Ирина Скидневская - Фэнтези-2005 Страница 12

Двое блестящих остановились. Адриен почуял едва заметный мускусный дух — это был страх Альберты.

— Альберта, — неживым голосом заговорил блестящий. — Мы твои родичи.

В это можно было поверить, но то, что видели глаза, не помещалось в уме.

— Мы пришли за тобой. Ты должна вернуться домой.

— Кто вы такие?!

— Мы твой народ. Ты из нашего клана. Из нашего линьяжа. Мы оставили тебя и нашли.

— Я дочь Бертольфа и Эрменгарды! — Альберта твердо держалась своего.

— Ты не дочь тех, кого называешь.

— Вранье! Чем вы докажете?!

— Твоя внешность. Ты иная, чем все здесь.

— Такова Божья воля, — Бертольфин не ослабляла тетивы; Адриен был готов обнажить меч, но ждал приказа госпожи.

— Нет. Ты такая, какая есть. Всегда была такая, должна быть такой.

— Как же это получилось?

Блестящие переглянулись.

— Это бедствие. Здесь были наши… лазутчики. Разведывали животных, образ жизни. Произошло бедствие. Твой зародыш вынули из матери, которая погибла. Зародыш нельзя увезти по небу, слишком невыносимые тяготы для него. Зародыш не может жить долго снаружи от тела. Тебя поместили во взрослое тело, чтобы спасти.

— Ах вот что… — Альберта даже опустила лук. — Так это вы… вы напали на мою мать?!

— Не мать. Она только вынашивала зародыш. Твоя жизнь… любая наша жизнь очень дорога.

— Это были вы, я спрашиваю?!

— Не мы. Другой отряд. Мы посланы вывезти тебя.

— Моя мать сошла с ума от вашего насилия, — со скрежетом выговорила Альберта. — Она лишилась прав, которые имела в браке с герцогом, а я росла без матери. Это что, по-вашему, благодеяние?

— Вынашивающий заместитель не имеет значения. Важно только сохранение наших жизней.

— Да будьте вы прокляты! Вы что, не могли найти бабу среди вилланов?!

— Мы изучали общественную жизнь животных здесь. Заместитель должен иметь большое преимущество среди себе подобных, чтобы его потомство сохранялось при любых обстоятельствах.

— Тебе надо идти с нами, — произнес второй блестящий. — Ты вернешься домой.

— Убирайтесь, — прошипела Альберта, — чтоб и духа вашего не было. И если летучие тени еще раз вторгнутся в мои владения, я никого не помилую. А вы — проваливайте и благодарите Бога, что обычай не велит нам убивать послов. Выметайтесь в свою Магонию.

— Эзерикра, — сказал второй. — Имя твоей земли — Эзерикра. Мы возьмем тебя, хочешь ты или нет. Мы сильней.

Он поднял сросток сосулек, что держал нижними руками, и молния из тонкого острия с треском ударила в столп; Адриен увидел, что в камне появилась порядочная выбоина, даже, скорей, выжженная дыра.

— То же я могу проделать с твоим слугой и вашими животными. Чтобы этого не случилось, иди с нами.

— Ты не пожалеешь о возвращении, — заметил первый. — Там тебе будет гораздо лучше. Здесь глубокий холод половину года, плохая пища, опасности и нет правильной лекарской помощи. Тебя все чуждаются. Ты не можешь жить здесь, как должна.

— Через время, когда ты шесть раз вдохнешь воздух, я сделаю то, чем угрожал, — напомнил второй. — Не раздумывай долго.

— У тебя будут друзья, семья, — первый не уставал уговаривать. — У тебя будут дети. Здесь этого никогда не будет.

— Осталось три вдоха.

Острие серой вещи в лапах второго зарделось, потрескивая маленькими молниями. Адриену стало очень неуютно, но он сохранял выдержку.

Бертольфин испытала почти отчаяние от своего бессилия. Обменыш… вот кто она. Не человек, а тролль, зародыш, тайными чарами подмененный в утробе матери. А теперь тролли явились за ней.

Она положила лук к ногам.

— Но при одном условии, — Альберта показала на Адриена. — Вы не убьете его и коней.

— Договоренность достигнута.

— Адриен… — Бертольфин коснулась его рукава. — Ты видишь, меня принуждают. Я ничему не верю, но пойду, чтобы спасти тебя. Самой мне уже не спастись.

— Чем я могу помочь, Ваше Сиятельство? — с ненавистью поглядев на блестящих, Адриен осторожно накрыл костлявые пальцы госпожи ладонью. — Скажите, я в вашем распоряжении.

— Ничем, Адриен, ничем. Просто… когда я оглянусь, вспомни… как мы развлекались с сосновой колодой.

— Да, Ваше Сиятельство.

Попрощавшись, Бертольфин, как во сне, пошла к неподвижным блестящим.

— Как вы нашли меня?

— Сигнальный огонь. Его оставили рядом с носившей зародыш. Мы собирали мысли местных жителей. Улавливали запах.

