ПАРАЛЛАКС 606. Том II - Ganymede Eossky Страница 23

Лёгкость пропала из интонации Родиона; он говорил как ведущий, глаголющий очевидную истину.

- Мне бы не хотелось забегать вперёд, но в нашем случае убийство нельзя назвать злом. Тем более если оно совершено с согласия убиваемого. Зная, что будет после, оно и вовсе превращается в рутинный ритуал.

- Выходит, молчаливый светлячок привёл вас в тайный клуб смертников?

- Аокигахара Дзюкай, - прошептала Кимико. - Лес самоубийц у горы Фудзи.

- Жизнь, как и смерть, являются абстрактными совокупностями нашего существования. Жизнь - это лишь недолгое мерцание во мраке, а смерть - возвращение к изначальному состоянию.

- Гм, ну про это мы все слыхали, и не раз. Рай, ад, что там ещё?..

- Тонкий мир, чистилище, нирвана, - вновь дополнила Кимико.

Давид щёлкнул пальцами:

- Или банальная могила.

- Всё это лишь гипотезы, - Родион повернулся к девушке. - Насколько я знаю, ты любишь факты. Могу предоставить таковые.

- Я была бы крайне признательна.

- Тогда попытайся сопоставить все свои научные представления с тем, что я сейчас поведаю.

Монах поднёс руки к лампаде и накрыл крохотный огонёк ладонями: в палатке стало так же темно, как снаружи.

- В далёкие времена; в такие, когда не существовало ни времени, ни света, ни даже материи; когда не существовало ничего, что способен представить разум, была лишь пустота. Изначальное, первородное ничто. Немыслимая бездна. Неисчерпаемая тьма... И нет пределов его границам - наполненное неким смыслом, полное отсутствие всего заполняло собою всё возможное пространство. Не живая, не мёртвая, но обладающая разумом, эта бесконечная пустота грезила мечтой узнать, в чем её предназначение... однако сама мысль о том, что есть что-то ещё кроме неё, что есть что-то внутри неё, порождала в ней лишь ещё большее желание шириться, утоляя нестерпимый голод. Она раз за разом окутывала уже принадлежащие ей просторы вечным молчанием. Единственное, что есть с момента появления, эта мгла считала себя Господом. Считала, что её возникновение и её одиночество - нечто само собой разумеющееся. То, что когда-то произошло и теперь будет происходить вечно. То, что стало началом и никогда не станет концом. И даже не видя тех, кто мог бы с ней заговорить, пустота дала себе имя. И имя ей было Гвонва. «Ничто и всё».

Родион убрал ладони с лампадки: слепящий блеск свечи вонзился в зрачки слушателей.

- О да... - Мариус прищурился. - Самое время для легенд в стиле Discovery.

- По свойствам напоминает тёмную энергию, - произнесла Кимико; с её бледного, будто слепленного из папье-маше, лица до сих пор не сошла испарина.

- Что ты имеешь в виду, крошка? То, о чём толкует старпёр - это то, что было до большого взрыва?

- Не совсем так.

- А потом появилось светило, - продолжал Родион. - Оно возникло в самом сердце Гвонвы. В самом его центре: там, где взяло начало его победоносное шествие по просторам безграничности. Лучи света пронзали Гвонву, рассекая его пустоту, но вскоре угасали. И пускай они занимали лишь его мизерную часть, тот был удивлён и в то же время возмущён: отвлечённый от мыслей о собственном величии, он понял, что его эгоцентризм – иллюзия; что может существовать нечто и кроме него. Нечто, что находится внутри него, но не является его частью. То, что может попытаться с ним бороться и в итоге одержать победу. И Гвонва дал свету имя - Квазар. «Источник».

Давид уже успел разворошить смятую пачку сигарет и теперь с сосредоточенным видом заворачивал табак в самокрутки:

- А это, судя по всему, и есть тот самый большой взрыв... Окей, если пустоту осветил Квазар, то чего она тогда не исчезла? И как она мыслит, эта мгла? Почему её увидеть нельзя? Телескоп взял да и разглядел. Даже если появилось это светило, а затем и мы, должно же возникнуть время, не так ли? Какая-то уж слишком примитивная легенда, мой лысый друг.

- Если мы чего-то не видим, нет никаких оснований утверждать, что этого не существует, - Кимико опёрла голову на руки, а лицо её изобразило глубокое раздумье. - Достаточно представить себя двухмерным существом, обитающих в таком же плоском двухмерном мире. Вообразите себя сантехником Марио, мистер Мариус. Вы способны двигаться вперёд и назад; вы можете прыгать и приседать, но не более. А теперь представьте, что через ваш плоский мир проходит сфера. Сначала вы увидите точку, потом она расширится в кольцо, а потом снова сузится до точки и исчезнет. Наши физиологические возможности ограничивают призму восприятия. Без математики вкупе с пространственным мышлением мы способны увидеть лишь разрозненные грани истины.

- Так витиевато тупым меня ещё никто не называл... - с горечью пробубнил Давид.

- Существует теория, что кроме всем известных четырёх измерений имеют место ещё семь. Нечто подобное я узнала, пролистывая трактаты по теории струн. Это было очень давно, ещё в восьмом классе. Я бы разделила ваш ироничный скептицизм, но в документах, присланных Старшей, описывалось нечто подобное. И принципы действия обеих её программ построены на подобных умозаключениях. Если попытаться размешать доводы Родиона с наукой и добавить щепотку работ философов-солипсистов, то можно предположить, что наше единое сознание состоит из волн. Волны движутся от источника во тьму и затухают, обретая при этом свойства видимых частиц - привычного мира. Корпускулярно-волновой дуализм.

- Не пытайтесь строить картину, опираясь на знаниях извне. Научные термины лишь усложняют понимание нашей сущности. Создайте представление о реальности с чистого листа. То, что мы видим и когда-либо видели; всё это, весь наш мир от первого вздоха до последнего - лишь заряд знаний, который дал нам Квазар в самом начале нашего пути. Удобная оболочка для логического существования ума. Мир выглядит совсем иначе. Наша индивидуальность иллюзорна. Мы и есть Квазар. Мы и есть те самые лучи. Я. И ты, Давид. И ты, Кимико. Все люди. Мы все - лишь пучок великого света, что обречён на уход во мрак. Один является всеми, все являются единым. Сила Квазара отталкивает нас от себя, создавая время. Гвонва противостоит ему, обрекая нас на гибель. Квазар многолик, но цикличен. Гвонва един, но вечен. С незапамятных времен есть лишь они двое. Жизнь отправляет смерти подарки, а смерть оставляет их себе