Татьяна Мудрая - Чёрная невеста Страница 2

Наконец, сверху заголосили певчие. Самый любимый момент!

Голос у меня мощный и полётный, хотя не очень поставлен. Природное меццо с контральтовым привкусом. Слова я побоялась накладывать на мелодию, чтобы не впасть в очевидное святотатство. И без того всё выглядело так, будто в хор миланских кастратов затесался юнец на самой грани половой зрелости.

Разумеется, тут меня крепко взяли за локоток и вывели под мои приговоры:

— Другие бабуси ведь подпевают, разве нет? И с фэйс-контролем у меня в порядке. А друзей, так и быть, на паперти встречу, чтобы сюда не заходили. Вот так и не удалось в очередной раз.

Полная ерунда. Я сегодня уже раза три добилась чего хотела.

…И вот я смотрю на Христов Замок со стороны: толстый перст, зажатый в кулаке. Конечно, выглядывать неизвестно кого на обрывистом крыльце — не самая лучшая методика, тем более что под старинными дубами лежит почти непроницаемая тень, а ветерок приятно леденит кожу под моими шелками. А снаружи играют в свою безумную игру пронизанные светом краски: версальская зелень газонов, перекормленные розы и лилеи, выстриженные садовыми ножницами витые миксбордеры. Тоже в духе домашнего барокко.

Меня видно из прорезей галереи, оттого жду я не очень долго: и вовсе не приятелей по цвету и расе.

Ага, вот и ловец поспешает. Отделяется от струйки самых торопливых прихожан и течёт в мою сторону. После небольшого скандала на диво толерантные служители божьи почти всегда стараются этот скандал замять.

Молодой человек в сером кителе прямого покроя и брюках. Светлый шатен, причём, похоже, натуральный: редкость в наши интернациональные времена. Говоря откровенно — рыжий. Огонь и белизна почти без веснушек, золотые глаза. Черты лица и фигура также не без приятности. Хорист или служка?

— Я вам новые очки принёс, — говорит без каких-либо вступлений и опускается рядом на скамейку, направляя их на меня, точно указку. Brendasport. Марка так себе, но уж и то хорошо, что горнолыжные, почти такие же массивные, как моя недавняя потеря.

— Пожалуйста, соблюдайте дистанцию, вы вторгаетесь в моё личное пространство, — чеканю я. — В смысле, отодвиньтесь подальше к краю.

Это явно не совсем то, к чему готовился наш семинарист (ну да, униформу я распознала). Возможно, он ожидал того, что я не куплюсь. Может быть, напротив, полагал, что я инстинктивно потянусь за даром, а потом отдёрну пальчики.

А теперь слегка сбитый с панталыку студент послушно ёрзает вдоль скамьи крепкими спортивными ягодицами.

— Простите, мне ведь говорили, что у готов свой этикет. Который позволяет мужчинам и женщинам общаться без трений. Вообще извините нас всех, ладно? Люди в храме упёртые, но в целом ничего себе.

— Конечно, о чём речь. Извиняю. Очки-то откуда?

— Мои. Я в них не очень нуждаюсь: для походов что получше раздобыл.

В непринуждённой беседе выясняются три вещи. Он щедр. Он горный турист со стажем, И, наконец, он куда лучше знает наши обычаи, чем признаётся.

Окуляры я беру: грех отказываться от благодати. Слово за слово, нога за ногу, и мы уже не торопясь двигаемся к ближайшему постному кафе. Очень и очень неплохому, но цены там — не для рядовых богомольцев.

Что ещё раз доказывает, что хорошенький мальчик работает приманкой.

Ну, praemonitus praemunitus. На предупреждение рассудка забьём. И так вооружены неплохо.

— А вы…можно на ты? — неплохо поёте. Поешь. Слух не абсолютный, но это поправимо.

— Я не читаю по нотам.

— Поют же «а капелла», верно?

Верно. Церковнославянские мелодии крюкового письма.

Я не читаю в твоих мыслях, говорю тебе. Только поют и «а капелла», союз тебе на язык так и не подвернулся, служитель культа.

На прощанье мы обмениваемся посулами позвонить и именами. Ярослав и…

— Леди Асфодель.

— Что, так и покрестили? Этим анкхом, наверное?

Проявлено недурное чувство юмора.

— По паспорту Александра. Сокращенно — Ася Журавлёва.

Карты на стол. Покрыто.

— Слава. Ярослав Евгеньевич Гиляров.

Сюркуп!

Очень красивая фамилия. Потомственный колокольный дворянин. Сущий соблазн для меня.

Хождение журавля к цапле и обратно, всякий раз с нехилой рыбкой в клюве, продолжается довольно долго: хватило бы не одного сома на уде выводить.

