Лорел Гамильтон - Список на ликвидацию Страница 27

Я стала вглядываться в полупрозрачную крышу — и вдруг оттуда на меня кто-то посмотрел. Без маски — темные глаза на бледном лице. Вампир. Не успев еще ничего разглядеть, я уже палила вверх. Лицо исчезло, но вряд ли я попала.

Ньюмэн выстрелил сразу после меня, но продолжал держать палец на спуске, и машина гремела резонатором для выстрелов, и меня обдавало потоком горячих гильз. Почти все попали на куртку, но одна обожгла руку, а стрелять уже было не во что.

Я схватила Ньюмэна за руку и заорала — оглохла и не знала, насколько нужно громко говорить, чтобы меня услышали.

— Стоп! Не трать патроны! — Он посмотрел на меня, глаза широко раскрыты, белки видны — как у лошади, готовой понести. Я пригнула ствол его винтовки, опустила чуть пониже. В пробитую крышу задувал ветер. — Успокойся, береги патроны.

Наверное, я продолжала орать, но он смотрел так, будто либо не слышал ничего от звона в ушах, либо ничего не мог понять от страха. Иногда, когда как следует напугаешься, то не слышишь ничего, кроме шума крови в ушах. Сама помню.

Я дождалась, пока он кивнет, а потом отвернулась и посмотрела на переднее сиденье. Эдуард и Тилфорд вели машину как бригада. Мы так быстро пролетели через дымящиеся остатки завала, что я лишь едва успела заметить обугленные останки.

Впереди на дороге замелькали огни мигалок, и тогда до меня дошло, что уже некоторое время слышно было завывание сирен. У меня слух не очень еще восстановился после стрельбы в машине. Интересно, остальные все тоже так оглохли?

Наверное, я заорала, потому что никак не могла соразмерить голос:

— Кто вызвал подкрепление?

— Я вызвал! — заорал в ответ Ньюмэн.

Ни мне, ни Эдуарду в голову не пришло бы вызывать подмогу — слишком долго, черт побери, были мы волками-одиночками. Впервые я была рада, что наш чайник поступил, как чайнику положено: последовал правилам и вызвал подкрепление. «Арлекин» предпринимает усилия, чтобы о нем никто ничего не знал, и сейчас мы в безопасности.

Машина стала замедлять ход. Очень издалека доносился голос Эдуарда, кричащего:

— Тилфорд! Тилфорд!

Черт!

Я сбросила ремень безопасности. Машина постепенно останавливалась, а я потянулась к плечу Тилфорда, откуда торчала шпага. Что ее не надо пытаться вынуть, я понимала: это работа для врача, но с кровотечением что-то сделать можно. Только снимая с себя ветровку и вытаскивая руку из рукава, я вспомнила, что тоже ранена — зацепила эту царапину, и боль напомнила. Тот факт, что боль стала ощущаться, означал, что адреналин и эндорфины стрессовой ситуации начинают выветриваться.

Эдуарду удалось остановить машину, он поставил рычаг в парковочное положение. На нас летели машины с сиренами, все еще не столь громкими, какими они должны были быть.

А я заметила, что моя кровь размазана по всей куртке. Повернувшись к Ньюмэну, жестами попросила его отдать мне свою куртку. Посмотрела на руки — они тоже в крови.

Я — носитель ликантропии. Я не перекидываюсь, но это не значит, что Тилфорд не будет, если моя кровь попадет в его жилы. Нельзя рисковать, если есть другие руки, чистые от крови.

Я поменялась местами с Ньюмэном и сумела показать ему, как обхватить шпагу курткой и руками. Он случайно шевельнул лезвие, и Тилфорд потерял сознание.

Ньюмэн забормотал-заорал извинения, я отмахнулась. Первые автомобили остановились, из них вывалились маршалы, патрульные, детективы, все вообще, кому положено реагировать на чрезвычайную ситуацию. Где-то здесь и «скорая» тоже должна быть.

Глава 22

Санитары стали вынимать Тилфорда из машины на носилки, и он пришел в себя. Схватив за руку Эдуарда, он сказал:

— Ордер! Мой ордер, Форрестер, он теперь твой.

Эдуард кивнул и похлопал его по руке.

— Я за тебя этих гадов прищучу, Тилфорд.

— Уверен, что прищучишь.

Он держался за Эдуарда, пока его укладывали на носилки, и Эдуард не пытался освободиться — так и шел с ним до самой машины «скорой». Ньюмэн встал рядом со мной возле нашей машины, я все моргала на водоворот мигалок и полицейских. Вдруг перед нами оказался Рейборн.

— Блейк, черт побери, что стряслось?

Я заморгала на него, и тут протолкнулась вперед женщина со «скорой».

— Не мешайте, отойдите! Вы что, не видите, что они оба ранены?

