Марина Александрова - Знахарь Страница 2

— Да ты сильно-то не переживай! — хлопнул его по плечу Павел и вышел.

Павел понимал, как трудно терять единственного родного человека. Ведь с самого малолетства Филипп на руках деда вырос. После того как его родители умерли от какой-то болезни, стал дед сам лекарить и внука больного на ноги поставил. Вот Филипп и стал единственным наследником небогатого Игната.

Глаша после смерти своей сестры так и не стала ближе к отцу, не могла забыть, что по его вине умерла их матушка. Не повез он ее тогда к повитухе, решил сам роды принять у жены своей, что была беременна третьим ребенком. И мальчик новорожденный, и мать умерли тогда. Остались Глаша и Геля на руках стареющего Игната.

Тогда жизнь повернулась к ним черной стороной. Еще отец деда завещал своему сыну наследовать фамильное умение — лечить от всякой хвори людей, но Игнат отказался от этого, предпочтя знахарству военную службу. Из-за этого подзабыл он, чему учил его отец, и не смог спасти свою жену, мать Глаши и Гели, а потом и дочь свою, Гелю, матушку Филиппа, тоже от смерти не уберег. И опять оттого, что не усердствовал в своем предназначении, не слушал советов отца своего, хотя знаков ему было в жизни немало.

Только после смерти Гели и болезни Филиппа дед Игнатий вернулся к знахарству, обучился всему не хуже, чем монах в обители своей.

Об отце Филиппа не знал никто. Кто он был? Как звали? Никому Геля открыться не могла, с кем согрешила и кто отцом Филиппа стал. Даже перед смертью тайны своей не раскрыла никому, как ни просил ее отец. А сестре, похоже, шепнула, но клятву взяла с нее страшную. Да и никто об их последнем разговоре не ведал.

— Не было с рождения, не надо и теперь! — только и говорила она. И перед самым отходом из мира завещала сыну цепочку золотую в память то ли о себе, то ли об отце.

— Передайте ему это… может, когда-нибудь... — и все. Откинула голову, и кровь пошла горлом, после чего и умерла.

На могиле своей дочери поклялся Игнат, что сделает из внука достойного человека и поможет Филиппу избежать тех ошибок, какие сам когда-то совершил. С самого нежного возраста внука Игнатий учил его знахарству и перед смертью завещал всю жизнь положить на благо и здоровье людей.

— Ты не ленись, а смотри и будь начеку! Всякое может статься, а ты и не поможешь! Какой же ты тогда лекарь? Тем более, что наследственное это! Не позорь дело наше и умение, — наставлял дед внука, но Филипп считал, что дед будет вечно, а умение придет со временем, и потому не слишком усердствовал в учении.

— Я буду таким, как и ты, дед! — отвечал ему Филипп и убегал с ребятишками на речку.

Перед смертью дед подарил внуку колечко:

— Этот перстень — наш оберег родовой. Всем он помогает, только сила его передается по мужской линии рода. Коли будешь усердствовать и людям добро нести, станешь богатым и сильным, а коли зло творить начнешь — не простит тебя Господь — и настигнет проклятие, заключенное в камне самим дьяволом.

— Ух ты! Правда? — удивился внук. Конечно, он и раньше слышал от деда истории, связанные с этим кольцом, но не думал, что скоро сам станет им владеть.

Дед торжественно передал перстень внуку и через несколько дней умер. Вспомнил Филипп слова дедовы и посмотрел на колечко.

— Права тетка, люди на меня с надеждою глядят! Не посрамлю память деда! — поклялся Филипп. Пришел на память больной, который жил в доме у них, когда Филипп был еще мальчишкой. То был блаженный Фома Рябчиков тридцати лет. Дома намучились с ним из-за его чудачеств и прислали к деду на лечение, хорошие деньги заплатив, но дед сразу сказал, что не станет Фома нормальным.

— Это с кровью приходит, со смертью и уйдет, — сказал тогда Игнатий отцу Фомы, а маленький Филипп внимательно слушал их. Ему очень нравился Фома. Он ведь был, как маленький. Играл с ребятишками, дразнился, кусался и плакал, и Филиппу очень не хотелось, чтобы его забрали. Вскоре он умер, и в тот же день дед Игнатий видел сон.

— Филипп, подойди-ка ко мне, — попросил дед, — может, забуду я, а может, помру, не успею сказать, а тебе надо бы это знать. Мне вчера Фома снился, много всякого рассказал и о тебе не забыл. Говорит, проси Филиппа об отверженных обществом не забывать и к их словам прислушиваться. Спасет-де он дорогого человека, коли послушается! Вот! Я-то, конечно, в эти сказки не верю, но просьбу покойника передать надобно. Это святое!

