Карл Штробль - Голова Страница 2

Ужас сотрясает мужчину, но он действует словно под принуждением. Будто эта молодая женщина, та у огня, женщина в красной юбке и открытой спереди рубашке, своими дикими садистскими взглядами хищника подчинила всех мужчин вокруг себя. Негнущейся рукой он несёт голову за волосы к огню.

Дико вскрикнув от садистской радости, женщина хватает мёртвую голову. Удерживая за длинные волосы, быстро вращает её, одновременно подмахивая два, три раза над полыхнувшим ввысь огнём.

Потом она приседает на корточки и берёт голову на колени. Словно лаская, несколько раз гладит её по щекам… вокруг неё расселись мужчины… и тут вдруг одной рукой она хватает один из гвоздиков с эмалированной шляпкой, другой — молоток и коротким ударом вгоняет гвоздь в череп по самую шляпку.

Снова короткий удар молотка, и снова один из гвоздей исчезает в густой женской шевелюре.

При этом она тихо напевает песню. Одну из тех ужасных сладострастных, странных, старинных, волшебных народных песен.

Кровавые изверги вокруг неё сидят тихо, бледные от ужаса, и таращатся на неё испуганными глазами в тёмных глазницах. А она всё колотит и колотит, загоняя гвоздь за гвоздем в голову, и тихо напевает в такт удара молотка свою старинную, странную волшебную песню.

Вдруг один из мужчин испускает пронзительный крик и вскакивает. Глаза выпучены, у рта выступила пена… он хватается руками за спину, вертит туловищем направо, налево будто в болезненной судороге, и из его рта вырываются пронзительные животные крики.

Молодая женщина работает молотком и поёт свою песню.

Тут второй вскакивает с земли и с воем размахивает руками по сторонам. Он вырывает тавро из костра и тычет им в свою грудь — всё снова и снова, пока одежда не начинает тлеть, и вокруг него распространяется густой смрадный чад.

Остальные сидят, бледные и замершие, и не пытаются ему помешать.

Тут вскакивает третий — и теперь похожее упоение охватывает также и остальных. Оглушительный шум, визг, вой, крик, ор, завывание, переполох движений, рук и ног. Кто-то падает, остаётся лежать… по его телу топают другие, дальше…

В этой оргии безумия сидит молодая женщина, бьёт молотком и поёт…

Наконец она справилась с работой и теперь насаживает голову, сплошь обитую гвоздиками с эмалированными шляпками, на острие штыка и поднимает её высоко над завывающей, скачущей массой. Тут кто-то разбивает костёр. Поленья, растаскиваемые из углей, гаснут, изрыгая искры, в тёмных закутках двора… становится темно… Лишь отдельные страстные крики и дикое беснование, как от ужасной драки — я знаю, все эти безумные мужчины, эти дикие бестии в эту минуту набросились на молодку, пуская в ход зубы и когти..

У меня перед глазами становится черно.

Сознание продержалось ровно столько, чтобы увидеть весь этот кошмар… смеркается… темно и неопределённо, как уходящий свет в хмурые зимние дни после полудня. На мою голову льётся дождь. Холодные ветра треплют мне волосы. Моя плоть становится рыхлой и слабой. Это начало разложения?

Затем со мной происходит одно изменение. Моя голова попадает в какое-то другое место, в тёмную яму; однако там тепло и тихо. Внутри снова становится светлее и определённей. Со мной в тёмной яме ещё множество других голов. Головы и туловища. И я заметил, головы и тела находили друг друга, как бы трудно это ни было. И в этом соприкосновении они снова отыскали свой язык: тихий, неслышный, мысленный язык, на котором они говорят друг с другом.

Я страстно желаю какого-нибудь туловища, я страстно жажду наконец-то избавиться от нестерпимого холода на срезе моей шеи, который превратился в почти что жжение. Но я напрасно вглядываюсь. Все головы и туловища нашли друг друга. Для меня не осталось лишнего. Но наконец, после долгого, хлопотливого поиска я нахожу одно… в самом низу, скромно в уголке… пока что лишённое головы — женское тело.

Что-то во мне противится соединению с этим телом, но моё желание, моя страсть побеждает и таким образом я приближаюсь — движимый собственной волей — к безголовому туловищу и вижу, как оно тоже устремляется к моей голове — и вот обе поверхности среза соприкасаются… Лёгкий удар, чувство слабого тепла. Затем на переднем плане прежде всего одно: у меня снова есть туловище (тело).

Но странно… после того как первое ощущение удовольствия прошло, я смутно ощущаю мощное различие в сути моих половин… как будто бы два разных сока встретились и смешались друг с другом. Соки, не имеющие друг с другом ничего общего. Женское тело, на котором восседает теперь моя голова, стройное и белое. У него мраморно-прохладная кожа аристократки, принимающей винные и молочные ванны, расточающей драгоценные мази и масла. Но, начинаясь, на правой стороне груди, через бедро и часть живота тянется странный рисунок-татуировка. Маленькие, чрезвычайно маленькие голубые точки, сердца, якоря, арабески и постоянно повторяющиеся витиеватые буквы И и Б. — Интересно, кем могла быть эта женщина?

