Дипак Чопра - Владыки света Страница 13

Найджел решительно постучал в стеклянную перегородку.

— Амир! Это что, то самое место?

Водитель опустил окно. Это был молодой парень из местных, с угреватой оливковой кожей. Он мог с равным успехом оказаться греком, турком или египтянином — представителем любого из множества народов, плавящихся в общем тигле войны.

— Раз мы здесь, я уверен, что это оно и есть, сэр, — с ужасным акцентом ответил Амир, тщательно выговаривая слова.

Особенно поразила Майкла эта толпа большим количеством больных и калек. В непосредственной близости от себя он насчитал добрых полдюжины людей на костылях и множество таких, у которых были перевязаны лица или недоставало конечностей. Найджел перехватил его взгляд.

— Бедняги! С их суевериями невозможно ничего поделать. Они жаждут, чтобы к ним прикоснулся очередной полусумасшедший мессия, вместо того чтобы обратиться к хорошему врачу. Но ты-то привык к таким вещам, правда?

Он еще настойчивей постучал по перегородке.

— Почему мы остановились, Амир? Черт возьми, мне нужно подъехать поближе!

— Что я могу поделать, сэр? — запротестовал Амир, явно не желая глубоко врезаться в толпу.

— Ради Бога, парень, они уберутся с дороги, — проворчал Найджел. — Ты просто двигайся.

Автомобиль стал понемногу продвигаться вперед, и человеческое море расступалось перед ним, хотя и не обошлось без ударов кулаками по крыше и злобных взглядов сквозь тонированные стекла.

— Вот так-то лучше, — сказал Найджел, принимаясь рыться в своей аппаратуре. — Когда начнется представление, нам нужно оказаться в первых рядах, иначе какая нам от него польза, правда?

— Ты так и не рассказал мне, что там за история — напомнил Майкл.

— Да, верно. Само собой, в данном случае лучше увидеть все самому, чем верить всякой болтовне, но суть в том, что аборигены ломятся на этот холм, потому что на его вершине восседает, как я уже говорил, некий полусумасшедший мессия, и они, похоже, не успокоятся, пока он не явит им достойного чуда — или не получит сполна, если не сможет этого сделать. Последнее, если оно выльется в переламывание ему конечностей или побитие его камнями, может оказаться еще более любопытным, чем то, что мы должны были здесь увидеть. Или не увидеть — это уж как получится.

Майкл сопоставил с рассказом Найджела пару историй, слышанных им в лагере ВОЗ, и пришел к выводу, что за всеми этими самодовольными словоизлияниями стоит тот факт, что в последние пару недель пустыня переполнилась слухами о некоем святом, способном исцелять больных и воскрешать мертвых. И, что необычно для здешних мест, — он не претендовал на связь с какой-либо из традиционных религий. По крайней мере до сих пор.

— Машина дальше не проедет, — объявил Амир как о чем-то от него не зависящем.

— Надо же, — проворчал Найджел, — фанатики на пикнике. Боюсь, что мир такого еще не видел. Майкл, ты как, останешься в машине? Амир может не выключать двигатель, чтобы работал кондиционер.

— Нет, — медленно проговорил Майкл. — Если этот парень действительно способен творить чудеса, он может сделать так, что всем нам мало не покажется.

Он подумал о старом суфии в разоренной деревне, превозмогая активные протесты своего сознания, не желавшего примириться с увиденным. Обычный мир не терпел в себе следов сверхъестественного.

— Там может быть интересно, — запинаясь, добавил он.

— Нет сомнений, — кисло ответил Найджел. Вздохнув, он принялся увешивать себя фотоаппаратами. — Ну, идем, — сказал он, открывая дверцу лимузина. — Настало время покормить львов.

Было чуть больше двух — самое адское время суток. Жара накатывала на Майкла с Найджелом, словно мягкая неумолимая стена, и Майкл чувствовал, как пот, льющийся из всех пор его тела, немилосердно щиплет кожу. Сцена, разыгрывавшаяся перед ним, внешне ничем не отличалась от других, сотни раз виденных им в здешних краях, однако на этот раз в ней присутствовала некая не свойственная прочим тайна. Вопросы, казалось бы, давно и прочно переставшие его интересовать, снова выходили в его сознании на передний план, настойчиво требуя к себе внимания.

