Юрий Нестеренко - Чёрная топь Страница 16

— Здравствуйте, — сказал Сергей, подходя к перегородке.

Дежурный — не Сермяга, но тоже сержант, хотя, вероятно, лет на пятнадцать моложе и килограммов на двадцать легче — молча поднял на них глаза.

— Тут такое дело… — Коржухин неожиданно почувствовал смущение, — короче, у нас машину сломали…

— Вы уверены, что она не сама сломалась? — голос у милиционера оказался грубый и неприятный.

— Какой там сама, двигатель выпотрошили так, что он теперь на второй багажник смахивает!

— Вы знаете, кто это сделал?

— Откуда?

— Ну это ж ваша машина. Что, ничего не видели и не слышали?

— Была ночь, мы спали. Это что, уже вопросы для протокола?

— Протокол потом будет. Заявление пишите, — он просунул в окошко сложенный листок бумаги, не предложив при этом ручку. Впрочем, Сергей достал из кармана свою и оглянулся в поисках подходящей горизонтальной поверхности. Таковой не наблюдалось. Сергей, мысленно чертыхнувшись, приложил бумагу к стене.

— Как писать? Шапка какая? — спросил он.

В этот момент раздался низкий гудок зуммера. Сержант снял трубку бездискового телефона.

— Слушаю, тарищ капитан. У меня? Приезжие вот пришли. Да, эти. С машиной у них там что-то. Нет, не угон. Хулиганка, скорее всего. Да. Понял, тарищ капитан.

Милиционер положил трубку.

— Поднимитесь сейчас на второй этаж, 21 кабинет, — сказал он. — Вас сам капитан примет.

Сергей и Алекс послушно двинулись в сторону лестницы. Сергей по-прежнему держал в руке листок бумаги. На лестнице он посмотрел на листок, сложил его и сунул в карман.

— Войдите! — откликнулся бодрый голос из-за двери в ответ на его нерешительный стук.

Кабинет выглядел так, как он и должен был выглядеть. Зарешеченное окно, широкий стол с массивной коричневой лампой (Сергей так и представил себе, как ее направляют в глаза подследственному), телефоном, несколькими папками и письменным прибором (пятидесятых, наверное, годов, если не раньше), перед столом — стул, обитый зеленой клеенкой, слева от стола — если смотреть от входа — большой сейф, справа и ближе к двери — маленький столик, придавленный громоздкой пишушей машинкой (тоже явно не моложе письменного прибора), в противоположном углу — рогатая вешалка, пустая по летнему времени. Над столом висел непременный портрет Дзержинского. Для полноты антуража не хватало только полной пепельницы и запаха табачного дыма; как видно, хозяин кабинета не курил.

— Капитан Березин, — представился он, поднимаясь. — Начальник игнатьевского ГУВД.

Капитану было лет сорок, он был невысок, однако благодаря худощавой фигуре и длинному лицу казался выше. Лицо с небольшими залысинами можно было бы даже назвать интеллигентным, но цепкий холодный взгляд глубоко посаженных глаз портил это впечатление.

— Сергей Коржухин, — представился Сергей. — А это…

— Я знаю. Мне Сермяга о вас докладывал. У нас гости редкость, сами понимаете. Так что случилось? Вы присаживайтесь, вон, возьмите из-за машинки второй стул.

— В общем-то, дело наше, наверное, не уровня начальника ГУВД, — сказал Сергей. Атмосфера кабинета будила в нем непривычную робость, тем более понятную, что Игнатьев был, мягко говоря, не совсем обычным городом.

— У нас городок маленький, мне приходится всем заниматься. Я тут единственный офицер милиции, остальные сержанты одни. Так что у вас, что-то с машиной?

Сергей изложил суть дела. Березин сочувственно кивнул.

— Да, безобразие. Не иначе как молодежь развлечься решила. Ну сами посудите, кому нужны ваши детали, у нас тут машин таких марок нет.

«А какие есть?» — хотелось спросить Сергею. За время их экскурсии по городу они не видели ни одной машины, кроме «КАМАЗа». Однако он счел за благо не поднимать эту тему.

— Так что, вы можете их найти? — спросил он вместо этого, имея в виду не столько злоумышленников, сколько пропавшие детали. «А вдруг и впрямь местная власть не имеет к этому отношения?» — мелькнула у него надежда.

— Найдем, конечно. Опросим всех трудных подростков, они и расколются. Город-то маленький, выбор невелик.

— И когда?

— Ну… если повезет, то сразу, а может, несколько дней подождать придется. Вы уж не взыщите. Неудобно прямо: так редко кто к нам заезжает, и такое вот гостеприимство. Весь город, мерзавцы, опозорили.

Зазвонил телефон.