Я знаю, однажды я узнаю это — скоро! Потому что из неопределённой темноты телесности под моей головой начинают проявляться некие контуры. — Неясно и расплывчато, но уже крепко сидит во мне представление о моём теле. С минуты на минуту оно становится всё отчётливее и определённей. Это болезненное взаимопроникновение соков моих половин… И вдруг мне кажется, будто у меня две головы… и эта вторая голова — женская, — окровавленная, изуродованная, перекошенная, — я вижу её перед собой — сплошь обитую мелкими гвоздиками с эмалированными шляпками. Это та голова, принадлежащая этому телу — одновременно моя голова, потому что в крыше черепа и мозгу я ощущаю отчётливо сотни острых кончиков гвоздей, мне хочется зареветь от боли. Всё вокруг погружается в красную пелену, которая беспорядочно колышется туда-сюда, словно терзаемая резкими порывами ветра.

Теперь я чувствую, я — женщина, только мой рассудок без всяких сомнений мужской. И вот из красной пелены восходит картина… я вижу самого себя в комнате, украшенной с расточительной роскошью. Я лежу, зарывшись в мягкий ковёр… голая. Надо мной склонился человек с жёсткими, грубыми чертами представителя самого низшего сословия, с натруженными работой руками, с загорелой кожей матроса. Он сидит передо мной на коленях и острой иглой накалывает странные рисунки на мою мягкую плоть. Это больно и всё-таки доставляет странную разновидность наслаждения… я знаю, этот мужчина — мой любовник.

Тут короткая, острая как игла боль сжимает моё тело в конвульсивное блаженство. Я обвиваю шею мужчины своими белыми руками и влеку его к себе вниз… целую его и кладу его жёсткие, мозолистые руки на свою грудь, плечи, и целую его снова в пьянящем бешенстве, и обхватываю его и крепко тяну к себе, так что он, задыхаясь, стонет. -

Теперь я зубами хватаю его за смуглое горло, за это горло, которое я так люблю и вид которого уже часто приводил меня в экстаз, мой язык влажно ласкает это горло… а теперь — а теперь я невольно вжимаю зубы в коричневую, жёсткую плоть — я не могу иначе — мне приходится впиться зубами… и я кусаю… я кусаю… его стон превращается в хрип… я чувствую, как мужчина извивается в моих объятьях и судорожно дёргается… но я не отпускаю… Он становится тяжёлым-тяжёлым… тёплый поток стекает по моему телу. Его голова запрокидывается назад — я выпускаю его из объятий — с глухим ударом он падает на спину в мягкий ковёр… из перекушенной шеи бьёт фонтаном мощный поток крови. — Кровь, всюду кровь, на мягких, белых шкурах полярных медведей, на мне… повсюду.

Я начинаю кричать… хрипло и грубо исторгаются звуки из моей глотки. Врывается горничная, она, вероятно, была недалеко, может быть, за дверью в соседней комнате… подслушивала?.. на мгновение она словно застывает без сознания, затем молча бросается на тело мёртвого мужчины… без слов и без слёз… она зарывается лицом в его залитую кровью грудь — я вижу лишь, как сжимаются её кулаки. Теперь я знаю всё…

А потом я вижу ещё одну картину…

Снова я вижу себя, и всё же одновременно я ещё и та, которая сидит в деревянной повозке, едущей на гильотину. Потом я стою наверху на помосте и в последний раз поднимаю глаза к солнцу, и когда я медленно поворачиваюсь, мой взгляд падает на молодую женщину, протиснувшуюся далеко вперёд, в первый ряд… она… возлюбленная мужчины, который был инструментом моей похоти… с бледным, подрагивающим лицом, в красной юбке и одной рубашке и развевающимися волосами… её глаза дико пылают как у хищного зверя, влажные, как от сдерживаемой скорби, и страстные, как перед большой радостью. Тут она поднимает сжатые кулаки к лицу, и её рот шевелится… она хочет говорить, высмеять меня, обругать, но в состоянии лишь крикнуть — на ломаном и непонятном языке… потом я кладу мою главу под падающий нож.

Теперь я знаю всё.

Я знаю, чья это была голова, посмертно послужившая жертвой отвратительной мести в ночь перед полыхающим костром — знаю также, кто была эта молодая женщина, в ту же самую ночь истерзанная, разодранная, раздавленная разнузданными бестиями в тёмном дворе дворца… в моей голове сотни кончиков гвоздей вызывают боль… я привязан к этому телу… к этому телу, полному ужасных воспоминаний и омерзительных болей, к этому грешному прекрасному телу, прошедшему все круги ада.