Каждый раз я демонстративно расстаюсь с какой-нибудь очередной защитой. Правда, острю:

— Любой семинарист подбивает бабки с гнусным расчётом: окольцевать дамочку.

— Без этого прихода не будет, — Слава пожимает плечами. — А он — отцовское наследие, можно сказать. Леса вокруг стоят богатейшие, поля широкие, интернет беспроводной.

— Кантор из меня, как из козы барабанная шкура.

— Выучишься. Тут не консерватория, а село. С аутентичным храмом тринадцатого века. Псковский стиль. Псковская школа иконописи.

— Кроме того, я собираюсь зарабатывать личные деньги: у меня образовался свой круг заказчиков.

— Асенька, когда семья разрастётся, всё твое умение понадобится там.

— Только учти, каждый год устраивать кладку, будто саранча, я не собираюсь.

— Сколько детей Бог даст, стольким и радоваться буду.

На любой пароль готов отзыв. Правильная охота с флажками. Нет только одного вопроса и одного-единственного ответа — и то, и другое из трёх слов, — но лично я не собираюсь его добиваться. Слишком Ярослав хорош собой, чтобы мне хотеть чего-то сверх уже данного.

— Слав, ну не могу же я вот так насовсем со своими друзьями-заказчиками распрощаться. Нужно девишник соорудить. Заодно с мальчишником. И показать им тебя, чтобы примирились с мыслью о разлуке.

«Почему разлука, — наверное, хотел сказать он. — Я не буду тебе мешать, если захочешь уделять прежним друзьям часть времени».

«Потому что на одну приманку, как ни будь она жирна, тащится лишь одна рыбка, — не ответила я. — У готов гаремы не приняты».

Когда уже и платье, и фата из чистейших бело-кремовых материй были мной придуманы и сшиты, а день свадьбы должен был вот-вот грянуть, мы собрались.

Я было попробовала намекнуть, Славе, что крипт моей любимой церкви, где не так давно хранились гаванские сигареты в тюках, а теперь собираются устроить дешёвую столовую для нищих, — не самое лучшее место для тусовки. Но он внял не очень, потому что имел свои резоны: за аренду платить не надо, табачный запах легко убрать, воскурив чуточку ладана, а на тот пожарный случай, если нам понадобится что-нибудь вскипятить или вообще приготовить, имеются электроплиты.

И вот в назначенный день и час мы стали у разверстой подвальной двери, а вереница утончённых аристократов с того света стала спускаться вниз парами. По ходу они учтиво кланялись мне и моему жениху: нижние юбки и подошвы сапог при этом крахмально поскрипывали, полы длинных жакетов и сюртуков слегка колыхались под сквозняком, тянувшим снизу.

— Красота какая — антикварная. Старинная, — прошептал Слава мне на ухо. — Только нужно было бы тебе посветлее нарядиться. Того и гляди сольёшься с массой.

— Это у тебя свадебный фрак не испачкается от лишнего раза, — ответила я. — Мои-то кружева и оборки мигом посереют от пыли.

Потом мы повернулись и канули вслед за прочими вниз по крутой винтовой лестнице.

Электричество подмигивало нам вслед тусклыми глазками, снизу доносился уютный аромат свежеиспеченного хлеба и терпкого вина: кое-кто из моих прежних сестёр постарался.

Только вот когда мы со Славой одолели последнюю ступеньку, весь свет с громким щёлком вырубился. С долгим, натужным скрипеньем затворилась дверь.

В густой тьме нас обступили белые маски с провалами на месте ртов и бровей. И ни слова.

А со всех стен глядели прозрачные, словно кисея, силуэты: Скользящая подняла руки к сводам и распустила по ним свой зыбкий плащ, будто крылья, Дракон приоткрыл мохнатую пасть и завил вокруг колонны тонкий, одетый звездами хвост, Голландка двигалась на всех парусах, будто готовясь унести всё собрание в неведомые дали. А в глубине с легкой иронией наблюдал за испугом моего мужчины Монах в широкой рясе и доходящем до самых бровей куколе.

Слава покрепче стиснул мне руку.

— Ничего, они тоже пришли попрощаться, — ответила я в полный голос, и его распевы заметались между полом и потолком словно стаи летучих мышей.

— Мы тоже пришли помянуть чужую свободу, — нестройным хором вторили маски. — Опеть невесту, нарядить суженую.

Мой будущий муж кое-как пришёл в себя. Отпустил изрядно помятую перчатку.

— Надо подняться и сказать, что тут не всё в норме, — сказал он громко.

— Не ходи никуда, — посоветовала я спокойно, — Изо тьмы да во тьму переходить опасно. Лестница крутая, ступени скользкие. Подожди.

На этих словах зажглись сотни толстых свечей из чёрного воска. Человеческие силуэты мягко выступили из мрака, феерические — без остатка растворились в нём.