Виктор Песиголовец - Любовница Леонарда[СИ] Страница 16

— А кто ей собирается в рот палец класть? — заржал тот. — Для это есть кое-что другое! Верно, красотуля?

Лицо Архелии вмиг залил румянец стыда и гнева. Она вскочила, как ужаленная, и, резко указав рукой на дверь, заверещала:

— Ах ты, козел паршивый! Вон отсюда!

Сысоев рывком опрокинул журнальный столик — стаканы и закуска разлетелись по всей комнате — и взревел:

— Ты назвала меня козлом?! Ах ты, ковырялка вшивая!

Девушка не успела сделать и шагу, как он подлетел к ней и наотмашь ударил ладонью по лицу. Она не устояла на ногах, упала и растянулась на полу.

— Я тебя за козла на куски разорву! — Борис не дал Архелии подняться. Сгреб ее за грудки, оторвал от пола и тут же нанес новый удар.

— Отпусти ее! Отпусти, братан! — Сергей попытался поймать разбушевавшегося приятеля за руку, но получил тычок в солнечное сплетение и, охнув, переломился пополам.

— Знаешь, что с тобой сделали бы на "зоне" за такие слова? — вопил Сысоев, брызгая слюной и дико тараща зенки. — Знаешь?! Сейчас увидишь! Я тебе покажу!

Он бросил девушку поперек дивана, развернул к себе спиной, ударил кулаком между лопаток и рывком сдернул с нее халат, разорвав на два куска.

— Братан! — закричал Бондарь, все еще держась за живот. — Не трогай ее! Она мне нравится! Я жениться на ней хочу!

— Не бойся, никто на нее не посягает! — прохрипел Борис, падая на колени и стягивая свои узкие штаны. — Я всего лишь собираюсь опустить эту сучку! А куда опускают, ты прекрасно знаешь!

Он обхватил ослабевшее тело руками за талию, прильнул к нему чреслами и резко подался вперед. Архелия громко вскрикнула, дернулась и сразу обмякла, потеряв сознание от ужаса.

Когда она пришла в себя, то ни Сысоева, ни Сереги рядом уже не увидела.

В гостиной жутко воняло водкой, коромыслом стоял сигаретный дым, весь палас был усеян жирными ленточками квашеной капусты и осколками битой посуды.

— Господи! Господи! — пересохшие губы девушки исказила гримаса отвращения.

Она забралась с ногами на диван, схватила со спинки разорванный халат, прикрыла им свое нагое тело и, забившись в угол, зарыдала от стыда, унижения, боли и бессильной ярости…

Немного успокоившись, Архелия поплелась в ванную, приняла душ и отправилась к себе в спальню. Там, на маленьком трюмо, хранилась вся ее косметика и парфюмерия. Обильно оросила свои плечи и шею туалетной водой, подаренной отцом на Восьмое марта. И только теперь, наконец, избавилась от не дававшего дышать на полную грудь тошнотворного запаха прокуренных Борисовых рук, испоганивших ее тело, и почти полностью пришла в себя.

Оделась. Немного посидела на диване, затем, превозмогая слабость во всем теле, вышла во двор. Нужно было покормить и подоить Березку, а еще закрыть сарай с уже усевшейся на насест птицей.

— Лия!

Архелия резко повернулась на негромкий оклик, прозвучавший где-то за забором, и в мутном свете уличного фонаря увидела Бондаря. Он стоял у калитки, ссутулившись под холодным ветром, и нервно сосал сигарету.

— Лия, ты в порядке?

Она поставила пустое ведро на бетонную дорожку и подошла к забору.

— Как ты посмел сюда явиться?

— Я же не виноват! — начал оправдываться парень, чуть не плача. — Это Борис, он беспредельщик, конченый садюга! Тюрьма его таким сделала…

Девушка приблизилась к самой калитке, с ненавистью взглянула на Бондаря и презрительно выплюнула ему в лицо:

— Убирайся, мерзавец!

— Лия, послушай! — его колотил озноб. — Я же ничего не сделал!

— Да, не сделал! Ты, ничтожество, просто стоял в сторонке и спокойно наблюдал, как твой дружок… эта грязная скотина… — она не удержалась и заплакала.

— Ну, что я мог сделать, скажи, что? — заскулил Серега. — Я пытался, но, ты же видела, он ударил меня…

— Иди отсюда! — зло выкрикнула Архелия. — Я сейчас же позвоню участковому, пусть вас посадят! Удивляюсь, почему я еще этого не сделала!

Парень швырнул окурок на землю и, низко опустив голову, тихо проговорил:

— Сысоеву к нарам не привыкать, ты же знаешь… А о тебе в Талашковке начнут судачить. Оно тебе надо?

— Так что, оставлять этого гада без наказания? — слезы застилали девушке глаза. — Пусть продолжает насиловать и унижать?!

— Не знаю! — тяжело вздохнул Бондарь. — Поступай, как хочешь…

Он бросил виноватый взгляд на девушку и, развернувшись, пошел прочь.

