Ирина Скидневская - Фэнтези-2005 Страница 17

Шарлиз достала старый костяной гребень, украшенный резьбой в виде переплетения семи трав, распустила стянутые в узел волосы. Длинные, густые. За ними так неудобно ухаживать в бесконечных походах, но любое предложение избавиться от них лучница встречала оскаленными зубами и приглушенным рычанием.

Зачем наемнице длинные косы?

Чтобы тешить больное самолюбие.

Зачем косы ведьме?

Чтобы сплести смерть.

Гребень начал медленное, размеренное движение. Шарлиз закрыла глаза и запела. Она вплетала низкий грудной мотив в гладкость и текстуру волос, в каждое свое движение. Сила пришла легким покалыванием, вспышками искр между темных прядей — жалкие крупицы магии, заметить которые дипломированный чародей счел бы ниже своего достоинства и в которых Шарлиз купалась, как в потаенном омуте. Отложив гребень, несколькими быстрыми движениями вновь заплела косы. Пальцы привычно потянулись к вышитому бисером кошелю. Распустили завязки. И из узкого, украшенного сложным узором горла выскользнула смерть.

Паутина была сплетена из тонких упругих нитей — сложное, завораживающее взгляд кружево, бесконечное пересечение снов и воспоминаний. На первый взгляд она могла показаться всего лишь старым узорным платком, и, даже приглядевшись, не каждый заметил бы силу, дремавшую в концентрическом плетении. Эту сеть Шарлиз создавала долго, очень долго. Пятнадцать лет терпеливого, тщательного труда. Не было ни одной неучтенной детали, ни одной упущенной нити. Узор безупречен тем совершенством, которое можно достичь, лишь бросив к его подножию всю свою жизнь.

Осталось немногое.

Ведьма привычным грациозным движением вскинула руки, расправляя легкую вязь. Из гребня вынула несколько оплетших зубья тонких волос. Ей не нужен был свет, не нужны глаза, чтобы плести эти нити. Кончики пальцев «видели» магию, ощущали текстуру, цвет и запах. Во мраке приглушенно ревела река, волосы сплетались воспоминаниями, а небо плакало дождем и магией…

— Смотри, егоза, вот эта нить называется основной, или основой, на ней держится плетение, и она же несет цель твою. Сплетая такую нить, ты вкладываешь в нее мысль о том, чего достичь волшбой хочешь. Помни! Картина, которую в нить основную вплетешь, должна быть четкой-четкой, яркой-яркой, такой густой, чтобы ее можно было попробовать на вкус, как мед. Все, что останется недосказанным, волшебство додумает само, и тебе может не понравиться, как оно это сделает!

Пожилая, но еще не старая женщина, работавшая на ткацком станке, снисходительно улыбнулась тихой, серьезной девочке, замершей рядом и огромными тревожными глазами наблюдавшей за медленно появляющимся на ткани рисунком.

— А о чем думает волшебство, бабушка?

— Сила волшебная всегда стремится к равновесию, егоза, — женщина склонила голову, и стало видно, что седые волосы заколоты костяным гребнем, украшенным резьбой в виде сплетения семи трав. — Нет в мире закона сильнее. Сколько в одном месте убавилось, столько должно и прибавиться. Сколько ты, егоза, взяла, столько и должна вернуть обратно. Вот почему ведуньи, мудростью облеченные, силу только ту используют, что их собственная либо же добровольно им отданная.

— А как же чародеи, бабушка?

— А маги окаянные, кои равновесия не ведают и силу из существ волшебных да природных недр тянут, сами на себя беду кличут. То, что отняли, использовать толком не могут, а волшебство ихнее, неправедное да кровавое, им же еще сто крат аукнется. Бедою, кручиною, не в этой жизни, так в следующей. От рока горького не сбежишь.

Девочка некоторое время сосредоточенно обдумывает сказанное. Затем, что-то вспомнив, трогает большой синяк на щеке и вдруг спрашивает:

— Это как глаз за глаз, да, бабушка?

Старая женщина на мгновение замирает. Затем ее руки с прежней уверенностью вновь начинают парить над станком.

— Это равновесие, Шарлиз. И мы на страже его. — Медленный деревенский говор на мгновение исчез из речи ткачихи, но тут же снова вернулся. — А теперь смотри: нить красная, что узор ведет, должна показать, как именно волшба твоя направит силу к цели задуманной…

Лучница провела пальцами по новой нити, вплетенной в ее сеть, улыбнулась. «Да, бабушка. Это равновесие. И мы на страже его». Из костяного гребня взяла еще несколько волос…

…Стремительный бег колеса, веретено, нить, послушно вьющаяся в пальцах. Привычная работа не могла ее сегодня успокоить. Молодая женщина остановила прялку и, закутав плечи шалью, выскользнула на крыльцо. На душе было неспокойно. И в воду ночью смотрела, и колыбельку из шерстяных нитей плела, ничего угрожающего не заметила. А вот поди ж ты — скребут по сердцу кошки! Мяукают.

