Коллектив авторов - Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I Страница 20

Да, все, о чем мечтал он, сбывается, как в старой волшебной сказке. А впрочем, далеко сказкам до этой яви. Гений перескочил всякую фантазию. Куда арабам до того, что творится кругом. Правда, джиннов не ловят в бутылки и соломоновых печатей на пробках нет, но этот изумительный век отменил духов. Осмеянные и униженные, они Бог весть куда ушли от освобожденного человечества. Где–нибудь внутри Африки или в верховьях Амазонки еще трепещет оно перед старыми пугалами. Да и то едва ли. Школа ведь делает свое. И в последний раз, когда он читал лекцию в Рио- Жанейро, провода соединили его с бесчисленными слушателями всего земного шара. Он видел среди них: еще полвека назад диких горцев Килиманджаро в Африке и Мара- куа в верховьях Юрца, в Южной Америке. Люди победили не только природу, но и суеверия. А он, Алехин, победил людей. На их же счастье! От полюса до полюса отныне одна власть и одна сила. И горе тем племенам и царствам, которые станут на его дороге. «Мир во человецех и в небесах благоволение». Это еще недавно звучало, как пророчество, но дни исполнились и оно уже перевоплощается в живую действительность.

Солнце садилось в розовый океан. Перламутровые облачка внизу пылают в огне чудесного заката… Скоро вспыхнут воздушные маяки — последнее слово его друга — американского изобретателя: ослепительные сферы, плавающие над землей. Еще недавно никто не верил такому достижению. Ничто, по–видимому, не связывало их с нею. Задача равновесия на данной высоте двух сил, центробежной и центростремительной, была разрешена. Ведь прадеды в темные эпохи истории также не могли поверить детским игрушкам — пару и электричеству. Всю стеклянную каюту залило прощальным золотым светом. Океан остался позади. Резко и четко окраились берега старой Европы. Там тоже вспыхнули маяки. Теперь береговые нужны только мелким рыбакам, еще шныряющим кое–где. Облака внизу потянулись на запад вслед за уходящим солнцем. Алехин двумя плавными виражами опустился ниже. Последняя огнистая черточка дневного светила. Вершины Пиренеев гаснут, только одна, точно жертвенник, посылает отблески в темнеющее небо. Вот и приморские Альпы, серебряными очагами ледников кажутся из своей бездны.

Вспыхнули и разгорелись воздушные маяки. Чуть колышатся над миром. Одного еще не дало им искусство. Не пришло на помощь науке. Свет их слишком недвижен. В его сердце нет трепета жизни. Он все залил кругом, но в нем не бьются пульсы настоящей природы. Сказка, настоящая сказка. Алехин не понимает. Грезит он или нет? Не снится ли ему все это? Даже его знания не могут допустить этого. Как ветер не уносит пылающих сфер? Что удерживает их на одном месте? Внизу из мрака выступили долины и горы. Там тоже сочетания маяков светятся созвездиями. Все, как на ладони. Белые в их сиянии города. И, точно светляки, во все концы носятся воздушные суда победившего пространство человечества. Носятся, встречаясь, огибая друг друга, переплетаясь в серебряные сети, разбегаясь во все стороны и разбрасывая кругом тонкие лучи прожекторов.

Алехин взял еще ниже.

Сегодня должно быть полнолуние, но как бессильно оно. Месяц плывет в пока недосягаемых безднах, бледный, мертвый. Точно тускнеет в блеске маяков и аэропланов. Вон огненный кит: среди мелких рыбешек проплыл внизу, сверкая сотнями окон, громадный цеппелин. Человечество сохранило за ним имя первого строителя. Звезд не видно. Чтобы различить их из этой бескрайности зажженного людьми света, надо подняться еще выше, выше, в мертвящий холод разреженного до крайности воздуха. Тысячи лучио- ли мелькают мимо внизу и вверху, на минуту встречаясь лучами с Алехиным. И в каждом из этих светляков бьются человеческие сердца и зорко меряет дали — внимательный глаз.

Уже много лет, как был изобретен отталкивающий предохранительный прибор для них и роковые катастрофы случаются только в отсталых странах, довольствующихся пока старыми машинами. Легко воспламенявшийся бензин заменен газом, изобретенным русским ученым Мечниковым, потомком славного биолога.

Алехину кажется, что он несется теперь в паутине серебряных лучей. Только эта паутина не в плоскости, а охватывает его отовсюду — и сверху и снизу. Он спустился к Монте — Роза… Кругом Монблан, Сан — Готард, Симплон. Старый поэт сравнил их с алмазами в Божьих перстнях. Жалкое сравнение. Великому Демиургу вселенной и Сириус был бы тускл и бледен.

Что это?

Почему так поредела лучистая паутина?

Все меньше и меньше воздушных аппаратов.

Еще полчаса и Алехину показалась, что он нырнул глубоко в какую–то тьму.

Тревожно всмотрелся.

