Айрис Мердок - Зеленый рыцарь Страница 2

— Ты хорошо устроилась в квартирке Харви?

— Плохо. Когда я убираю раскладушку, она отсыревает, а если оставлять ее разложенной на весь день, то просто повернуться негде. Жутко неудобно в любом случае, и, вообще, там дурно пахнет. Серьезно, скажи мне, кто сейчас в городе? Должен же кто-то позаботиться о моей вечной душе и бренном теле, я не могу питаться только святым духом. Нам известно, что в путешествие отправились Харви, Беллами и Клемент. А что делает Тесса Миллен?

— Не знаю. Наверное, она здесь.

— Конечно, эта девица в своих неизменных бриджах напоминает Адольфа Гитлера, но мне нравится такой типаж. Почему ты ее не любишь? Ведь ты с симпатией относишься практически ко всему человечеству. Чем же она тебя не устраивает?

И правда, чем же? Джоан нравилась их общая знакомая Тесса, а Луизе — нет. Порой Луизе казалось, она понимает, почему Джоан симпатизирует Тессе, но одобрения это у нее также не вызывало.

— К сожалению, Конни тоже в отъезде, они всей семьей отправились в Америку, Джереми участвует там в каком-то процессе.

Констанс Парфит, по мужу Констанс Адварден, также учившаяся в пресловутом пансионе благородных девиц, возобновила знакомство с Джоан позже, во Франции, их сблизили воспоминания о так называемой «разнузданной юности». Джереми трудился на юридическом поприще, а Конни писала детские сказки.

— Жаль, нам очень пригодились бы ее мальчики. Мужчин всегда не хватает, верно? Может, они успеют вернуться к нашему костюмированному балу? Джереми, кстати, до сих пор поглядывает на тебя влюбленными глазами.

— Какой там костюмированный бал, всего лишь скромная вечеринка с масками, которые придумали дети. Ты будешь на ней?

— Понятия не имею. Мне необходимо развлечься. Полагаю, устроив Харви во Флоренции, Клемент и Беллами вернутся сюда. А как поживают Клайв и Эмиль, еще не разбежались?

— Нет… но сейчас они в Германии.

— СПИД отпугнул современную молодежь от секса, от любых сексуальных отношений. Какая жалость! Вот я в их возрасте чудесно повеселилась, а они не смеют даже проверить себя, боятся жизни. Мы имеем поколение монахов. Предполагаю, они пойдут по стопам Беллами. А знаешь, мне кажется, что Харви все еще девственник, не думаю, что он успел переспать с кем-то. Кстати, он ничего не рассказывал тебе?

— Ничего, — ответила Луиза.

Обычно она осторожно делилась с Джоан сведениями о Харви. Луиза знала Харви с самого детства, так как он был ребенком давней подруги. Она заботилась о нем, но держала на расстоянии. Возможно, храня верность Джоан, Луиза вела себя с парнем даже слишком сдержанно. После развода родителей Харви нуждался в отце. Сначала эту роль исполнял Тедди. Когда Тедди умер, его место заняли Беллами, Лукас и Клемент. Укатив в Париж, Джоан продала свою лондонскую квартиру, оставив Харви крошечную комнатенку, а также положив на его счет в банке скромную сумму с обещанием добавлять вклады, которые время от времени действительно поступали. Лукас и Клемент, оплачивая учебу Харви в одном аскетичном пансионе, который сами в свое время закончили, тайно подкидывали ему карманные деньги и пополняли его банковский счет. В то время Луиза просто не могла не проникнуться любовью к этому мальчику. Она, сама растившая трех дочерей, всегда мечтала еще и о сыне. Да, Луиза полюбила Харви. Но она не являлась его матерью. Возможно, ее щепетильность выражалась в излишней строгости, но она надеялась, что мальчик правильно все понимает. Луиза по-матерински заботилась о сыне подруги, чинила одежду, готовила еду, дарила подарки, давала советы. Харви часто бывал у нее дома и по-братски тесно общался с ее дочерьми, между ними сложились практически родственные отношения. Время от времени Луиза покупала ему кое-какие вещи и продукты, убирала его квартирку, хотя в глубине души считала, что это уже «перебор». Харви мог счесть ее заботу навязчивой. Разумеется, Луиза умолчала о том, что именно рассказывал ей Харви. Одно время, вскоре после отъезда матери, он делился с Луизой самыми сокровенными мыслями — к примеру, рассказал об ужасном несчастье, связанном с ранним детством, хотя она не пыталась вызвать его на откровенность. Позднее, повзрослев, парень стал менее разговорчивым. Луиза ничего не знала о сексуальной жизни Харви, он не выказывал никакого желания поделиться с ней, и, естественно, сама она не затрагивала столь интимную тему, хотя с недавних пор частенько задумывалась об этом.

— Интересно, не мог ли он поделиться с Арлекином? — сказала Джоан, — Надо бы выяснить. Так ты не знаешь, когда возвращается Лукас?

— Нет. Мы не знаем даже, где он.

— Должно быть, тот суд нанес ужасный удар по его самолюбию, несмотря на его полную невиновность. Ты видела это шоу?

— Ходила ли я в суд? Нет, конечно!

— А я умираю от нетерпения. Мне бы хотелось точно знать, что же произошло. Надеюсь, в ближайшее время ты посвятишь меня во все подробности!

