Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда Страница 18

— Аня, это действительно очень важно для меня, — начала последний акт драматического разговора Кострова. — Понимаешь, мне надо на этот остров, прямо сейчас. Но только не спрашивай — зачем! Я послезавтра все объясню…

— Но это так далеко… Тебе, может, денег на катер одолжить? Так нет проблем… — вступив на путь ложной догадки, уточнила Аня.

— Да, нет. Мне не надо денег. Я вообще на катере не поеду! — отрезала Лена.

— А на чем… поедешь? — удивляясь пуще прежнего, спросила обескураженная собеседница.

— Аня, я так поплыву! Сама!

— Но это больше двух километров!!! Ленка, ты что, утопиться хочешь???

— Да нет, не переживай, Анечка, — стала успокаивать приятельницу Кострова. — Я уже плавала туда и не раз… Правда, не в этом году.

— Ну, да, ты же у нас чемпионка области по плаванию… Извини, забыла.

— Вот-вот, а кроме того еще кандидат в мастера спорта и кандидат — увы, уже давно бывший, — в юношескую сборную России. Так что беспокоиться нечего.

— Надеюсь, ты меня с собой плыть не заставишь? — уже более веселым тоном проронила Прохорова.

— Боже упаси, Анюта. Нет, конечно. Мне просто надо, чтобы ты за моими вещами проследила, пока я сплаваю туда и обратно. Ведь ты же здесь до вечера будешь?

— Да, вроде бы. Вот и учебник с собой взяла по этому занудному финансовому праву. А ты долго там будешь? Неужели до вечера?

— Да нет, что ты, я быстро. Полчаса туда, часок там отдохну, и полчаса обратно. В общем, через два, максимум через три часа буду уже здесь. Просто мне надо в тишине побыть, в одиночестве, но на лоне природы, понимаешь?

— Стараюсь…

— Ну, так что, согласна? — стала завершать разговор Кострова.

— Согласна… А если ты через три часа не вернешься, что тогда делать?

— Тогда выпей за упокой моей души! — весело пошутила последовательница Вакха-Бахуса.

— Ну, а если серьезно. Мало ли что? Что делать-то? — стараясь перестраховаться и избежать ответственности, настаивала на ответе подруга.

— Если не вернусь через три часа, тогда… тогда… — Кострова лихорадочно придумывала подходящий рецепт действий для нерешительной сокурсницы. — Тогда уложи всё в мою сумку: босоножки, полотенце, расческу, платье, шляпу, если, конечно, шляпа влезет, и забирай с собой — это будет тебе мой подарок! Прощальный…

— Лен, ты серьёзно или все шутишь?

— Да, вернусь я, не переживай, через три часа точно буду, даже раньше!

— Обещаешь?

— Обещаю! — твердым уверенным голосом дала последнюю гарантию «менада», уже ставшая немного раздражаться от несговорчивости приятельницы.

Через две минуты Лена уже рассекала размашистым классическим кроллем прохладно-мягкую зеркальную поверхность водохранилища, подставляя сваливающемуся с зенитного трона солнцу свои струящиеся темно-русые волосы, мерно колеблющиеся и немного широковатые блестящие плечи, извивающуюся гибкую спину, мельтешащие пяточки и розовые подошвы ног… В эти счастливые мгновения, когда усталость была еще далеко, а радость осязания возбуждающих объятий воды еще новорожденно-свежей, девушка ощущала себя наследницей Ихтиандра, полуженщиной-полурыбой, неким дельфиноподобным созданием, в общем, властительницей водной стихии, супругой Посейдона, сестрой Нептуна, матерью Ахилла… Она сливалась с водой настолько, что в какие-то моменты забывала о своей телесности, забывала о том, что относится к сухопутным созданиям, что она не нереида, не наяда, и даже не русалка, а обычная девушка, которой природой изначально был презентован дар хорошо плавать, но стремительная спортивная карьера которой оборвалась шесть лет назад только потому, что она — так себе внушала девушка — не захотела лишиться красивой фигуры, не захотела ради денег и славы становиться мускулисто-широкоплечей, а предпочла остаться стройной, женственной и сексуальной.

