Джиллиан - Маска Для Весов Страница 22

Два стола с компьютерами, два шкафа, ряд мягких стульев у одной стены, два кресла со столиком между ними - у другой, длинный стол в середине. Вымыла всё быстро, после чего взяла тряпку из прихваченных лоскутов из ателье-мастерской и протёрла все поверхности... Огляделась - цветов нет и здесь.

- Всё, - сказала работодателю. - Можно идти?

- Если вы подождёте минут десять, я подвезу вас, - сказал Арсений, не отрываясь от компьютера. - От нашего здания до остановки идти далековато.

- Спасибо.

Оглядевшись, я присела в кресло и выложила на столик те лоскуты, которые сегодня собрала в мастерской. Эти были в основном двух цветов, и я сразу придумала соединить их в ломаную цветную плитку - серого и тёмно-серого оттенков. Представила, как будет выглядеть, и стала думать, как бы сговориться с Инной посидеть и поболтать об использовании бросового материала...

- Что это?

Когда только Арсений успел встать из-за стола? И так бесшумно... Или это я так увлеклась рассматриванием, что ничего не замечаю вокруг?

- Это мусор из мастерской Инны Валерьевны, - честно сказала я. - Она разрешила собирать то, что окажется на полу. Мне показалось, что из лоскутков кое-что можно придумать, - и придумала. Теперь осталось с Инной Валерьевной поговорить...

- Вы всегда называете подругу по имени-отчеству?

- При тех, кто её знает именно так, - конечно, - улыбнулась я и смахнула лоскутки в сумку. - Вы освободились? Мы идём?

Вместо ответа он протянул мне руку - помочь встать с кресла. Я только хотела ляпнуть, что, мол, не старуха немощная. Но сообразила промолчать. Если он человек, что сейчас называется, светский, то правил этого света я, естественно, не знаю Приятно ему поднимать с кресла уборщицу - за руку, которая только что побывала в грязной воде, - его дело. Как-то стороной я вспомнила, что истинными королями где-то считают тех, кто умеет относиться к любой женщине с одинаковой вежливостью - и к королеве, и к последней крестьянке королевства. Вспомнила и встала - выпрямив спину и мысленно пообещав себе немедленно купить крем для рук, а полы мыть в будущем только в перчатках. Хотя резиновых я терпеть не могу.

Прикосновение вышло тёплым - по-другому сказать не могла бы. Моя ладошка утонула в его ладони, живо напомнив, как уверенно он вёл меня по байкерской веранде... Промолчав, но кивнув Арсению с улыбкой королевы, я выждала секунду - и оказалась права: он поднял мой пакет и сумку и пошёл к двери. Я сразу рассиялась и важно подумала, что впервые встречаю человека, к которому мне хочется обратиться со словами: "О мой король!" И не насмешливо, а всерьёз и с благодарностью.

Улыбку с трудом смяла, когда он распахнул передо мной дверь - и я перешагнула порог кабинета. Встав чуть в стороне, чтобы пропускать то и дело деловитым шагом идущий навстречу народ, я выждала, пока он закроет дверь. Снова затаившись, ждала, как же он поступит дальше. Пойдёт ли он сам вперёд, пропустит ли меня... Он сделал во сто раз неожиданней и лучше: обернулся ко мне с тем же непроницаемо каменным лицом и свободную руку слегка согнул, слегка же склонив голову. Обалдев совершенно, я не придумала ничего лучшего, как просунуть ладошку под его руку. Он так же спокойно повёл меня по коридору.

Арсений знает, что я и танцовщица - одно и то же лицо!

Это первое, что пришло в голову. А как иначе объяснить его поступок?!

А может, ничего не надо объяснять?

Только подумала, как похолодела: навстречу шёл Тарас с какой-то тёткой. От неожиданности я прижалась к Арсению. Явно удивлённый, он заглянул мне в лицо - это заметила стороной, а потом посмотрел вперёд.

Тётка ярко накрасилась - причём косметика у неё отличалась неоновыми оттенками, настолько аляповатыми, что казались ядовитыми. Беспощадно осветлённые волосы громоздились на высоко поднятом воротнике блёкло-рыжей шубы из какого-то зверя, который был, видимо, настолько стар, что линялые клочья свисали с нижних краёв одёжки. Тарас, кажется с утра уже налившийся по горлышко и мокрый от пота настолько, что волосы липли к черепу (он лысел - и очень быстро), ничего не замечал. Даже того, что время от времени склонялся к подружке, при всём честном народе громко чмокая её в подставленные губы. Он что-то пьяно говорил ей, самоуверенно и громко, а она отвечала ему таким же пьяным хихиканьем.

Одно хорошо: они были так увлечены друг другом, что не замечали никого вокруг.