— А-а, теперь ясно. — Альберта подергала головой и, стремительно выхватив нижней рукой охотничий кинжал, со всей силой ударила блестящего между шлемом и шейным кольцом, промолвив: — За Эрменгарду! — И, оглянувшись, выкрикнула: — Адриен, бей!!!

Он метнул свой кинжал от пояса, как метал прежде ножи в сосновую колоду вместе с госпожой, и кинулся вперед, вырывая меч из ножен. Он видел, как блестящий, обещавший ему, Резвому и Каурому расправу, падает на сгибы ног, закинув голову и выронив оружие, а первый, обольщавший Бертольфин, увернувшись от брошенного кинжала, верхними руками удерживает руку Альберты с клинком, а госпожа старается отнять у него арбалет, выбрасывающий молнии, и вот-вот оплетет врага ногами, будто кабана; челюсти ее лязгнули у самого лица блестящего.

Гуго, побочный сын некоего барона (так нынче величают байстрюков, поступающих в обитель с отцовским приданым в виде коров, свинок и курей), так заслушался, разинув в страхе и восторге рот, что пролил пиво мимо кружки.

— Что мимо рта — все Богу, — благочестиво, но слегка насмешливо заметил послушнику крепкий седобородый монах со страховидным грубым шрамом, пересекавшим лицо и нисходившим до жилистой шеи. Как следует причастившись пивком, инок стал напевать, не обращая внимания на жаждущего Гуго:

Голова моя седа,Побелела борода,Не вернутся никогдаМои юные года.

Гуго смотрел на него с обожанием. Чем дольше он слушал брата Иону, к которому был назначен келейником, тем больней разрывалась его душа между стремлением к иночеству и бранными подвигами. Вот уж кто внес вклад в обитель, так это брат Иона! Недаром отец настоятель выделил ему лучшую отдельную келью. Говорят, дары везли на девяти возах, не считая скотины. И все это он добыл своим мечом, покуда жил в миру. Но и в священных книгах был силен, все Четвероевангелие знал на память и многое из Ветхого Завета. О чем бы он ни рассказывал — о боях ли и походах, о деяниях ли царя Давида и сына его премудрого Соломона, — это волновало и манило. Но самый занятный его рассказ звучал сегодня, осенним вечером.

— А что было дальше, брат Иона?

— А то, что не надо вступать на лысый холм, увенчанный древними камнями. Там живет сила Господ Обитателей Курганов, и трудно людям с ней тягаться. Едва замешкался я поразить мечом блистающего воина, что обхватил Альберту, как накрыла нас тень летучая, и над нами загорелся глаз. Молния ударила меня в лицо и левое плечо, и я лишился чувств.

Брат Иона заглянул в кружку, и Гуго поспешил ее наполнить. Вот, вроде монах, а по всем статям — удалой барон, коему и пиво не в хмель, а лишь бодрит и придает духу.

— Очнулся я в Лансхольме. Резвый прибежал туда без всадницы… умнейший конь был, сам сообразил, что надо звать подмогу. Долго я лежал на соломе; и не столько рана меня сил лишала, сколько шум и топот в голове. Иногда жуть прохватывала — неужели я так и останусь полоумным? Но затмение с меня сошло. Смог я внятно разъяснить и кастеляну, и герцогу, что случилось на холме. Вины мне никакой не вменили, а напротив, наградили за усердие, хотя и тщетное.

Монах со шрамом умолк, глядя куда-то за пределы стен; рука его, изборожденная морщинами, но еще сильная, поглаживала невысокий срезной конус белой кости, с пояском резьбы по низу и лапчатым знаком на верхушке.

— Вот что за история, Гуго, связана с этим копытом. Я попросил его себе в память о госпоже, ибо это знак ее связи с нездешним миром.

— И о ней ничего больше не слышали?

— Ни слова. Унесли ее родичи в заоблачную страну или увели в холм, о том ничего не ведомо.

— А ты, брат Иона, так и остался служилым рыцарем герцога?

— До поры до времени, Гуго. Я просил сюзерена быть моим великодушным ходатаем перед бароном дан Лотьер о руке его дочери и на другое лето обвенчался с драгоценной моей Юстиной. Отец ее был рад принять меня, ибо сынами его Бог не осчастливил. По смерти его я принял от монсьера Бертольфа баронию, а когда годы мои пришли к закату и супруга моя опочила, передал лен сыну и удалился в обитель.

Гуго видел сына Ионы, барона Аделарда. Красавец и силач, каких поискать. Про мать его шептали, что она была безобразна и всегда ходила с закрытым лицом, будто магометанка.

— Звонят, пойдем, — поднялся Иона. — Ох, негоже идти к молитве, выпив кружку-другую, ну да Бог милостив, простит малое прегрешение. Много я согрешил перед Господом, — сокрушался он, идя по монастырскому двору сквозь хлесткий сырой ветер и промозглые сумерки, — многих достойных людей и их наследников убил, и Бог с меня спросит за них на последнем суде. Но об одном скорблю горше всего — что не достал я мечом того блистающего, что схватил Бертольфин.