Внук только изогнул бровь в недоумении и отошел. И тут с особой ясностью заметил дед, что не похож внук на Одинцовых. Ничем. Игнатий удивился и огорчился такой природной несправедливости.

— Надо ж так уродиться! — сетовал он. — На наших-то ведь совсем не похож, видать, в отца. А у того кобеля, видно, кровь сильная, коли ликом и бзиком не в наших уродился.

— Да перестаньте вы, отец! — обижалась Глаша и уводила из комнаты маленького племянника, а дед только посмеивался в бороденку и тетешкал без конца маленького Филиппа. А потом, когда Филипп подрос, непохожесть ни на кого стала очевидной, бросалось в глаза, что не простой крови внук Игнатия. Рост, походка, жесты, взгляд и внешняя красота разительно отличали его от рязанских сородичей Одинцовых. Порой доходило до того, что он чувствовал себя чужим и горько сожалел, что так отличается от сверстников — обычных деревенских парней.

Но время шло, и Филипп понял, какую выгоду он может получать от своей внешности. Это, конечно же, касалось девушек. Не одна деревенская красотка втайне мечтала о нем! Он думал о них с нежностью и грустью, но не мог полюбить по-настоящему никого.

Не терял он и надежды посетить столицу, увидеть императорскую семью, великих княжон, о красоте и воспитанности которых был наслышан. Но, со временем поняв несбыточность своих грез, он всерьез занялся знахарством, и не оставалось у него времени ни на девушек, ни на гулянки. Парни окрестных хуторов могли вздохнуть спокойно, а молодые красотки, потосковав, стали выходить замуж и рожать детей.

— Филипп, обедать, — услышал он голос тетки, вырвавший его из приятных воспоминаний и заставивший вспомнить суровую действительность.

…Через сорок дней после смерти деда Филипп съездил в Новгород и закупил нужные порошки и травы для дела. Книги и записи Игнатия хранились в порядке, и потому Филипп решил первым делом прочесть все от начала до конца.

Глава 2

Свежий морозный воздух приятно взбодрил. Во дворе он увидел Ольгу. Та радостно помахала, приветствуя брата.

— Скорей, Филипп, обед уже на столе! Сколько можно бродить по лесу? Зимой ты все равно ничего не отыщешь!

— Ты не права, — сказал Филипп, — а почки и ветки деревьев? Ты просто не знаешь всей ценности обычных трав и деревьев, растущих на земле. Они — хранилище бесценных даров. И зимой, и летом, и весной, и осенью всегда можно воспользоваться этими дарами. Только мера нужна во всем.

— Ох, как ты заговорил! — подзадорила его сестра.

— Разговоры — разговорами, а дело — прежде всего. Вот коли родится у меня сын, так я и ему свое дело передам, — мечтательно произнес Филипп.

— Мало тебе, что Олег уже лекарить начал? То с собаками нянькается, то сурков в дом понатащит! А потом у самого лишаи не сходят! — ласково ругалась сестра.

— Порода, — только и ответил ей Филипп.

Филипп жил один, но Ольга и тетя Глаша никогда не оставляли его без внимания. Дня не было, чтобы они не зашли и не навели в доме порядок после Филипповых экспериментов. Да и посетителей у него хватало. Как привыкли люди к деду Игнату захаживать со всякой болячкой, так и тянулись в эту хижину теперь к Филиппу. А утром прибежал кузнец Мишка Петров, сообщил, что вот-вот его жена Василиса родить должна, срок пришел, и ждут они его помощи. Заявил, что-де в больницу ехать далеко, да и накладно, вот и решили они с женой довериться ему. На все возражения Мишка только рукой махнул.

Так что больше всего страшился Филипп предстоящих родов. Он содрогался только от одной мысли о них, но, видя, что люди ему доверяют и не боятся, сам себя успокаивал.

— Все принимают это как должное, и ты должен с этим смириться и, конечно, оправдать призвание свое, — советовала Глаша.

— Я знаю, что справлюсь! — уже увереннее отвечал Филипп.

Он сидел с Павлом на кухне после утомительной и тяжелой работы в лесу. Они валили деревья. Так как Филипп отказался жить с Глашиной семьей, пришлось запасаться дровами на два дома.

— Василиса рожает! — возбужденно крича, влетела в дом Глаша. Филипп вскочил, опрокинув на себя миску с хлебом.

— Тише ты! — шикнул на нее Павел.

— Как это тише?! Баба того и гляди родит прямо на улице… — начала оправдываться Глаша.

— На улице?! — от негодования и удивления Филипп остановился, забыв, куда направлялся. Глаша, как бы извиняясь за Василису, потупила взор и ответила:

— Муж-то ейный тоже в лес пошел, за дичиной, а она решила сама скотину накормить, вот и вышла.