А она застыла в раздумье: как же поступить? Ведь действительно, стоит случившееся предать огласке, и все село только тем и будет заниматься, что перемывать ей косточки. Можно ли после этого надеяться на уважение людей, иметь какой-то вес в Талашковке, пользоваться авторитетом у работников фермерского хозяйства?

Подоив корову, Архелия отправилась к Евдошке за советом.

Рассказала ей все, как было, не упустила ни одной детали.

Слушая, старушка все время скорбно качала головой и охала.

— Ни в коем случае, внученька, нельзя такое прощать! — категорически заявила она, когда та умолкла. — Это страшное унижение. И они оба должны за него заплатить! Тот, другой, Бондарь, тоже виноват, он мог бы найти способ, как помешать Борису.

— Так ты считаешь, что нужно обращаться в милицию? — девушка чувствовала себя все еще неважно, ее клонило в сон.

— Ну, нет! — скривила рот в недоброй ухмылке Евдошка. — Накажем этих сволочей по своему, без помощи милиции.

— Это как? — не поняла Архелия. — Найдем людей, которые крепко отдубасят Сысоева? Я бы очень хотела посмотреть, как ему будут выбивать зубы и ломать ребра!

— Глупенькая ты! — погладила ее по голове старушка. — Кого ты тут найдешь? Кругом одни алкаши, проклятые! Разве они смогут причинить вред таким отморозкам, как Борис?

— Но что тогда делать? — развела руками девушка.

— Я знаю, что делать! — лицо Евдошки вдруг сделалось непроницаемым, будто каменным, по нему никак нельзя было определить, о чем она думает, что замыслила. — Есть у меня в сарае тряпица с могильной землицей. Держала ее так, на всякий случай… Ты ложись да поспи, а я пойду в сарай и там займусь кое-каким делом… Потом я тебе разбужу и провожу домой. А хочешь — до утра у меня оставайся!

Архелия лишь слабо кивнула и стала укладываться на топчан.

— Да, мне нужно немного вздремнуть! — промямлила она. — Совсем немного… Глаза слипаются…

Бабка подложила ей под голову большую подушку и пошлепала в угол светелки — там, на крючке, висело ее старое пальто.

Так и проспала девушка до самого утра…

На рассвете, она выпила мятного чая, съела парочку сладких кнышей, потом наспех привела себя в порядок и побежала домой.

— Я наведаюсь к тебе часика через два, — пообещала Евдошка, загадочно улыбаясь.

— Приходи, бабушка! — обрадовалась Архелия. — Я буду тебя ждать.

Она появилась во дворе Гурских в половине девятого. Из кармана ее пальто торчал какой-то сверток, в руке болтался полупустой полотняный мешочек. Увидев гостью, девушка побежала ей навстречу:

— Идем, завтракать! Только что я специально для тебя приготовила какао и пудинг с малиновым вареньем. Я знаю, ты это очень любишь!

— Повременим с завтраком! — старушка деловито огляделась по сторонам. — А где машина?

— В гараже.

— Идем!

— Ты никак покататься решила? — пошутила Архелия.

— Не мне, а мучителям твоим предстоит на ней кататься! — ответила Евдошка, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу.

Та распахнула ворота гаража.

— Вот!

Бабка молча зашла внутрь, несколько секунд постояла, затем неторопливо обошла автомобиль, осмотрела его со всех сторон. И приказала:

— Ну-ка, милая, прикрой ворота и включи свет!

— Что ты задумала? — Архелия смотрела на нее с недоумением.

— Потом объясню!

Когда створки ворот были заперты, а под потолком вспыхнула лампа дневного света, Евдошка достала со своего мешочка литровую пластиковую бутылку с какой-то мутной жидкостью и поставила на крышу иномарки. Затем вынула из кармана сверток, осторожно развернула, и девушка увидела кучку грязно-желтых комьев земли.

— Открой все двери в машине, — попросила бабка, — а сама иди в дом!

— А можно я здесь побуду? — спросила Архелия, выполнив просьбу.

— Можно! — буркнула старушка. — Только стой у ворот, ближе не подходи!

Она положила на бетонный пол развернутую газету с землей и, держась за поясницу, опустилась рядом на одно колено. Левой рукой, сначала медленно, потом — все быстрее, стала описывать круги над газетой, а правой — потирать свой лоб.

— Вот твоя земля, Бабал, я взяла ее, не спросясь, но верну с дарами! — вдруг заговорила Евдошка хрипловатым, как вроде мужским голосом. И, начав раскачивать свое грузноватое тело, страстно и горячо зашептала: — Взяла две горсти, верну два воза! Взяла сырую, верну кровавую! Взяла от одного, отдам от двух! Придет Касьян кривой с косою острою, один раз взмахнет — первый твой, взмахнет опять — и второй твой! Готовь к пирам, Бабал, столы свои да в книгу черную пиши-записывай два смертных имени — Борис и Сергий! Гуляй-пируй, Сабнака потчуй телами тленными да кровью мертвою! Я не от тех слуга и не оным раба, я Асмодееву печать в руке держу…