После оставленного позади слепящего света надо было привыкнуть этому сумраку… И воздушных маяков нет. Луна выступила из мрака и звезды загорелись. Но как это жалко в сравнении с тем, что еще недавно сверкало кругом. Так ли он взял направление? Посмотрел на карту. Розовые искры показывают Милан, пересекают Адиж у Вероны. Вспыхивают над Брентой. Вон там должен быть царственный музей великого прошлого — спящая в мраморах и бронзах Венеция… Горы Фриуля. Что случилось? Почему погас торжествующий свет Запада?

Тусклая Адриатика.

Куда же делись Триест, Фиуме?

Он ничего не понимал. Там — рай земной. Сплошной сад Хорватии и Славонии. Жизнь кипела вовсю. Та огненная сеть маяков, которую он миновал, должна была бы даже в эти поздние часы слепить его. А тут только его резкий свет падает в меланхолическую бездну, где ни один огонек из сел и городов не мерещатся ему. Ярко выступили звезды. Меч Сириуса зловеще и грозно повис над мертвым миром. Печальная луна опускалась к горизонту, багровея, точно она в кровь окунулась. А земля? Почему она мерцает странным, стальным мертвым отсветом? Именно стальным. Точно она закована в вороненые латы. Вот там должна быть река. Исчезла? Земля, что ли, высосала ее, оставив изорванные железные берега? Старые башни памятного ему замка. Остались, но ни клочка зелени на них. А еще недавно с их зубцов и карнизов свешивался плющ, как бархатная рыцарская мантия. И на бойницах и грозницах темно. Огней нигде. На умершей планете остается разнообразие красок, оттенков. Тут только один стальной налет.

Еще снизился.

Впечатление мертвой земли сильнее. Вон там были чудсные рощи с многовековыми зелеными мохнатыми богами мощных дубов, во все стороны простиравших благословляющие ветви. От них голые стволы. Вершины обгорели? Нет, не обгорели. Если бы так — чернели бы, как уголь, а эти тоже в стальном налете. Где же люди, животные?

Еще несколько виражей.

Чуть не касается земли. Зловещая тишина. Ничто не шелохнется. На его воздушный корабль залаяла бы собака, испуганно, сторожко бросая свое отрывистое «берегись». Нет. В древнем Аиде, в царстве теней хотя бы призраки скользили. А тут и призраков нет. Тут и смерти нет, потому что нечему умирать.

Взвился опять. Скорее бы домой. Утренняя звезда сверкает, как голубой бриллиант. На востоке розовеет. Ни одного облачка. В рождающемся дне дали раздвинулись. Еще ужаснее тусклая стальная кора земли. Он бросил снаряд из автоматической пушки. Грохот во все стороны… Треск разрыва. Эхо повторило. Мертвое, странное. Точно волны звуков ударились в металлические стены. И никто опять внизу не шевельнулся. Никого это не разбудило.

Сердце сжалось от еще не определившегося ожидания.

VI

Алехин посмотрел карту. Розовые огоньки отмечали на ней города и села. Глядя вниз, он видел отблеск стали, как будто эту красоту человеческого строительства покрыли одним металлическим футляром. Просветлевшее небо загоралось радужно. Но в нем ни одной птицы. Солнце скоро поднялось и на железной коре погибшего мира засияло холодными сухими отблесками. Сердце Алехина сдалось. Точно оно билось в острых когтях. Передвинул радиатор быстроты на высшую точку. В резервуаре двигательного газа — захрипело. Слышался свист воздуха, рассекаемого аппаратом. На севере опять выступили вершины гор. Снеговая кайма их золотым зигзагом прорезала безоблачное небо… Снеговая. Остались ледники? Влага — значит жизнь. Там, верно, зелень, и цветы, и белые стены людских гнезд, и пение птиц, и говор ручьев. И благодатные тени дерев в солнечных долинах. И дыхание полей… И нет противного кислого запаха стали.

Скорее… Скорее домой… Домой!

Указатель скорости закачался, как маятник… Стало опасно. Алехин передвинул назад… Указатель успокоился и только слегка вздрагивал в стеклянной коробке.

Делалось жарко… Алехин опустил шелковую занавеску. Все в кабинке утонуло в глубокой тени.

Домой!

Да где же он, дом?

Налево четкая кайма знакомых вершин. Вон и скалы, где в чертовой дыре должен быть его завод. Над ним ни дымка, ни отсвета. Рощи? Изумительные по мощи и красоте рощи, где каждое дерево, как царь, одиноко стоит посреди своей зеленой площадки и помнит времена крестовых походов. Сады?.. Древний город весь в башнях, воздвигнутых Римом цезарей; башнях, которых средневековье точно броней одело барельефами?.. За городом его владения. Его чудесные парки. В прохладной и ароматной тени их сейчас же должны быть и Юю и Митя. Не ошибся же он — тут это, тут. Вон каменный перст, указующий небо — утес св. Николая. И к нему лестница гигантов — ступени доломитов.