Доплыв в быстром темпе до середины водоема, Лена перевернулась и позволила себе несколько минут отдохнуть на спине, работая только ногами и медленно дрейфуя на запад. «Жаль, что никто меня сейчас не видит! — сочувствовала она то ли себе, то ли всему мужскому роду, лишенному возможности в данный момент лицезреть её почти нагую красоту. — А может кто-то все-таки видит, только я не вижу его? — пустилась философствовать юная наяда. — Может, язычники были правы, и солнце — не просто светило, а живое существо, наделенное душой и зрением?» И тут она незаметно для себя перешла с внутренней безмолвной речи на обычную, устно-разговорную, и тихо, почти шепотом, заговорила: «Эй, Гелиос, ты меня видишь али нет? Нравлюсь ли я тебе, Светоносец? Если нравлюсь, то дай знак? Хочешь меня? Если хочешь, то бери, я не против? Бери просто так…» Но небеса безмолствовали и никаких знаков, конечно, не посылали, а в радиусе километра, похоже, не было ни одной живой души, если не считать рыб и прочей водной живности…

Перейдя на размеренный брасс, Лена через четверть часа завидела очертания острова, а спустя еще пять минут уже лежала на его мягкой траве, радуясь наконец-то обретенному покою и тишине… Но что-то подсказывало ей, какая-то то ли сила, то ли голос изнутри, что цель ещё не достигнута, что надо добраться до центра Аваллона, что надлежит прикоснуться к волшебному камню-алтарю, в магические свойства которого она верила слабо, но все же верила, пусть и краешком души, говорящим многим и многим из нас: «А вдруг?». Потайная тропинка сквозь заросли крапивы и колючего кустарника не была для нее секретом — еще три года назад она побывала на экскурсии, а память у нее была отменная, особенно память образная. Да и после того девушка еще дважды посещала капище — последний раз прошлогодним августом вместе с Андреем, а предпоследний… впрочем, это было так давно, что и вспоминать не хочется… А теперь ей предстояло пойти туда в полном одиночестве… Правда, может нагрянуть катер с туристами, если, конечно, желающих наберется достаточно, в чем девушка очень сомневалась…

Едва ступив на вожделенную тропку, Лена сразу осознала, что в отличие от прошлых посещений, она слишком обнажена, почти ничем не защищена от иглистых веток кустарников и жалящих щупалец местной крапивы, внешне совсем не похожей на обычную, но вдвое более жгучей и кусачей. Если год назад впереди шёл Андрюша, прокладывавший своим мощным торсом, словно ледоколом, дорогу к сердцу Аваллона, то сегодня девушке приходилось рассчитывать только на себя — собственным телом таранить заросли, попеременно прикрывая руками то чувствительный живот, то нежную кожу лица. На каждом шагу Лена все сильнее ругалась, начиная уже немного жалеть о своей внезапно проснувшейся жажде приключений. Однако отступать было не в её правилах, вообще любое отступление было противно всей её целеустремленной натуре, потому сквозь боль укусов и царапин, не взирая на колючки и шипы, Лена медленно, но верно продвигалась вперед.

В довершение всех мытарств наша прелестная наяда наступила своей нежной ступней на что-то очень тонкое и острое, но взвизгнув — скорее от неожиданности, чем от боли — и от души во весь голос обматерив некое совершенно абстрактное, безличное и непредставимое существо, все же нашла в себе силы и мужество завершить путь, пусть и прихрамывая словно раненая лань. И хотя расстояние от внешней до внутренней границы зарослей едва ли было больше пятнадцати метров, выйдя к капищу, Лена нашла свое тело в весьма плачевном состоянии: оно не просто перманентно чесалось в отдельных местах, а пламенело незримым огнем так, будто сотни маленьких свежерожденных костерков нашли приют на его нежно-упругой, еще почти белоснежной коже.

«Ну, и дура же ты, Кострова! — ругала она себя. — И чего тебе не сиделось дома, чего не лежалось в тени Аниного зонта, чего не дремалось под мерное щебетание её неуёмного звонкого голоска?!! Вот и нашла приключения на свою задницу! А ведь ещё выбираться обратно, а потом и плыть без остановки как минимум полчаса! Ну, и бестолочь же ты, Ленка!»

Почесываясь и продолжая ругаться, но уже как-то более спокойно и смиренно, девушка приблизилась к черному камню, который показался ей меньше и невзрачнее, чем прошлым летом. Но главное состояло в том, что на некогда девственно-нуаровой поверхности камня появилась надпись на современном языке, но сделанная старославянским шрифтом, точнее, современным шрифтом, стилизованным под старославянский, поэтому для её расшифровки девушке пришлось затратить несколько секунд. Текст, высеченный на валуне, гласил:

А кто станет у камешка тешиться, перескакивать

Черный камень — тот останется здесь навеки!

Лена поняла, что это потрудились астровцы, и что преследовали они самые добрые намерения — предотвратить случаи вандализма на территории своей сакральной вотчины.

«Вот видишь, — обратилась она к валуну, гревшемуся на солнцепеке, — и тебя поцарапали, и тебе причинили боль! А я вот ради тебя здесь, все жертвы тоже ради тебя, все раны! Поможешь мне? Посодействуешь?… Молчишь, да? Нечего тебе сказать? Эх, ты! А еще Алатырем зовешься, косишь чуть ли не под сам Святой Грааль, а нем как рыба? Ну, тогда хоть ранки мои согрей — может, быстрее заживут».