Александра Свида - За закрытыми ставнями Страница 13

А того не знает Аленка, что она — со своими лучистыми серыми глазами под дугой черных бровей, с ярким румянцем на загорелых щечках, с алыми губками пухлого ротика, с корзиной в повисшей ручонке, — на фоне покрытой цветами лужайки была прелестным видением и являлась бы бесценной находкой для кисти художника.

Вздохнула Аленка, тряхнула головкой, как бы отгоняя напрасную мечту, и, точно ее толкнуло что, — обернулась.

В двух шагах от нее горели зеленые глаза черного барина, а протянутые руки — вот–вот ее схватят.

— Васька–а–а! — диким, нечеловеческим голосом завопила вспомнившая о брате девочка.

— Зде–ся–а! — неожиданно близко раздался ответный крик Васи, и через минуту двое мальчишек выскочили на полянку.

Черная тень подалась назад и слилась с кустами…

Насмерть перепуганная, всем телом трясущаяся Аленка долго не могла произнести слова.

В руках Васи, освещенная солнцем, переливалась всеми цветами радуги, развеваемая ветром, роскошная, яркая шелковая шаль.

Глава 12

Без заглавия

У самой калужской заставы, за большим палисадником, стоит удивительно симпатичный беленький домик.

Ярко горят на солнце вымытые стекла. В висящей на окне большой клетке звонкой песней заливается канарейка. Умильно поглядывает на нее сибирский котенок Пушок. В избытке юных сил и резвости носится, как безумный, по усыпанным желтым песком дорожкам песик Бобка.

В кухне с утра до вечера распевает свои украинские песни черноокая дивчина Оксана. И надо всем этим царит и управляет симпатичнейшая и добрейшая Марта Ольгердов- на Зенина.

С утра до вечера хлопочет она по хозяйству. Ни один бедняк не уходит из ее домика без посильной помощи, ни одна страждущая или мятущаяся душа — без слова ласки и утешения.

Ей и не нужно лишних слов, одна улыбка на ее милом лице действовала на всех успокаивающе и умиротворяюще. Она одинаково ласково говорила с людьми, с животными и с цветами. В ее душе жила только любовь и никогда ни тени гнева, или раздражения.

Все под ее взглядом и под управлением мягкой, любящей руки невольно подтягивались и становились лучше. Даже и на цветах это отражалось — зелень и цветы ласкали глаз своей свежестью.

Подбор цветов в ее палисаднике был самый простой. Среди клумб возвышались георгины и пионы, целые грядки были засеяны астрами для осени. На клумбах пестрели: гвоздика, левкой, душистый горошек, и все окаймляли резеда и анютины глазки. Только у входа на стеклянную террасу гордо подымали свои головки царственные розы. Казалось, что они с высоты величия смотрят на остальную сбор — ную братию и положительно презрительно на пеструю гирлянду мальв, тянувшуюся вдоль забора палисадника.

Напрасно гордитесь, пышные розы, вся эта скромная братия, благодаря тщательному уходу любящей хозяйки, блестит свежестью лепестков, веселит глаз пестрой расцветкой и, смешивая свои благоухания с вами, царицы цветов, делает общую очаровательную рамку прелестной седой старушке.

Огорчают ее только Пушок и Бобик. То и дело они дерутся, и что только им нужно делить. А эти покушения Пушка на канарочку! Вот и сейчас он умиленно поглядывает на окно…

— Я тебя! я тебя! — грозит ему старушка. — Ах, Боже мой, Оксана! — бросилась она к окну кухни, — смотри не передержи пирожки да цыплят поливай почаще, чтобы были румяны и мягки. Знаешь ведь, как их нужно готовить для молодого барина. Воздушный пирог я приготовлю сама.

— Не журитыся, пани, пирожки на дыво, а курчатки аж хрущат, зарумянились, ходыть подывытыся.

Сегодня у Володи обедает гость. Хоть какой же Орловский гость — свой человек в доме, — а все же Марта Ольгер- довна хлопочет. Невольно сказывается в ней хозяйка–полька, любящая не только угостить, но и блеснуть своей хозяйственностью и кулинарным искусством. Орловский тоже поляк, значит, на чужбине особенно дорогой гость.

Нарвала букет цветов для стола и пошла еще раз осмотреть, все ли в порядке.

«Говорят обо мне, что я всех одинаково люблю, — где там! а Володя?! Прости меня, Боже, — часто думает старушка, — ведь я на сына молиться готова. Вот только профессия его мне не нравится: каждый день подвергается опасности. Последнее время ходит такой хмурый, озабоченный. Ест за обедом только в угоду мне, чтобы меня успокоить, а у самого, вижу, мысли далеко от еды. А вот и он!» — торопливо пошла навстречу сыну старушка.

Зенин бледен, едва держится на ногах от усталости, но нельзя расстроить и без того слабую здоровьем мать.

