки проскочил, но его окликнули — он не знал, кто из девушек:

— Парень, ты неформал?

Он повернулся и ответил:

— Предположим.

— А какую ты музыку слушаешь?

Миша никакую не слушал, кроме старых записей на пластинках для граммофона, заводя его на чердаке.

— Фифти фо!

— Никогда не слышала, — сказала Кира.

— А в каком они стиле играют? — спросила Нюта, — Гранж?

— Нюта, почему обязательно гранж? — возразила Кира.

— Ну я не знаю, я просто так предположила.

— Нет… — начал медленно рожать слова Миша, — Это не гранж, но достаточно… — сообразил, — очень, очень тяжелая музыка.

И закачал головой так, как по его мнению качают головой суровые рокеры. Потом перевел разговор:

— А что за имя такое, Нюта?

В голове был полутемный коридор и — Тая, а меня Ная. Почти вещий сон?

— Сокращение от Анюта, — пояснила скуластая и подняла руку. По кругу напульсника шла бусинками надпись: «НЮТА».

— А мы тебя не могли на Зеленке видеть? — Кира прищурилась.

— Я туда не хожу, — и это была правда. Миша даже не знал, что за Зеленка такая.

— Но где-то я тебя видела кажется. Ты случайно в какой-нибудь группе не играешь?

— Фифти фо! — но осекся, добавил: — Шутка! Вообще хотел бы играть.

— Мы как раз собираем группу, — сказала Нюта, — Ты на каких инструментах играть умеешь?

— А что за группа?

Двери лифта, успевшего уехать наверх и спуститься, раскрылись, появился дядечка, поздоровался с Кирой и прошел к выходу.

— Понимаешь, — ответила вместо Нюты Кира, — Мы еще толком не придумали. Всё упирается конечно же в репетиционную базу. У нас ее нет.

— У нас она была бы, если б твой папа разрешил нам репетировать в мастерской. Он же не постоянно там работает.

— Мы уже об этом говорили, — лицо Киры резко стало злым.

— В идеале нам нужен гараж, — вздохнула Нюта.

Мишу будто за язык потянули. Сопротивляясь сам себе, он проговорил:

— У меня нет гаража, но я живу в частном доме. У нас есть сарай.

— В сарае репетировать? — Нюта посмотрела на Киру.

— Да это как-то… А там есть электричество?

— Есть. Двухэтажный сарай, правда первый этаж занят, но там можно освободить место.

Опять Миша воевал сам с собой. Освободить место не согласится мама. Куда же девать припасы? Хотя есть конечно в самом доме кладовые, и чердак. Но группа…

А потом оказалось, что надо созвониться, дабы собраться и всё подробно обсудить, а заодно посмотреть сарай, и Миша признался, что у него нет дома телефона, он сам позвонит, и взял телефон Нюты, а на всякий случай и Киры.

Миша решил, что теперь все просто. Можно не звонить и всё, никакого продолжения про группу, всё просто, не надо напрягаться,