Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I Страница 11

Крышка щелкнула, табакерка покатилась с моей дрогнувшей ладони: за моей спиной кто–то приоткрыл дверь…

Что же еще? Мой прадед изобретал машину для полета на луну, деды были плохими стихотворцами и неизвестными музыкантами, школьные этюды отца еще и теперь пылятся в папках Академии Художеств. И вы знаете, что я пошел следом за ними и что не отказался бы я даже и от полета на луну… А когда ринулась на нас эта революция — мы бежали из Петербурга. Дедовской табакерки я больше не видел. Вероятнее всего, что попала она на толкучку, на Александровский рынок, в пыльную ветошь антикварных лавчонок. Не видел я больше и невесты…

Мне хочется вам только сказать — было бы ошибочно думать, что граф Калиостро проиграл прадеду моему живой кусок дьявольского золота. Дьявольщины тут нет ни на каплю…

Правда, Калиостро был великим обманщиком и великим шарлатаном, но он же, милостью Божией, был и великим мечтателем.

И. Лукаш

ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

О, Гаарлем, тихий город. Город белых чаек и белых чепцов. Женщины твои холодны и прекрасны, как зимние зори, а походка их легкий бег корабля.

Кто не знает, что Елизабет, девушка из Гаарлема — невеста капитана Андреаса Ван — Деркиркена?

На нем черный камзол с кружевным белым воротом, черная шляпа с алмазною пряжкой, черного шелка чулки на крепких икрах. Ловок и силен капитан Ван — Деркиркен. Пусть говорят люди, что дедом его был испанец, — оттого он и смугл и черноволос, — все равно нет краше его молодца во всем Роттердаме, на всех фрегатах и бригантинах Голландии.

В день, когда на кирпичной стене кирки зазеленела жимолость, обручил их старый пастор Якобий, тот самый, что зимой и летом обвязывает морщинистую шею шерстяным шарфом….

О, Гаарлем, тихий город.

С утра жимолость хватило морозом, а бриг Ван — Деркиркена уже качался с утра на якорях, в открытом море, за маяками. С роттердамскими молодцами уходил в Ост — Индию капитан Ван — Деркиркен.

По заднему высокому борту ясно горели на холодном солнце окошки стеклянной галерейки. Веревочные лестницы–ванты пахли смолой. Корабельные маляры выкрасили в зеленую свежую краску точеную на носу брига Богиню Морей, позолотив ее чешуйчатые нагрудники. Уже крепили серые паруса гротмарсели. Свистал морской ветер в стеньгах, у бизань–мачты и на площадках гротмарсов…

О, прощай Андреас, нареченный жених.

У гребцов красные колпаки и засучены по локтей рукава холщовых рубах. Враз подымаются желтые весла.

Все дальше мокрые взмахи весел, а капитан как черная точка. Влажен ясный воздух, зелен простор вод. Над курчавыми дорожками серой пены низко и тяжело летят чайки.

— Нам пора бы домой. Не видать уже их за маяком.

Оглянулась Елизабет, а за нею старая госпожа Анна утирает слезящиеся глаза. Ее глаза слезятся от ветра. Не плачут на проводах невесты и матери капитанов. Ветер шумит в ушах, отдувая им крылья белых чепцов…

Ушел голландский бриг Ван — Деркиркеиа и до самой Англии погонятся за ним чайки.

Тих и уютен дом госпожи Анны, вдовы капитана Ван- Остаде, который без вести пропал в дальних морях еще в 1645 году, когда стояли в Гаарлеме такие морозы, что воробьи падали с колоколен. А теперь в дальние моря ушел и сын госпожи Анны, мальчик Питер с карими, ясными глазами. Ушел юнгой на бриге капитана Андреаса в Ост — Индию.

— Благослови его Бог, — утирает слезнику у глаз старая госпожа Анна. — Мальчик обещал мне из Индии пригоршни бирюзы, а вернулся бы сам. Поди, вернется с усами, будет говорить грубым голосом и курить, как отец, глиняную трубку, пуская дым из ноздрей.

В тихом доме госпожи Анны окна в свинцовых переплетах, тюльпаны белые и пунцовые на подоконниках. Кош- ника умывается лапкой на пороге, устав играть клубком шерсти. Над камином — модель деревянного корабля.

Вечерами слушала Елизабет рассказы старухи о бурях и погибших капитанах. Сколько было таких вечеров, — не запомнить невесте Елизабет.

Кошка принесла котят. Мяукали и возились котята в корзинке под очагом. Пролетали за окном чайки и далекие паруса, надутые ветром, как чайки.

На рассветах вставала Елизабет, расчесывала прохладное золото волосы и напевала тихую песенку о своем суженом:

Ходит в дальних морях крепкий бриг. В снастях ветер поет о Голландии и стонут высокие реи, а штормовой парус–грот бьется, как ее сердце.

Было в инее зимнее окно, когда на деревянном гребне увидала Елизабет седую длинную нить.