Я тоже не замечала, как невольно брезгливо кривлю рот, провожая глазами сладкую парочку... Бедная Инна... Господи... И как она это терпит...

Что-то дёрнуло меня от них.

Арсений. Скомандовал тихо:

- Не смотрите на них!

- Не смотрю, - буркнула я и подняла глаза на него.

- У вас вид, будто вы сейчас заплачете, - уже раздражённо сказал он.

- И что?

- Встречные будут думать, что я вас обидел.

Эта фраза мгновенно заставила меня собраться, но я всё-таки упрямо проворчала:

- Ничего и не будут.

Ну наконец-то. Уголки его губ дрогнули.

Сдали ключи и пошли к его машине. И тут я вдруг вспомнила: а секретарша? А если она нас увидит вместе? Как мы - под руку? Не будет ли это жестоко? Так же как жестоко для Инны явление на виду у всех её мужа почти в обнимку с крашеной тёткой? От внезапного сопоставления мне сразу стало плохо. Я попыталась выдрать ладонь из согнутого локтя. Арсений движение уловил и прижал мою ладонь к боку.

- Что?

- А если ваша секретарша нас увидит? - выпалила я.

Он чуть пожал плечами и раскрыл передо мной дверцу.

- И что? Секретарь должен выполнять то, что говорит ему руководитель, - примитивно говоря. И то, что делает начальство, её не должно волновать.

Я плюхнулась на сиденье машины, совершенно растерянная: кому он говорит об этом?! Уборщице?! Или угаданной танцовщице?!

Он сел с другой стороны, закрыл дверцу. Заботливо застегнул на мне ремень, про который я забыла, - мог и просто напомнить! И спросил:

- Вам куда, Яна? Снова на рынок?

- А вам по дороге?

- Да, я в ту сторону.

- А... можно остановкой выше?

- Можно. Простите мне моё любопытство: а куда именно вы хотите?

- Там, через дорогу, есть одна очень хорошая кондитерская. У меня сегодня гости будут. Хочу пирожных купить к чаю.

- Знаю это кафе. Хотите - составлю вам компанию? Если время позволяет?

- Мне-то позволяет...

- У меня перерыв в полтора часа. Потом вы куда?

- Книжный, рынок, домой.

Про книжный специально сказала, чтобы отвязался. Туда он точно не пойдёт.

- А зачем вам на рынок?

- Семечки кончаются - надо купить, - честно ответила я. - Килограмма два. Я каждый день покупаю. Это птичьи, - объяснила, чтобы не ужаснулся. - У меня кормушка на балконе. Голуби лопают так, что бедные воробьи могут только вечером есть. Так что приходится дважды насыпать, чтобы всех накормить. Ещё синицы прилетают - им тоже есть хочется.

- А зачем вы кормите птиц?

Странный вопрос. А сообразить самому?..

- Есть две причины. Первая. Я слышала передачу, что в городах первыми исчезают мелкие птички. Воробьи, синицы, трясогузки. Вот и прикармливаю. Летом-то им легче - на газонах можно много чего найти. Вторая причина... Слышали такое выражение: птицы замерзают на лету? Так вот... Оказывается, замерзают только голодные. Как только про это услышала, стала кормить.

- Вы обо всех так заботитесь?

- Нет. Только о тех, кто не может позаботиться о себе сам.

- Вы скажете Инне Валерьевне о том, что видели?

- Нет.

- Так... решительно. Почему? Может позаботиться о себе сама?

- Если Инна Валерьевна посчитает, что ещё может справляться с ситуацией, зачем я буду нагнетать обстановку? Если будет иначе, она знает, где найти утешение.

- Вы всегда знаете точно, как действовать в той или иной ситуации?

- Нет, не знаю. Могу ошибиться. Но не смертельно. Это жизнь. Что-то надо пережить. А что-то переступить. И жить дальше. Ситуации бывают разными. Наверняка вы сами об этом знаете. - И я взглянула на него в зеркальце над рулём.

Он тоже взглянул и нехотя улыбнулся.

Странный у нас разговор. Он как будто хотел у меня что-то выпытать. И, кажется, ему не совсем понравилось то, что узнал. Вот только - что?

11

- А что бы вы сделали, если б в одночасье остались на свете в одиночестве?

- Не знаю.

- Как это - не знаю? Никогда не думали об этом?

- Что бы я сейчас про себя ни решила, в той ситуации всё равно растеряюсь и буду вести себя иначе.

- Почему?

- Потому что сейчас говорю умозрительно. А тогда будут чувства. И забудутся все рассуждения. Но если умозрительно... Хотелось бы сказать так: если у меня никого не останется, то сначала я, наверное, буду очень переживать. А потом, успокоившись, буду думать, что оставлена не просто так, а с какой-то целью. И не мне решать, что это за цель... Придётся просто жить.