Майкл не мог отказаться от привычки мыслить в духе агностицизма — такова уж особенность чудесного, что оно смущает разум, но очень редко избавляет от застарелых предрассудков. Майкл-агностик был на деле потерпевшим фиаско идеалистом. Лишь в детстве борьба Добра со Злом была для него чем-то большим, чем избитое клише. В десяти-одиннадцатилетнем возрасте он воспринимал эту драму свежо и не сомневался в необходимости победы. Мифы порой казались ему более осязаемыми, чем реальность. Майкл помнил, что искушение Евой Адама при помощи яблока реально представлялось ему как хладнокровное, но ужасающее предательство. Когда он впервые услышал эти истории, Ной мог утонуть при потопе, Иов мог умереть от страданий, а Ковчег Завета был единственной защитой от нового уничтожения. «Не водою теперь, но огнем…» Майкл с трудом мог проникнуть в то далекое детство (да и кому это бывало легко?), когда истории Книги Бытия были для него столь же реальны, как его собственная жизнь, когда то, что изначальные времена этого мира наполнили его юное сердце благоговением, казалось закономерным и правильным.

Ему было известно, что духовная апатия гибельна для души, но даже он, которого окружающие, бывало, могли заподозрить в склонности к вере, часто терзался сомнениями, не находя названия той боли внизу живота, которую испытывал, бывая свидетелем победы страдания над исцелением. Он тайком восхищался грязными и невежественными деревенскими жителями-мусульманами — самопровозглашенными Правоверными — за неистовство их веры. Она была фанатичной; это был меч, отрубавший голову терпимости, пресекавший всякие споры. Теология сводилась к одному: к страху Божьему. Искупление грехов сводилось к одному: покорись этому вселяющему страх Богу, и Он отведет тебе место на Небесах. Само слово ислам означает «покорность», и того, кто отказывается совершить этот шаг, ждет ад, столь же ужасный, сколь прекрасен рай, — ад, где огонь будет сжигать кожу неверного до тех пор, пока боль не заставит его молить о смерти. И, когда смерть уже подойдет к нему вплотную, у него неким зловещим чудом вырастет новая кожа, и пытка возродится в новом приливе боли.

Бог и Дьявол. Можно написать эти слова громадными огненными буквами, прокричать с высокой трибуны, опорочить в испепеляющих проповедях, преисполненных ненависти и страха, высмеять как детские сказки — и все это, с некоей космической точки зрения, может быть верно. Кто знает?

Если бы Майкл мог быть честным с самим собой, он, быть может, приехал бы в эту часть света в надежде хоть немного проникнуться той бесхитростной прямотой, той духовной сталью, которую он видел за окнами автомобиля. Этого не произошло, но теперь что-то определенно происходило — и происходило в надлежащем для этого месте — в этом не было сомнения. После всего случившегося сегодня — не было. Майкл встряхнул головой, пытаясь отогнать нахлынувшие мысли. Вслед за Найджелом и Амиром он ввинтился в бурлящую толпу.

По мере того как они приближались к невысокому холму, тиски человеческих тел сжимались все крепче. На вершине оказалась тенистая рощица олив (здешние места славились своими оливками), где в окружении немногочисленных учеников стоял молодой человек — черноволосый, босой, одетый, как и старый суфий, в белые, без единого пятнышка, одежды. Будто наткнувшись на невидимую стену, толпа остановилась у подножия.

— Дерьмо! Амир, убери этих калек — я не могу сделать снимок! — недовольно сказал Найджел. В его голосе звучал отборнейший эгоцентризм западного журналиста, уверенного, что мир был создан для того, чтобы он мог запечатлеть его слухи и междоусобицы.

Понукаемый водитель старался изо всех сил, расталкивая и распихивая толпу, угрожая ей по-арабски, однако троица смогла продвинуться разве что на пару шагов. От каким-то чудом поддерживаемой невидимой границы их по-прежнему отделяло не менее сотни метров. Но, хотя Найджелу не удавалось сделать хороший снимок, Майкл мог составить о происходящем вполне отчетливое представление.

Стоящий на холме юный бородач, этот Исайя или Илия — у Майкла не выходило думать о нем иначе, как о пророке, хотя по дороге Найджел рассказал ему, что этот человек до сих пор не был замечен в произнесении каких-либо подобающих речей, — сделал знак ученикам, которые спустились к толпе и принялись отбирать людей для приближения к особе пророка. Избранные один за другим подобострастно подходили к нему, затем вскрикивали и падали на колени.

Стоя против солнца, Майкл вглядывался изо всех сил, пытаясь удостовериться, что правильно понимает происходящее. По всей видимости, юный пророк исцелял людей, возлагая на них руки. Его помощники уводили полуобморочных или судорожно всхлипывающих исцеленных прочь. «Исцеление верой», — с отвращением подумал Майкл. Подобные штуки он мог увидеть и дома, на любом собрании секты возрожденцев. Будучи плодом массовой истерии вкупе с силой внушения, результаты такого рода «чудес» улетучивались за несколько дней, если не часов.