Весело идет ей навстречу, нежно целует вынянчившие его руки, доброе озабоченное лицо и старается, ловя пытливый, чуткий взгляд матери, занять ее внимание другим.

— Поздоровайся, мамочка, с Орловским да накорми нас скорее, родная, мы голодны, как волки. Смотри торопись, а то съедим тебя саму.

— Не верьте ему, Марта Ольгердовна, я скорее умру от голода, чем не только съем вас, но даже покушусь на один волосок с вашей головы, — наклонился, целуя руку старушки, Орловский.

— Ну уж, идите скорее в столовую, там есть много кое- чего повкуснее, чем мое старое тело.

В столовой, действительно, стол был полон мастерски приготовленных закусок. Таяли во рту пирожки Оксаны, а прекрасно изжаренных цыплят сменил воздушный пирог, и все это обильно поливалось недорогим, но хорошим вином.

За обедом перекидывались веселыми, ничего не значащими фразами — видимо, занимали и отвлекали от чего–то мать Зенина.

Но вот обед кончился. У старушки посоловели и часто мигают глаза: грешным делом привыкла соснуть часочек после обеда. Это знают и идут ей навстречу.

— Мама, родная, побалуй нас с Орловским, пришли ко мне в кабинет черное кофе и, если есть, ликер.

— Как не быть, — встрепенулась хозяйка. — Сейчас пришлю все с Оксаной, а я уж пойду полежу немножко, — ласково улыбнулась Марта Ольгердовна сыну и Орловскому.

Этого только они и ждали. С любовью поцеловали руку у милой хозяйки и перешли в кабинет.

Несколько минут хранили молчание.

— Ну? — коротко спросил Зенин.

— Плохо: ничего или почти ничего.

— Что же твоя собака? Ты так верил в чутье Нептуна.

— Что же, Нептун довел до вокзала, а дальше, понятно, потерял след. Что говорят соседи, ты знаешь. Боюсь, что напрасно мы тратим время, упорно бродя по окрестностям Борок.

— Да, кстати о Борках, — перебил его Зенин. — Там, на окраине, поселился Прайс. Интересный это субъект: живет одиноко, таинственно, никто о нем ничего определенно не знает. Если бы не погоня за убийцей и не необходимость ехать на днях искать его на юге, я бы не шутя последил за этим господином.

— Какой интерес может представлять это старье? Удивительно не любит его мой Нептун. Чует он его далеко, тут же становится у него дыбом шерсть, поджимается хвост, и он трусливо жмется к моим ногам. Сегодня в лесу мне показалось, что он попал на следы убийцы, — упорно нюхал кусты и тропинку, потом побежал с тем характерным потявкиванием, когда нападает на след, и вдруг, с вышеупомя- нутыми–то признаками, бросился мне под ноги: из кустов неожиданно вышел Прайс…

На минуту водворилось молчание.

— Я должен ехать на юг, Александр; но очень прошу тебя не оставлять слежку в Борках, окрестном лесу и ближайшем селе. У меня предчувствие, что именно там мы найдем кончик нити.

— Можешь ехать спокойно, — я не оставлю начатых нами розысков. Кстати, завтра храмовой праздник в Озерках. Это в пяти верстах за Богородским, пойду, потолкаюсь, посмотрю, послушаю.

— Хорошая мысль, я пойду с тобой! Смейся, если хочешь, но меня что–то толкнуло при слове «Озерки». Неужели нападем хоть на какой–нибудь след?!

— Очень возможно. На праздник обычно стекаются со всех окрестностей любители выпить и любительницы щегольнуть нарядами из девиц и молодух, ну, и парни не упустят случая поухаживать, а то и сорвать, что плохо лежит. В этих случаях лес–батюшка много видит и, до поры до времени, тайны хранит.

Задребезжавший звонок телефона прервал разговор.

— Слушаю… я, Зенин… Он здесь у меня… Слушаю… Сейчас выезжаем.

— Ну, Александр, едем. Звонил Кнопп. Вызывает обоих, и голос его не обещает хорошего.

— Э, ничего, Володя. К распеканциям его не привыкать стать. А ведь и ему не сладко с этим проклятым делом! Газеты не перестают обливать помоями, тоже и в его шкуру я

влезть не хотел бы.

Глава 13

Дача на опушке леса

Поздний темный июльский вечер.

Не ходит, а буквально мечется по своему кабинету Зе- нин, прислушиваясь к шороху за стеной, где укладывается спать его старушка–мать.

Сегодня ночью он, на свой риск, решился сделать обыск у Прайса.

«Скорее, скорее ляг и усни, мама, мне необходимо уйти на всю ночь, а если я пойду с твоего ведома, то не уснешь ты, моя бедная, до самого утра», — шлет он мысленное внушение через стену.