— Мэр, должно быть, — доверительно сообщил Березин. — Он всегда мне в это время звонит, — капитан снял трубку. — Березин слушает. Доброе утро, Егор Михалыч. Да в общем нормально, одно происшествие только. Гостей тут наших обидели. Да, приезжих. Двигатель им в машине разобрали. Конечно, Егор Михалыч. Как раз у меня сейчас. Хорошо, я передам. До свидания.

— Ну, можно сказать, дело ваше взято под самый высокий контроль, — вновь обратился он к путешественникам. — Сам мэр возмущен этим хулиганством. У него как раз есть свободное время, он приглашает вас зайти. Тут рядом, на площади.

— Мы знаем, — сказал Алекс. Сергей не был уверен, что это следует афишировать.

— А заявление? — спросил он.

— Не обязательно. Я ваши показания слышал, потом подпишете.

Сергей хотел настоять, но подумал, что здесь, вдали от любых проверяющих, эта бумажка все равно ничего не значит.

Они вышли из здания милиции и, миновав указующего Ленина, вошли в особняк под триколором. Внутри слева от входа сидел еще один сержант — похоже, самый молодой из всех.

— Мы к… — начал Сергей.

— Знаю. Проходите на второй этаж, там направо.

Они поднялись по укрытой потертым алым ковром лестнице и почти сразу оказались перед дверью с большой табличкой:

М Э Р

Дробышев

Егор Михайлович

Дверь была обита черным дерматином, в котором утопали гвозди с золотыми шляпками; Сергей потянул на себя блестящую золотом ручку, понимая, что за дверью должна находиться приемная — она там и находилась. В приемной за столом с неизменной пишущей машинкой, отодвинутой, однако, в сторону, сидела секретарша, посаженная на это место явно не за внешние данные — ей было хорошо за тридцать, и волосы, стянутые сзади в строгий пучок, делали ее еще старше. Как и охранник на входе, она пресекла попытку вошедших представиться и сделала приглашающий жест в сторону двери уже непосредственно мэрского кабинета.

Просторный кабинет, некогда, несомненно, принадлежавший еще царскому городничему, сохранял остатки антикварной роскоши, изрядно разбавленные, впрочем, советским убранством. Центр его занимала классическая Т-образная конфигурация столов (впрочем, ножка у Т была намного короче, чем в высоких начальственных кабинетах крупных городов). У столов стояли стулья, живо вызывавшие в памяти роман Ильфа и Петрова (Сергей пересчитал — их и впрямь оказалось 12). За креслом мэра находилась стойка для знамен — саму ее за столом не было видно, но видны были два торчавших рядом знамени — трехцветное российское и красное с желтой бахромой советское. В книжном шкафу слева Сергей заметил небольшой бюстик — по всей видимости, Ленина; переведя взгляд на стену позади мэрского стола, он не увидел на ней ожидаемого портрета, однако невыгоревший прямоугольник показывал, что портрет был. «Неужто ради нас сняли?» — изумился Коржухин.

В кабинете находились двое. Сам мэр, поднявшийся из-за стола при появлении гостей, был невысокого роста, плотный, но не сказать чтобы толстый, с одутловатым, идеально-овальной формы лицом. Венчик седых волос обрамлял желтоватый купол его лысины. Его глаза под практически отсутствовавшими бровями казались выпученными и в целом производили неприятное впечатление — в голове у Сергея промелькнуло когда-то прочитанное сравнение с пуговицами от кальсон. Возможно, то был лишь эффект обстановки, но Сергей подумал, что, встретив этого человека хоть на улице, хоть на пляже, хоть где еще, моментально признал бы в нем советского чиновника средней руки — никем иным обладатель такой внешности быть просто не мог.

Второй, сидевший по другую сторону стола, справа от перекрестия Т, и также повернувшийся, а затем поднявшийся навстречу вошедшим, был крупным мужчиной, наверное, почти на голову выше Дробышева. Его большой костистый череп был совершенно лыс. Очки с толстыми стеклами в мощной роговой оправе цеплялись за мясистые оттопыренные уши, не придавая, впрочем, своему обладателю ни намека на интеллигентность; внешность этого человека был подходящим ответом на вопрос «как выглядит полная противоположность аристократизму и утонченности». Он был, вероятно, чуть моложе Дробышева — лет пятьдесят или около того, но выглядел, однако, заметно хуже. Несомненно, некогда он был весьма силен физически, но сейчас в его облике чувствовалась не столько сила, сколько обременяющая тяжесть. Похоже, этот человек был болен, и, скорее всего, серьезно.

— Здравствуйте, — сказал Сергей («Здрасьте», — кивнул Алекс), — мы не помешали? — он покосился на крупного мужчину.