— Мы держались в стороне. Вряд ли Лукасу понравилось бы, если бы мы заявились в зал суда как любопытствующие туристы!

За несколько месяцев до этого Лукас Граффе, старший брат Клемента, попал в очень неприятную историю. Вечером, когда он прогуливался, на него напал какой-то грабитель, и Лукас так отчаянно защищался зонтиком, что убил напавшего ударом по голове. В суде высказывались общие возмущенные мнения (известные по краткому изложению данного инцидента в прессе). Лукаса обвинили если и не в предумышленном убийстве, то, по крайней мере, во «взятии правосудия в свои руки» и применении «чрезмерного насилия». На пару дней Лукас даже сделался популярным. Доброхоты, стремившиеся защитить несчастного грабителя, умолкли, когда выяснилось, что обвиняемый не нападал первым и не использовал никакого оружия. Лукаса, тихого ученого-отшельника, очень уважаемого историка, конечно, чрезвычайно подавило то, что он ненамеренно убил человека, хоть и негодяя.

— Он, должно быть, ужасно расстроился, — сказала Луиза.

— Расстроила его, скорее всего, только дурная слава.

— Нет, я думаю, сильнее его расстроило то, что он убил человека.

— Вздор, Лукас проявил настоящий героизм. Если бы больше людей давало отпор всяким негодяям, то и грабителей стало бы меньше. Лукас заслужил медаль. Ты, кажется, готова защищать этого отвратительного вора!

— Человека лишили жизни… а у него, возможно, остались жена и дети.

— Я понимаю, мы все высоко ценим Лукаса, но ему свойственна экстравагантность. Он обожает поражать нас эксцентричными выходками. Целыми днями он торчит в своей сумрачной берлоге, пишет научные труды, а потом выходит прогуляться и убивает кого-то… это безотчетное проявление храбрости, даже безотчетное проявление его убедительной силы.

— Вообще странно, что тот парень умер… Лукас ведь не хотел причинить ему вред, он просто пытался защититься от нападения.

— Представляю себе, как Лукас разъярился. Случайная встреча обернулась несчастьем для них обоих. А теперь еще Лукас пропал неизвестно на сколько.

— Скорее всего, ему нужно оправиться после такого потрясения, он надеется, что мы уже забыли обо всем. Ему не захочется обсуждать эту тему.

— Ему и не придется обсуждать ее, мы не станем ворошить былое, будем вести себя так, будто ничего не случилось. Но где же он пропадает?

— Наверное, где-то работает, он вечно трудится то в одном, то в другом университетском городке, обитая в недрах библиотек.

— Ага… в Италии, Германии, Америке. Он еще преподает?

— Да, вообще преподает, но колледж отправил его в творческий отпуск.

— Безусловно, Лукаса никак не назовешь общительным, он ведет затворническую жизнь, как и подобает тихому и неразговорчивому ученому. Ему, конечно, не понравилось, что его имя попало в газеты. Вам надо быть к нему повнимательнее, когда он вернется. Вы считаете его исключительно самодостаточным, а ведь он ужасно одинок.

— Ему нравится одиночество.

— Клемент, должно быть, сильно беспокоится за него. Ты не думаешь, что Лукас способен на самоубийство?

— Нет, безусловно нет!

— Я имею в виду, не из-за чувства вины, а из-за потери чувства собственного достоинства, потери репутации.

— Нет! У Лукаса вполне достаточно здравого смысла!

— Так ли это? Ладно, а как поживают три твоих малышки?

Дочерям Луизы уже исполнилось соответственно девятнадцать, восемнадцать и пятнадцать лет, и они давно перестали быть малышками.

— Алеф и Сефтон сдали экзамены и теперь с волнением ждут результатов!

— Ну уж, я уверена, что этим умницам нечего беспокоиться!

Тедди Андерсон, получив классическое образование, наградил своих дочерей греческими именами: Алетия, София и Мойра. Девочки, однако, спокойно обсудив их между собой, решили не пользоваться столь громкими именами, хотя и не стали полностью отказываться от них. Когда младший ребенок, так желаемый родителями мальчик, оказался очередной девочкой, Тедди сказал: «Это судьба!» — и нарек ее Мойрой, что легко укоротилось до Мой. Старшим сестрам было труднее найти более приемлемые имена. Алетию совершенно не устраивало сокращение Тия, и она подумывала сначала об Альфе, но, сочтя, что это звучит слишком самонадеянно, в итоге остановила свой выбор на Алеф, первой букве еврейского алфавита, что позволило сохранить связь имени с Древним миром и скрытую связь с исходным именем. Софии, не взлюбившей сокращение Софи, пришлось еще труднее, но в конце концов она придумала себе имя Сефтон, так и не объяснив никому, откуда оно взялось. Алеф (девятнадцатилетней) и Сефтон (восемнадцатилетней), ни на шутку пристрастившимся к чтению умных книг, была прямая дорога в университет. Их младшая сестра, не имевшая тяги к ученым изысканиям, но «талантливая малышка» в творчестве, готовилась к поступлению в художественную школу. Все девочки старательно учились, любили мать, любили друг друга, жили спокойно, счастливо и дружно. Казалось, что они абсолютно довольны судьбой. Внешне Сефтон и Мой выглядели достаточно привлекательными. А Алеф вообще считалась признанной красавицей.