Я посмотрела в ее светлые глаза. Белокурые волосы убраны назад в хвост. Она стала светить фонариком в глаза Ньюмэну, его худощавое лицо было кровавой маской. Очевидно, когда падал на гравий, рассадил себе лоб, и все лицо залило.

Рейборн навис надо мной, будто запугивая, заговорил прямо мне в лицо. Казалось бы, мог бы уже понять.

— Блейк, отвечайте!

— Серийные убийцы, за которыми мы гоняемся по всей стране, пытались поймать нас в засаду. Мы оказались вооружены лучше, чем они рассчитывали, поэтому нам удалось уйти.

— Зачем они хотели вас поймать?

Это спросил детектив Лоренцо, стоящий в группе копов. Я его не увидела в темноте при мигалках. Как на стробы смотреть. Или я была потрясена сильнее, чем сама думала.

— Когда мы их поймаем, тогда спросим, — ответила я.

Из-за спины Рейборна высунулся другой медик:

— У вас кровь.

Я посмотрела на свою руку, куда смотрел он, но мне это не казалось важным. Да, это моя рука, и там, где он ее трогает, там рана и больно. Этот резкий укол боли помог слегка прочистить мозги. Я поняла, что уходит адреналин, и возвращается постепенно облегчение и шок. Чрезвычайная ситуация закончилась, организм пытается сбросить обороты.

Рейборн отступил, давая медику осмотреть рану, но нависал над его плечом.

— Они еще там?

— Насколько я знаю.

Медик потянулся к моей руке, я ее отодвинула.

— Дайте мне хотя бы посмотреть, крови много.

— Я носитель ликантропии.

Он остановился:

— Сейчас вторые перчатки возьму.

— Я потому и сказала.

— Сию секунду вернусь, — сказал он и побежал трусцой к машине «скорой».

— Если они все еще там, их надо взять, — сказал Рейборн.

— Это да, — кивнула я. Про себя подумала: «Неудачная мысль». А вслух сказала: — Они быстрее нас, сильнее, лучше видят в темноте, и нюх у них как у хороших собак. При этом у них есть мечи — как минимум.

— Вы хотите сказать, что не надо за ними охотиться? — спросил Рейборн.

— Нет. Я только хочу, чтобы каждый, идущий за ними в лес, знал, против чего ему предстоит драться.

— Если это воодушевительная речь, у тебя она не получилась, — сказал Лоренцо и улыбнулся.

Я не стала улыбаться в ответ. Не знаю, что было у меня на лице в этот момент, но точно не улыбка. Лоренцо это увидел, и его веселость несколько увяла.

— Мы с маршалом Форрестером двоих ранили. Одного настолько серьезно, что его пришлось нести другому. И еще один горел, но не знаю, сгорел ли до смерти.

— Горел? Как он загорелся? — спросил Рейборн.

— От струи газов.

— Как?

Ньюмэн отмахивался от врачихи «скорой», светящей ему в лицо.

— Форрестер выстрелил из ракетомета.

— Что? — переспросил Рейборн.

— Выпустил противотанковую ракету, — пояснила я. — Форрестер.

— От этого сгорела корма автомобиля?

Женский голос. Где-то из задних рядов, высокая, темноволосая, узколицая.

— Ага.

Вернулся темноволосый медик, надевший поверх перчаток еще одни, другого цвета.

— Извините, я должен осмотреть ее рану.

И уставился на Рейборна, пока тот не шагнул назад. Медик разогнул мне руку, и я только сейчас заметила, что сжимала пальцы в кулак.

— Чем это? — спросил медик.

— Корнем дерева.

— Как это?

— Поскользнулась и порезалась торчащим корнем поваленного дерева.

— Здоровенное было дерево, видно.

— Ага.

— Так, вы и вы — оба сейчас к нашей машине, посмотрим при свете, — сказала блондинка.

Я двинулась к машине вслед за медиком.

— А я слыхал, что вы стойкий человек, Блейк, — сказал Рейборн мне вслед.

Я обернулась:

— Дни, когда я стыдилась, если позволю врачам мне помогать, давно миновали, Рейборн.

— И что?

— А то, что я себя проявила уже много лет назад, и мне плевать на ваше обо мне мнение.

Ньюмэн отреагировал так, будто его ткнули в ребра. Будто то, что я сказала, было для него важно или неожиданно. В мигающем свете видна была борьба чувств у него на лице. Идти со мной или остаться с парнями, как крутому парню положено? А еще я хотела поговорить с Эдуардом если не наедине, то уж точно без Рейборна и прочих, а он как раз стоял возле машин «скорой». Кроме того, я сказала чистую правду. Мне уже никому ничего не надо доказывать. Я сама знала, насколько я стойкая, насколько смелая, насколько хорошо знаю свое дело. И Рейборн пусть идет к черту, а я сама уже настолько взрослая, что могу этого вслух ему не говорить. Меня вполне устроило просто пойти себе, куда собиралась.