Ее вдруг подняли сзади, заставив беспомощно трепыхнуть ногами в воздухе, прижали к широкой груди. Она попыталась возмущенно вырваться, но больше для порядка, чтобы знал, кто в доме хозяйка. А потом растаяла, точно льдинка по весне, счастливо зажмурилась. Его руки, более сильные, чем ее, более грубые. Но оттого лишь еще более бережные, более терпеливые. И что же он нашел в дурнушке, да еще и ведьме, что выбрал из всех красавиц? Пусть говорят — приворожила, она-то знает, как все было на самом деле!

Шарлиз наконец вывернулась, принесла давно приготовленный узелок с едой.

— Ребенка покормить не забудь, а то знаю я, как вы на ярмарку ходите! Опять весь день по оружейным рядам прошатаетесь, обо всем остальном забыв напрочь!

— Ну уж покушать мы точно не забудем. Верно, богатырь?

Ее сын, восседавший на плечах у отца, гордо подтвердил, что нет, покушать он не забудет. Особенно если купят пряник. Ее солнышко, ее первенец, которому, как шепнула повивальная бабка, быть теперь навсегда ее единственным. Шарлиз с фырканьем вытолкала своих мужчин вон, а потом еще долго стояла, с глупой улыбкой глядя им вслед. Удаляясь вместе в зарождающийся рассвет, они казались единым существом: невероятным, сказочным, бесконечно родным…

Шарлиз завершила последнюю петлю, добавив к узору еще одну нить и не замечая, как катятся по лицу слезы. Или это были занесенные ветром под карниз капли дождя? После стольких лет она уже давно забыла, что такое слезы. Вновь потянулась к гребню…

— …когда внимание на себя отвлечь хотел, она и растерзала. И мальчонку тоже, куда уж ему от грифона убежать? Что? А, грифон? Самка, молодая совсем. Черная, с белыми перьями на груди — таких двух быть не может, они все больше рыжие да коричневые. Упала с неба, взбесилась и набросилась ни с того ни с сего. Ну, ничего, мы эту тварь выследим…

Шарлиз не знала, как дошла до реки. Не ведала, плакала ли она, или кричала. Не помнила ни одного шага. В себя пришла, лишь когда застыла, впившись в изогнувшуюся над водой иву, невидяще глядя в мерцающее в речной глади отраженье.

Разжать пальцы. Вырваться из кошмарного сна.

И грифон, черный, с белыми перьями на груди, будет продолжать бросаться на случайных путников, чем-то не угодивших ему. А ведуньи, что будут ждать своих любимых дома, ничего не смогут поделать. Потому что грифон — изначально волшебное существо. Потому что силы в нем больше, чем любому, даже самому сильному дипломированному магу отмерено на всю жизнь, и ни одна, даже самая умелая, ведунья не сможет увидеть в сплетенных ею сетях, когда окаянная тварь вновь начнет нападать на невинных людей…

Это — равновесие. И мы на страже его.

Да, бабушка. Теперь я поняла. Глаз за глаз.

Рывком выпрямилась, отталкивая ствол ивы. Разрывая ткань, сорвала с кос платок, и речной поток унес его. Ведьма не почувствовала боли, когда вырвала клок своих волос, не почувствовала ее и когда тонким костяным гребнем до кости вспорола ладонь. Плачущая песня разлилась над водой, а пальцы скручивали магией и кровью первую нить смерти.

Шарлиз еще некоторое время сидела, укрытая невесомой паутиной, рассеянно водя по ней пальцами. Годы терпения. Годы плетения. Ей потребовалось много времени, чтобы научиться сражаться и убивать, потому что, не неся в себе этих умений, ведьма не смогла бы вложить их в узор. Она вступила в отряд охотников за магическими реликвиями, стала тем, кого с детства научена была презирать, чтобы воплотить в себе и в волшбе ненасытную жадность магических «стервятников». Ей пришлось увидеть кровь, и боль, и смерть, чтобы собрать по крупицам и вплести эти ужасные воспоминания в свое творение. Очень много времени, чтобы из спутанных обрывков родилось причудливое кружево ожившего кошмара. Если была на этом свете по-настоящему черная магия, то она, без сомнения, находилась сейчас в руках Шарлиз-ведьмы.

Она нарушила только одно правило: в плетенье до сих пор не было основы. Цели. Потому что для создания этой нити Шарлиз вовсе не собиралась использовать свою собственную смешную силу. О нет! Пятнадцать лет назад грифон украл у нее ее жизнь. Теперь пришла пора потребовать долг обратно. Во имя равновесия.