— Я нашла в косах седую нить, а моего Андреаса все нет, — сказала она в тот день старой госпоже Анне.

— Терпи, девушка. Все мы терпим разлуку.

Так отвечала госпожа Ван — Остаде.

Зимы и весны, весны и зимы. Помер Якобий, добрый пастор, что шею повязывал шарфом.

Люди говорили о новых войнах, о богатствах чужих земель. Из Амстердама привозил почтарь куранты, а в них было напечатано о дальнем Царстве Московии, что за Белым морем, а в царстве — ледяные дворцы и люди все бородаты и огромные, словно медведи. Морского змия видели французские корабли в Тихом Океане. Огненная гроза разразилась над Венгрией: раскаленные камни падали с неба. Бог, как видно, приказал открыть форточки в облаках и ангелы громили землю горящими ядрами. Спаси, Боже, Голландию от небесной Твоей артиллерии.

А о бриге Ван — Деркиркена не было вести ни в амстердамских курантах, ни в базарной молве, ни в кирках.

На Рождество Христово погляделась Елизабет в свинцовое зеркальце, а в золоте ее волос протянулись пряди белого серебра. Заплакала невеста Елизабет. Пришла к госпоже Анне и говорит:

— Волосы мои побелели как снег, а жениха нет. Старую девушку он найдет, а не молодую невесту.

— Ты думаешь, вернется к нам бриг? — покачала головой госпожа Анна. — Они не вернутся. Погиб твой жених и мой сын.

— Нет, Бог того не захочет.

Так ответила Елизабет и вышла из дома вдовы Ван — Остаде.

Мело, кружило белые снежинки над морем и мостовыми. В гавани и на набережной бродила старая девушка, спрашивая всех, но видел ли кто ее жениха, честного капитана Ван — Деркиркена из Гаарлема.

А в гавани стоял английский стопушечный фрегат. Рыжие, долгозубые Блэки и Джэки — известные врали, но говорили они, что не встречали на морях капитана Андреаса. Его не встречали, во вот у Мыса Доброй Надежды ходит теперь страшный корабль. Ходит голландский бриг у Мыса Доброй Надежды. Как будто бриг, а на нем — мертвецы. В сильную бурю, когда торопился домой голландский капитан, настиг его противный ветер у Мыса Доброй Надежды. Приказал тогда капитан поднять все штормовые гроты и нечестиво поклялся обогнуть Мыс, даже если пришлось бы ему бороться с ветром до дня Страшного Суда.

Услышал Бог нечестивый вызов и обрек капитана и команду бороться с ветром до прихода Судии, не огибая Мыса. Многие корабли видели призрачный бриг и прозвали его Летучим Голландцем.

Не поверила Елизабет Блэкам и Джэкам и подумала со вздохом:

— Господи, Ты ли, Всесильный, будешь карать тех людей, которые торопились домой к очагам, к невестам и женам?..

У Господа Бога — дел много. Не одно наше солнце и не одна земля содержатся в руке Его, а не сказать — сколько солнц и сколько земель.

И прошло много лет, а то и столетий, покуда до слуха Божьего долетел вздох старой невесты из Гаарлема.

Нахмурился Господь Бог. И бури дохнули на океаны. Два королевства объявили друг другу войну, а в Богемии на корню померз хлеб…

— Разве я приказал до Страшного Суда биться голландскому бригу с ветрами? — спросил Господь Бог Архангела Гавриила.

— Да, Господи, — Ты приказал.

— Пойди и узнай…

И полетел Архангел в океаны. Крылья его, как шумные облака грозы, а полет, как смерч, что взвивается от волн до неба.

И у Мыса Доброй Надежды увидел Архангел старинный бриг.

Тенью летел корабль против тяжкого ветра. Источена волнами и в черных космах водорослей Богиня Морей на носу. Клочья оснастки, лохмотья веревочных лестниц. Ржа и соленые волны проели борта. Режет бриг седые горы пены. Шумят прорванные паруса.

Сошел Архангел на палубу, пали белые лучи от его серебряных лат.

Видит Гавриил матросов–мертвецов — одни черепа, костяки да глазницы. Вздуты ветром истлевшие рубахи. Тот крепит реи, тот вцепился в ванты, тот тянет обмерзлый канат, тот пригнулся с погасшим фитилем к амбразуре, наводя пушку.

Окостенели, обледенели матросы со дня капитанской клятвы.

А на капитанской вышке, в истлевшем черном камзоле, без шляпы, стоить капитан Ван — Деркиркен. Вздуты ветром на черепе долгие волосы. Глазницы темны, оскалены белые зубы. Положил одну руку на голову юнги — белый скелет от юнги остался, — а другая протянута вперед, угрожая ветру и буре костлявою кистью.

Архангел Гавриил все рассказал Господу Богу. Еще грознее нахмурился Бог. И оба королевства истекли кровью в жестокой битве, а в Богемии настал голод….